Перебежчик (ЛП)

По какой-то причине это пустое пятно в его свете казалось отличным от других.

Оно казалось старше. Оно также казалось более непроницаемым.

Тем не менее, это могло быть из-за того, что он покинул Шулеров. Они стёрли многие его воспоминания в те первые месяцы, включая то, что было у него до присоединения к Организации и по-видимому, произошло в какой-то момент во время Второй Мировой Войны. Вэш сказал ему, что конфискация воспоминаний была частью соглашения, заключённого Семёркой с Галейтом, когда Ревик дезертировал.

Ревик не спрашивал, почему это так.

Чёрт. Да он знал, почему.

Галейт ни за что не позволил бы ему делиться секретами с Семёркой или Адипаном. Учитывая, насколько высокую должность Ревик занимал в иерархии Организации — а Вэш заверил его, что она была высокой — он, должно быть, знал то, что не известно даже большинству Шулеров.

Учитывая это, источник его шрамов показался Ревику относительно тривиальным. Что бы ни было их причиной, Ревик полагал, что на самом деле это не имело значения.

В любом случае, это вряд ли приятная история.

За эти годы он научился игнорировать как пристальные взгляды, так и вопросы, но у него не было иммунитета к подобному. Более того, ему впервые пришло в голову, что за пределами Пирамиды Шулеров, возможно, будет труднее уклониться от этих вопросов, чем внутри неё, по крайней мере, с другими видящими.

К счастью, большинство людей не придавало столь большого значения тому, как выглядела его спина.

Они, конечно, находили шрамы поразительными, всё равно аномальными, но шрамы не были такой редкостью на человеческих телах, как на телах видящих.

Даледжем не спрашивал.

Он подождал, пока Ревик ляжет, затем лёг рядом с ним на тот же коврик, не прикасаясь к нему, и растянулся на спине рядом с тем местом, где Ревик лежал на животе. Ревик повернул голову, чтобы избежать неловкости из-за того, что его лицо было обращено к другому мужчине, но всё равно чувствовал на себе его взгляд, особенно на шрамах, покрывающих большую часть его спины.

Он был благодарен за отсутствие вопросов.

Несмотря на это, он чувствовал, что видящий хочет спросить.

Более того, он почувствовал там сочувствие, более тяжёлый груз сопереживания, который способствовал взаимопониманию между ними, даже несмотря на то, что ни одна часть кожи мужчины не касалась кожи Ревика.

В некотором смысле, это было ещё хуже.

Он не мог избавиться от странного чувства вины за то, что заставил другого мужчину чувствовать себя плохо из-за того, что какой-то неизвестный или неизвестные сделали с ним.

Мысль о том, что Даледжем мог увидеть о нём во время обмена светами, не заставила Ревика почувствовать себя лучше. Делиться светом означало делиться воспоминаниями, по крайней мере, в некоторой степени. Большинство этих воспоминаний возникало из-за резонанса между светами обоих видящих, относительного доверия между ними и возникшей там относительной привязанности.

По тем же причинам точные воспоминания, которые всплывали на поверхность, были более или менее неподвластны ни одному из видящих.

Выбросив этот неприятный факт из головы, Ревик вернулся к попыткам полностью опустошить разум. Он не мог отказаться от света, и он не мог контролировать процесс, поэтому ему просто пришлось отпустить данный факт.

В любом случае, на данный момент это не имело бы никакого значения, сказал он себе.

Ревик не оставался в сознании достаточно долго, чтобы вспомнить, как была установлена связь.

Его сны, как только они пришли, были о том, как он бежит по другим джунглям, с более крутыми холмами, большим количеством скал, более густыми деревьями и более жёсткими растениями… с разными Шулерами, преследующими его.

Это было похоже на воспоминание.

Некоторые вещи, которые приходили к нему в виде снов, ощущались как страхи или абстракции, средства, с помощью которых его разум пережёвывал какую-то проблему или беспокойство. Некоторые вещи воспринимались как почти пророческие или как происходящие из некого Барьерного пространства или Барьерного присутствия, которое пыталось ему что-то сказать, неважно, для его блага или нет.

