Страница 43 из 45
— Энн, мне просто страшно, что на меня свалилось такое счастье, — прошептала Лесли. — Я не могу в него поверить… я боюсь о нем говорить… даже думать. Мне кажется, что это сон и что он исчезнет, как только я уйду из вашего волшебного дома.
— А ты отсюда и не уйдешь, ты останешься со мной до тех пор, пока тебя не заберет Оуэн. Неужели я пущу тебя в дом, связанный с такими печальными воспоминаниями?
— Спасибо, дорогая. Я сама хотела тебя об этом попросить. Мне не хочется возвращаться в тот дом — это будет все равно, что вернуться в мою прежнюю унылую, безрадостную жизнь. Какой ты мне была замечательной подругой, Энн! — Помолчав, Лесли продолжала: — Помнишь, Энн, в тот день, когда мы впервые встретились на берегу, я сказала, что ненавижу свою красоту? Я ее тогда действительно ненавидела. Мне казалось, что если бы я была некрасивой, Дик не обратил бы на меня внимания. Я ненавидела свою красоту, потому что она привлекла Дика, но сейчас… сейчас я рада, что красива. Больше мне нечего предложить Оуэну, и его артистическая душа наслаждается моей красотой. По крайней мере я не такая уж бесприданница.
— Конечно, Оуэн восхищается твоей красотой, Лесли, мы все ею восхищаемся. Но глупо говорить, что кроме нее тебе нечего ему предложить. Он сам тебе скажет, чем ты его очаровала, я об этом говорить не стану. А теперь пойду запирать двери. Сегодня обещала вернуться Сьюзен, но что-то не приехала.
— А вот и приехала, миссис доктор, голубушка, — сказала Сьюзен, появляясь из кухни. — Вернее, не приехала, а пришлепала на своих двоих. А дорога сюда со станции ой-ой-ой!
— Как я рада вас видеть, Сьюзен! Ну и как ваша сестра?
— Она уже может сидеть, но ходить, конечно, не может. Но я ей больше не нужна — к ней приехала на каникулы дочь. Я тоже очень рада вернуться сюда, миссис доктор, голубушка. Ногу-то Матильда действительно сломала, этого отрицать нельзя, но язык у нее в полном порядке. А она до того любит поговорить — в ушах начинает звенеть. Она всегда была очень разговорчива и все-таки раньше всех сестер вышла замуж. Ей не так уж и хотелось идти за Джеймса Клоу, но и отказать ему она не смогла. Джеймс вообще-то был неплохой человек, но имел ужасную привычку начинать молитву перед едой с душераздирающего стона. У меня от этого весь аппетит пропадал. Кстати, это правда, миссис доктор, голубушка, что Корнелия Брайант выходит замуж за Маршалла Эллиотта?
— Да, Сьюзен, совершенная правда.
— Ну, тогда это просто несправедливо, миссис доктор, голубушка. Я вот сроду дурного слова о мужчинах не сказала и никак не могу выйти замуж. А Корнелия Брайант всю жизнь поносит их на чем свет стоит — и пожалуйста: стоило ей глазом моргнуть, и муж тут как тут. Все-таки странный это мир, миссис доктор, голубушка!
— Но есть же еще и иной мир, Сьюзен.
— Да, есть, — с глубоким вздохом отозвалась Сьюзен, — но там уже никто не женится и не выходит замуж.
Глава тридцать девятая
КАПИТАН ДЖИМ УХОДИТ В ПОСЛЕДНЕЕ ПЛАВАНИЕ
Книга Оуэна Форда, наконец, вышла в свет в последних числах сентября. Капитан Джим целый месяц ходил на почту в Глен справиться, не пришла ли ему бандероль. Но в этот день он не пошел, и книги, которые прислал Оуэн, принесла домой Лесли.
— Отнесем ее капитану Джиму сегодня вечером! — сияя от радости, сказала Энн.
Они шли по красной дороге, наслаждаясь тихим теплым вечером. Как только солнце скрылось за западными холмами, вспыхнул яркий свет маяка.
— Капитан Джим всегда точен, — отметила Лесли. Энн и Лесли на всю жизнь запомнили выражение, которое появилось на лице капитана Джима, когда они вручили ему книгу — преображенную до неузнаваемости, но несомненно его книгу. Побледневшие за последние недели щеки капитана вспыхнули юношеским румянцем, в глазах загорелся молодой огонь. Но руки, перелистывавшие станицы, старчески дрожали.
