Пятеро на леднике

— Глоус, вы Лже-Тишкин, и мы вас разоблачим перед землянами.

Глоус разозлился, отложил гармошку и хотел превратиться в грабли, но они уже схватили его за руки.

— Работать простым колхозником, играть на чужой гармошке — до чего вы докатились! — воскликнул Лур.

— На нем чужой пиджак и сапоги, — угодливо добавил Марзук.

— Пиджак и сапоги я отработал! — гневно воскликнул Глоус. — Катитесь к черту! Завтра я куплю себе новую кепку!

— И это говорит самый ученый житель нашей планеты! — застонал Лур. — Элементарным напряжением мозга вы можете формировать материю, создавать автоматические заводы, синтетические леса, инкубаторы вечной жизни! Зачем вам кепка?

— Несчастные вы, голубые, — сказал Глоус с глубокой жалостью. — В этой кепке я пойду с Дашей в кино!

— Послушайте, Глоус! Мы просим вас вернуться немедленно! После вашего бегства рюмяне потеряли покой и многие просятся на Землю. Началась тайная постройка самодельных кораблей для полета сюда, именно в ваш колхоз, в вашу бригаду!

— Будем встречать, — сказал Глоус деловито. — Колхозный оркестр подбросим на выгон.

— Никогда! — закричал Лур. — Никогда наша голубая сверхцивилизация не смешается с этой земной самодеятельностью. Мы, высшие существа, скоро расстанемся с проклятой плотью, отбросим руки, ноги и воспарим…

— Валите отсюда! — закричал Глоус.

— Вы улетите с нами! — гневно сказал Лур, и они потащили его за колодец.

…Даша открыла калитку, когда двое с синими лицами повалили Тишкина за колодцем и стали запихивать его в серебристый ящик.

— Ну вы, черти, двое на одного! — закричала Даша, поддала одному коленкой, а другого достала вилами вдоль узкой спины.

Хваченный вилами заорал:

— Марзук, снотворное!

Марзук выхватил трехствольный пистолет и, пятясь, выпалил Даше в лицо пенной струей. Даша отерла пену со щек и швырнула ее в глаза Марзуку, отчего он заперхал, как овца, и стал оседать на пятки. Над местом стычки разрасталось ядовитое облачко. Глоус-Тишкин упал и засопел, Марзук тоже. Но Лур успел надеть маску и поволок своего спутника к ограде. Он пролез сам и стал тащить Марзука сквозь березовые жердины. Даша подбежала, вытащила заснувшего из ограды и взвалила его на плечи Лура. Потом она хлопнула президента ВМЦ по узкой спине и приказала:

— Бежи и не оглядывайся!

Лур, спотыкаясь под тяжестью бездарного Марзука, враскачку потрусил по дороге к стогу, где был запрятан их корабль…

…Даша подняла Глоуса на руки и, шагая сквозь ядовитый туман, отнесла в дом…

…Лур в изнеможении опустил тело Марзука на стерню возле стога. Марзук зашевелился, замычал. Лур взял соломину и пощекотал ему за ухом. Марзук чихнул, сел и проговорил, кривя зеленый рот:

— Энергия этой женщины может двигать два ускорителя.

— Не два, а четыре! — поправил его Лур, сдергивая противогазную маску. — Тише, кто-то идет но дороге.

Они припали к стерне. Черный человеческий силуэт двигался к ним по дороге на фоне лилово-пепельного закатного неба.

Это шел Тишкин, подлинный Ефим Тишкин, который решил навестить свою семью. Он брел со станции и сжимал в одной руке газетный кулек с липкими конфетами-подушечками для дочери, а в другой — бусы для жены. И при этом подлинный Тишкин пел песню «Цыганские кибитки».

— Это Глоус! — придушенно воскликнул Лур. — Ни у кого в мире нет такого тембра и такого слуха!

Две стремительные синие тени метнулись к Тишкину и сбили его с ног. Борьба была тяжелой. Тишкин разъяренно защищал кулек с конфетами, когда представители сверхцивилизации волокли его к стогу, внутри которого был запрятан корабль. Наконец они втащили Тишкина в люк, забросали соломой и загерметизировались. Тишкин под сеном продолжал петь «Цыганские кибитки». Размазывая по лицу конфетное повидло, Лур включил все ускорители.

…Даша положила Глоуса на постель. Он не просыпался, лишь бормотал во сне:

— Не трожь гармошку, Марзук ты несчастный!

