Страница 96 из 137
Осужденные из этих категорий свидетельствуют, что их коллеги в своем большинстве были замешаны в бесчисленных мелких и крупных преступлениях. (Здесь у Зарубы следовали материалы опросов, интервью осужденных, давших показания о многочисленных преступлениях, не привлеченных к судебной ответственности.) Заруба утверждал: "Мы живем в преступном мире. Мы его создали. Мы его лелеем, и наше сознание не может свыкнуться с тем, что может быть иное, не преступное бытие".
Если это так, то деление народа на уголовников и на неуголовников весьма условно. И вот тут-то маколлизм вскрывает высшую несправедливость: почему одни уголовники должны блаженствовать за колючкой, а другие мучиться в дурно устроенном преступном мире? Когда такой вопрос и в такой форме Заруба поставил перед общим собранием колонии, Багамюк сказал: "Несправедливо. Треба очередность установить. Как сказал Макаренко, нужна сменяемость, иначе будет загнивание".
Вот вам образчик истинно пролетарского мышления, рассуждал Заруба, нам нужна именно справедливость, такая справедливость, которая поставит каждого гражданина в равные условия, а для этого надо, чтобы все дело революционных преобразований оказалось в руках рабочих и крестьян, в Советах крестьянских и рабочих депутатов, способных установить высшую правду, высшую любовь! Надо, чтобы все дело строительства новой жизни было поручено тем, кто в правде живет, а не во лжи. А в правде живет только тот, кто оказался за решеткой, ибо ему нечего скрывать, как нечего терять, кроме своей колючей проволоки, которую каждый на время готов отдать другому гражданину, занимающему теперь тот или иной уголовный пост. И тут Заруба, как стилист, воспользовался прямым обращением к народу. "Граждане свободные люди, люди, пока не привлеченные к судебной ответственности, литераторы и слесари, молотобойцы и публицисты, христиане и мусульмане, наркоманы и коммунисты, беспартийные и фарцовщики, старики и женщины, мужчины и подростки, красноармейцы и штукатуры, убийцы и товароведы, казнокрады и сантехники, скалолазы и подводники, конюхи и живодеры, сладкоежки и цветоводы, палачи и доярки, кооператоры и мусаватисты, стоматологи и поэты, сифилитики и жестянщики, взяткодаватели и летчики, карманные воры и электронщики, шахтостроители и пожарники, забастовщики и надзиратели, шпагоглотатели и избиратели, к вам обращаюсь, друзья мои, братья и сестры, попробуем отныне жить по справедливости! Обтянемся же добровольно колючей проволокой, совершив над собой справедливый суд по совести, поменяемся местами с теми, кто уже побывал за колючкой и немало лет вносил свою лепту в производство высшей любви, которая должна быть между людьми и классами. Заметьте, дорогие соотечественники и те, кто проживает за нашими рубежами, что предшествующая философия на все лады воспевала классовую ненависть, наше же новое учение подняло на щит КЛАССОВУЮ ЛЮБОВЬ! Так полюбим же мы действенно наших братьев и сестер, бодрствующих в режимах разного типа, освободим их, чтобы самим занять их места!"
Здесь мы должны сразу оговориться, что пребывание в зонах
Развития — так мы именуем колонии — разрешается только для лиц, имеющих советское гражданство, и лишь в исключительных случаях при соответствующих ходатайствах в эти Зоны будут допущены бывшие диссиденты, а также лица, занимающие в других странах, прежде всего социалистических, крупные государственные посты. При этом следует учесть, что обе категории зарубежных зонистов (так будут называться бывшие осужденные) должны внести значительную сумму за свое содержание в Зонах Развития, а также весь свой заработок отстегивать (здесь Заруба слово "отстегивать" зачеркнул и вместо него написал сверху "отчислять") в фонд развития маколлизма.