Оуэн Форд назвал свой роман «Жизненная книга капитана Джима», и на титульном листе было указано два имени — Оуэна Форда и Джеймса Бойда. Книгу открывала фотография капитана Джима. Он стоял в дверях башни маяка и глядел на море. Оуэн Форд сфотографировал его как-то, пока жил у него и писал роман, и капитан Джим об этом знал, но не думал, что снимок появится в книге.
— Подумать только, — воскликнул старый моряк, — моя фотография на первой странице настоящей, напечатанной в типографии книги! Это самый счастливый день в моей жизни. Как бы мне не лопнуть от гордости, девочки. Нет уж, сегодня ночью я не засну — буду читать свою книгу.
— Ну, тогда мы пойдем, а вы читайте, — сказала Энн.
Капитан Джим держал книгу в руках с каким-то благоговейным восторгом, но при этих словах он решительно закрыл ее и отложил в сторону.
— Нет, не пойдете, пока не выпьете чайку со старым моряком. Мы этого не допустим, правда, Старпом? Никуда книга не денется. Я ждал ее много лет — подожду еще часок-другой.
Капитан Джим поставил чайник на огонь и стал накрывать на стол. В его движениях не было прежней бодрости — казалось, они давались ему с большим трудом. Но Энн и Лесли не вызвались ему помочь. Они знали, что это его обидит.
— Вы пришли в очень удачное время, — сказал капитан Джим, доставая из шкафа кекс. — Мать Джо прислала мне сегодня целую корзину с пирожками и вот этот кекс. Смотрите, какой красивый — с орехами и глазурью! Готовит эта женщина замечательно, дай ей Бог здоровья! Не так уж часто я могу предложить гостям такое угощенье. Ну, девочки, садитесь, попьем чаю «за дружбу старую, за счастье прежних дней».
«Девочки» весело уселись за стол. Чай, как всегда у капитана Джима, был превосходен. Кекс, который испекла мать Джо, так и таял во рту. Капитан Джим усердно потчевал гостей, не позволяя себе даже мимолетного взгляда в сторону столика, на котором в красивом золотисто-зеленом переплете лежала его жизненная книга. Но когда за Энн и Лесли закрылась дверь, они не сомневались, что капитан Джим сразу же сел за книгу, и представляли себе восторг старика, впивавшегося взором в печатные страницы, на которых правдиво и красочно была описана история его жизни.
— Интересно, как ему понравится концовка, которую Оуэн сделал по моему предложению, — заметила Лесли.
Но этого ей не суждено было узнать. На следующее утро Энн разбудил Джильберт, который был уже одет и лицо которого выражало тревогу.
— Тебя позвали к больному? — сонно спросила Энн.
— Нет. Боюсь, на маяке что-то случилось, Энн. Уже час как взошло солнце, а он все еще горит. Ты же знаешь, что капитан Джим считает делом чести включать его на закате и гасить на восходе.
Энн вскочила с постели и выглянула в окно: на фоне голубого утреннего неба мигал побледневший огонек маяка.
— Может быть, он заснул над своей книгой? — предположила она. — Или так увлекся, что забыл про маяк?
Джильберт покачал головой.
— Это на него не похоже. Сейчас я туда съезжу.
— Подожди, я с тобой! — воскликнула Энн. — Малыш проснется не раньше чем через час. Сьюзен мы возьмем с собой: если капитан Джим заболел, тебе понадобится помощь сиделки.
Никто не отозвался на их стук. Джильберт открыл дверь, и они вошли.
В комнате было очень тихо. На столе стояли остатки их вчерашнего небольшого пиршества. На подставке в углу все еще горела лампа. Старпом, свернувшись клубком, спал на залитом солнцем полу возле дивана.
Капитан Джим лежал на диване, держа в руках книгу, открытую на последней странице. Глаза его были закрыты, а на лице запечатлелось выражение покоя и счастья, как у человека, который наконец обрел то, что искал.
— Он спит? — робко спросила Энн. Джильберт подошел к дивану и наклонился над стариком.
— Да, — сказал он, выпрямившись. — Он заснул навеки. Капитан Джим ушел в последнее плаванье, Энн.
Они не знали точно, в котором часу он умер, но Энн верила, что Бог исполнил его желание умереть на рассвете, когда первые солнечные лучи озаряют бухту, и что в этом золотисто-жемчужном сиянии душа капитана Джима отплыла в ту последнюю гавань, где не бывает ни штормов, ни штилей и где его ждет пропавшая Маргарет.