Даше стало грустно, и она вышла за калитку. Ей показалось, что где-то в поле ее муж Ефим Тишкин поет «Цыганские кибитки». Слезы выступили у нее на глазах, она быстро пошла по дороге, услышала какие-то глухие крики и стоны, возню и побежала туда со всех ног. И тогда вдруг зеленым ослепительным огнем размело стог посреди поля, сверкающий шар подпрыгнул и умчался в ночное небо.

Глава пятая

Тишкин очнулся в большом полутемном зале и стал прикидывать: куда занесла его нелегкая?

В углу зала вдруг почудилось шевеление и показалась неясная струящаяся фигура. Слабые стоны и как бы музыка — точно плакала флейта — приближались вместе с этой дымчатой фигурой.

Тишкин на всякий случай взял в руки стул — черт знает, что она выкинет?

Фигура подплыла по воздуху, и вдруг из жемчужного струения к нему протянулась рука. Тонкая, бледная — женская. Тишкин смутился и на всякий случай пожал руку. Рука затрепетала, а в верхней части фигуры проступило довольно тусклое, но милое большеглазое лицо.

— Приветствую тебя, землянин, — произнес певучий голос с робостью и надеждой.

— Здравствуйте, девушка, — ответил Тишкин, приглядываясь к ее фигуре, на которой, однако, ничего существенного больше не проступало. — Где я?

— Вы на планете Рюм, — ответило лицо и нежно порозовело от волнения.

— Рюм так Рюм, — сказал Тишкин. — Перебьемся. Сама откуда будешь? Да может, вы в натуральном виде явитесь, для порядка?

— Я бесплотна, — ответил голос в отчаянии. — Я бывшая женщина, красавица.

— Давно? — спросил Тишкин.

— Давно, о как давно, Ефим! — ответила женщина. — А ведь я красавица, но этого не видит никто.

— Да вот свету маловато, — застенчиво сказал Тишкин. — Не разглядишь.

— Дай твою руку, Ефим, — попросила женщина и подала свою узкую ладонь.

Тишкин взял ее прохладную руку. И вдруг проступили плечо, грудь под зеленоватой накидкой, линия бедер, колени… Бледное лицо медленно наполнилось живым светом, как виноградина на солнце… Заструились мягкие волосы, залучились и улыбнулись рыжие глаза.

«А ведь Дашка психанет», — подумал Тишкин, отводя глаза, и вслух проговорил:

— Прошу прощения, уважаемая, кто же вас довел до такого безобразия, что скрозь вас предметы видать?

— Это все Высший Мозговой Центр — скверные заумные головастики! — гневно воскликнула женщина. — Они не дают нам рожать, нянчить детей и ходить по траве босиком!

— Вот дураки, — сказал Тишкин.

— Мы хотим танцевать, любить, стирать! — воскликнула женщина запальчиво.

— Ух ты, боевая! — похвалил Тишкин. — Как зовут-то?

— Эйлурия. Я бывшая жена Лура.

Тишкин крепко встряхнул ее руку.

— Эх, Луша, чем же вам помочь-то, бездетным рюмкам?

— Вы помогли уже тем, что прилетели! — пылко сказала женщина. — Мы вас ждем, мы томились сорок веков!

— Как же, летел, сильно старался, — пробормотал Тишкин и от смущения отпустил руку Эйлурии.

Эйлурия, оставленная Тишкиным, вдруг опять стала прозрачной и волнистой, будто чешское стекло.

— Видишь, как мы слабы без тебя! — печально прозвучал ее тающий голос. — Когда твоя рука излучает в меня силу Земли, я живу, я есть.

— Хлопот с вами, — проговорил Тишкин. — Как я руку тебе оставлю? Мне без ее самому никак. Мне еще с вашими голубыми мужиками надо разобраться.

— Оставь мне что-нибудь земное, самое дорогое для тебя, — попросил голос.

Ефим полез в нагрудный карман пиджака, достал бумажник, а из бумажника маленькую затертую фотографию на документы с уголком для печати. На фотографии была Даша. Волосы ее были расчесаны на прямой пробор, глаза смотрели ясно.

— Сгодится? — застенчиво спросил Тишкин, вкладывая фотокарточку в трепетную руку.

Коснувшись фотографии, Эйлурия опять проступила из небытия, как переводная картинка. Она жадно всмотрелась в непреклонное лицо Даши и вдруг спросила глухим голосом:

— Ты любишь ее, Ефим?

— Ну, — сказал Тишкин и понурился.