Напомним еще раз, что Заруба после столкновения с философами основательно врубился (это его термин) в отечественную и европейскую философию, чем значительно обогатил маколлизм. Нет, Заруба не считал себя последователем Соловьева или Бердяева, Фрейда или Фромма, но их учения сумел преломить в букете, как говорят заключенные, то есть во всей кодле, разом взятой, но и тут Заруба проявил некоторую аккуратность, не буром пер, то есть не горлом брал, не нахрапом, а, так сказать, долгое время пребывал на фонаре, то есть ждал, когда, кого и с кем можно соединить, и, когда увидел, что Фромма можно кинуть в камеру вместе с Соловьевым, тут же сделал соответствующие прививки своему возлюбленному маколлизму, затем он забросил коня (тайно проник в чужую камеру через окно) в учения таких мыслителей, как Камю, Хайдеггер, и понял, что не зря пробил кабур (сделал тайный ход) в труды чужеземцев, где нахватался столь бесценных для маколлизма достоинств, что радости хватило на долгие месяцы, а ощущение было такое, будто, как говорят воры в законе, взял лопатник из скулы с росписью (украл бумажник из внутреннего кармана, подрезав подкладку пиджака).
Заруба убедился после прочтения зарубежных философов в том, что весь уголовный мир повязан между собой, иначе откуда тому же Камю знать все тонкости действия какого-нибудь бомбилы или бобра, способных когда нужно просчитать бишкауты ближнему или всадить полный заряд маслин в арабовскую бестолковку. Надо сказать, что Заруба самым тщательным образом проанализировал языковые богатства блатного жаргона, но употреблял словечки предельно осторожно и непременно поясняя в скобках, что значит тот или иной термин. Такая словарная работа нужна была Зарубе для конкретной работы с зеками, которым предельно ясным становился язык Камю или Фромма, если их языковые перлы сливались воедино с жаргоном осужденных. Скажем, когда Заруба пояснял, что великий русский философ — Бердяев или Соловьев — повлиял на Фромма — это было непонятно, а вот когда эта же мысль переводилась на язык Багамюка, то ясность была стопроцентная, и уже эта мысль выражалась таким образом: "Когда Фромм дал прикол в наколку и стал давить косяка в некипиш Соловьева, вышла Большая Икона и никто не бортанулся", Багамюк и его братия увидели вдруг в философах своих людей, а когда Заруба заговорил о барухах, чувихах, биксах, то уважение к бате значительно подскочило. После этого Заруба мог говорить о маколлизме часами (его никто не слушал), но сердца осужденных бились как одно целое.
— Любовь, — вещал великий воспитатель, — это солидарность с другими людьми. Мужчина через женщину познает Вселенную. Акт любви — центр маколлизма, в этом акте присутствуют мистические переживания, а следовательно, и мистические единения. В акте любви я един с Космосом и тем не менее остаюсь самим собой. Именно поэтому мы, пока хватит сил, будем добиваться объединения мужских и женских Зон Развития, еженедельных семейных и дружеских контактов различных полов.
В зарубовской рукописи целая глава была посвящена женщинам-уголовницам. Более самоотверженных и чистых людей Заруба не встречал в этой жизни. Каждая из них готова была себя убить, лишь бы не изменить возлюбленным. При этом следовало обращение к лицам мужского пола, еще пребывающим на воле: "Если вы встретите женщину, у которой под левой грудью будет татуировка из четырех букв — БДТТ, знайте, что эти буквы вовсе не означают Большой драматический товстоноговский театр, а означают крайне интимное признание, которое (мы же взрослые!) звучит так: "Буду давать только тебе"; так вот, если вы повстречаете такую женщину и она, паче чаяния, понравится вам, уйдите прочь, не превращайте ее в бесовку, женщину безнравственного поведения, сделайте так, чтобы она по-прежнему беззаветно любила своего возлюбленного по великим формулам: "Я — это ты" и "Я и ты — это маколлизм". Чтобы сориентировать вас в мире любви и творчества, а любовь всегда есть творчество, как грабеж, воровство или мокрое дело, необходимо знать каждому аббревиатуры женских татуировок, в которых благородство содержания соединилось с творческим лаконизмом, сквозь которые выступает зерно великой маколлистской целостности:
ЯБЛОКО — я буду любить одного, как обещала,
СТОН — сердцу ты один нужен,
ПИПЛ — первая и последняя любовь,