Это не совсем походило на такие сны.

Это накатило как нечто мгновенное, тёмное, наполненное более интенсивными эмоциями, которые Ревик почти мог ощутить на вкус, наполненное физической непосредственностью, от которой его сердце заколотилось в груди.

Он силился дышать, швыряя своё тело вверх по почти вертикальному склону.

Он споткнулся, уткнувшись лицом в торф и корни у основания толстоствольного дерева, и заскользил вниз по склону, пока носки его ботинок не зарылись в почву и камень.

Он с трудом поднялся на ноги, истекая кровью от огнестрельного ранения, его руки, ладони и шея были усеяны порезами и зазубринами от деревьев и кустов, пока он бежал.

Он где-то потерял свою куртку.

У него также закончилась вода.

Тёмный лес маячил вокруг него перед глазами; казалось, ему никогда не будет конца. Казалось, он бежал здесь уже несколько недель. Месяцев.

Лет.

Одни и те же мысли крутились в его голове на протяжении всего этого.

Они хотели его смерти.

Они все хотели его смерти.

Теперь его будут презирать.

Не только Шулеры, преследующие его, но и все остальные, по обе стороны этой линии.

Его будут презирать.

Ревик проснулся от боли.

Не от физической боли — от боли разделения.

Это тоже не должно было его удивлять.

Это его не удивило, не совсем, но всё равно умудрилось смутить.

Ревик рефлекторно взял это под контроль, пока силился вернуть свой разум в нормальное русло, закрепиться в своём теле.

Он почти сразу понял одну вещь.

Он проснулся не сам по себе.

Когда он подумал об этом, его взгляд скользнул к открытым створкам палатки и силуэтам, которые стояли там, загораживая свет от того, что, должно быть, было ещё одним органическим обогревателем.

Юми находилась прямо в проёме между створками, разговаривая с Даледжемом, который стоял внутри и был одет в полную броню. Ревик чувствовал, что двое других тоже ждут снаружи палатки. Порэш и Мара, насколько он мог сказать. Сейчас там царила кромешная темнота, но он чувствовал напряжение в конструкции лагеря, даже несмотря на то, как был одет Даледжем.

Скоро они отправятся в путь.

Даледжем взглянул на него, и его бледные глаза были видны при некотором освещении снаружи.

— Да, — сказал он. — Мы должны выдвигаться. Как только ты будешь готов.

— Куда? — спросил Ревик, невольно подавляя зевок.

— Балидор хочет, чтобы мы заняли фланговую позицию позади них, — сказал Даледжем, всё ещё оглядывая Ревика, словно оценивая его состояние. — Организация прислала новую группу. Эта выглядит опасной… как профессиональная команда по извлечению. Они прилетели на вертолётах всего несколько минут назад, приземлившись в нескольких километрах от людей Балидора. Он ожидает, что вскоре его будут преследовать, а они не в том состоянии, чтобы…

— Который сейчас час? — сказал Ревик.

— Пять тридцать.

— Что? — при этих словах глаза Ревика широко раскрылись, и адреналин хлынул в его организм. Его внутренние часы совершенно не подготовили его к такому ответу. Должно быть, они сломались вместе с половиной конструкций в его aleimi.

— Gaos di'lalente… как это возможно? — пробормотал он.

Даледжем не ответил.

Юми, с другой стороны, недоверчиво фыркнула, скрестив мускулистые руки на груди, затем взглянула на видящих по другую сторону откидной створки.

— Ты очень хорошо умеешь дремать, Шулер, — сообщила она, изогнув бровь.

Ревик услышал в этих словах поддразнивание, но всё равно почувствовал, что хмурится.

Однако в голосе Даледжема слышалось главным образом нетерпение. Ревик не мог точно сказать, было ли это нетерпение направлено на него или на Юми.