Страница 9 из 15
Лев Толстой в последние годы жизни неоднократно обращался к этой мысли в своих дневниках, отмечая, что, тогда как мир движется во времени, наше «я» стоит, и именно благодаря тому, что есть такая неподвижная точка отсчета, мы способны воспринимать движение времени. Наше «я» при этом остается все тем же — и в восьмилетнем ребенке, и в восьмидесятилетнем старике.
Но если «я» бессмертно, то личность данным свойством, вероятнее всего, не обладает. Однако стоит ли беспокоиться по этому поводу? Именно наше «я», которому на самом деле ничего не угрожает, боится смерти; но это лишь естественный страх перед резкой переменой, чреватой неясным исходом. Постепенные же перемены происходят с нами постоянно, незаметно для нас, и это нас не пугает.
Между тем попробуйте задаться вопросом, где сейчас тот восьмилетний ребенок, которым вы были когда-то. Можно ли утверждать, что вы и есть в точности он, даже если абстрагироваться от внешних отличий? Разница в любом случае будет слишком очевидной. И как этот ребенок в каком-то смысле «умер» к настоящему времени, так и ваша нынешняя личность прекратит свое существование в будущем, трансформировавшись во что-то другое.
Действительно, было бы странно, если б мимолетная человеческая жизнь с ее бытовыми подробностями, культурно-историческим контекстом, генетически обусловленными чертами характера ограничила своими призрачными формами все дальнейшее бытие «я» в вечности. С другой стороны, став частью этого бытия, она, безусловно, должна наложить на него свой отпечаток и в некоем спрессованном, концентрированном виде присутствовать в нем и в дальнейшем.
Бог или Абсолют?
Доказательство бытия Бога — одна из основных проблем, над решением которых с давних пор бьется человеческий разум, выходящая за рамки традиционной теологии. Рассмотрим некоторые, пожалуй, наиболее известные, аргументы в пользу этой гипотезы.
Онтологический аргумент, предложенный в XI веке Ансельмом Кентерберийским, утверждает, что если у нас возникает понятие о Боге как наисовершеннейшей сущности, то это означает, что Он реально существует, ибо в противном случае Его невозможно было бы мыслить как наисовершеннейшего. Многие сторонники теизма считают этот аргумент самым убедительным интеллектуальным свидетельством в пользу бытия Бога. Однако представляется, что сила его доказательности в значительной мере ослабляется той путаницей между понятием о бытии и самим бытием, которая в нем присутствует. По крайней мере у Канта был повод критиковать онтологический аргумент, отвергая его на том основании, что мыслимое как возможное и сущее — не всегда одно и то же; сто мыслимых талеров — не менее значительная сумма, чем сто реальных талеров, но первые — предмет мечтаний, а вторые лежат в кармане. И все же онтологический аргумент, видимо, содержит в себе верную идею, скрытую за схоластической формулировкой.
Все наши понятия и мысленные образы основаны на реальных явлениях. Мы можем предполагать, что существуют кентавры, лишь потому, что нам доводилось видеть людей и коней. Но представление о Боге существенно отличается от мысли о кентаврах тем, что оно выводится из всей совокупности явлений как некий предел их последовательности, являющийся ее необходимой основой. Поэтому реальное бытие Бога есть обязательное условие всех наблюдаемых явлений.
Однако эта мысль слишком абстрактна и трудна для понимания. Кроме того, она предполагает чрезмерное доверие нашим познавательным способностям. Допустим, мы не сделали логических ошибок в своем выводе, и наш разум действительно требует существования Бога как необходимого условия всех наших понятий о явлениях бытия. Но это может быть всего лишь выражением неадекватности нашего понятийного аппарата. Таким образом, все-таки, наверное, прав был Кант, ставивший под сомнение возможность чисто спекулятивного познания, пытающегося делать выводы исключительно на основе анализа выработанных нами понятий, а не самих явлений.
Обратимся к другому доказательству бытия Бога — телеологическому, являющемуся самым древним по своему происхождению и самым очевидным по своей идее. Состоит она в следующем: Бог есть причина той всеобщей гармонии и целесообразности, которую мы наблюдаем в природе. Тут в первую очередь вызывает вопрос эта самая всеобщность: как с ней согласуются явления атавизма, генетические отклонения, несчастные случаи и прочее, в чем крайне сложно увидеть признаки гармонии и целесообразности? Далее, если мы будем настаивать на разумности мироустройства в целом, то что она на самом деле означает? Мир устроен в соответствии с разумными законами или устройство мира предопределило законы нашего разума? Во втором случае гипотезы о Боге как разумной причине мира, очевидно, не требуется.
Вообще, стоит отметить, что преклонение человека перед величием природы зачастую зиждется на неправомерных аналогиях. Георг Лихтенберг, соотечественник и современник Канта, по этому поводу высказался так: «Я не могу… достаточно надивиться, когда прославленные люди утверждают, что в крыле мухи заключается больше мудрости, чем в искуснейших часах. Это положение говорит лишь об одном: тем путем, каким создают часы, невозможно создать комариные крылья…»[9].
Кроме того, учитывая, что о разумном устройстве мира мы заключаем преимущественно из наблюдений за формами жизни на Земле, то, даже принимая идею о разумной организации жизни, нет логической необходимости считать, что ее причиной является именно Бог. С тем же основанием мы можем предположить, что творцом жизни был, допустим, инопланетный разум.
Подытоживая сказанное, можно сделать вывод, что телеологический аргумент, равно как и онтологический, предъявляет слишком высокие требования к нашим способностям познания, заставляя их стремиться к полному охвату всех явлений, что в принципе не достижимо, и в этом слабость данных аргументов.
Частным случаем телеологического доказательства является его современная версия, основанная на «тонкой настройке», или антропном принципе. Этот аргумент исходит из того, что существование жизни на нашей планете, и в том числе человеческих существ, предполагает специфические начальные условия, определяемые строго заданными величинами физических постоянных (космологической константы, устанавливающей баланс сил притяжения и отталкивания во Вселенной, параметров сильного, слабого и электромагнитного взаимодействий, гравитации и т. д.). Но при этом опять возникает вопрос, что первично: было ли появление человека целью, предопределившей эволюцию космоса, или же только следствием ее? В конечном счете «тонкость настройки» мировых констант может свидетельствовать лишь об узости диапазонов проявления отдельных свойств материи. Были бы эти свойства иными — и мир был бы другим.
Еще один известный аргумент в пользу существования Бога базируется на присутствии в нашем поведении в качестве одного из его мотивов нравственного принципа (кантовского «категорического императива»). Его источником предлагается считать Всевышнего Творца. Однако сам по себе нравственный закон не предполагает никакой мистики. С точки зрения биологии, нравственность — логична, соблюдение ее требований является одним из условий индивидуального и видового выживания. В целом представляется достаточно очевидным, что лучший способ решения потенциально опасных конфликтных ситуаций — это их не создавать. Из этой предпосылки нравственный закон следует совершенно естественным образом.
Наконец, последний аргумент, который хотелось бы рассмотреть, — космологический. Он основан на признании бытия Бога как первопричины всего существующего.
О том, что в цепи явлений должна быть конечная причина, уже говорилось в одной из предыдущих глав. Причем для констатации этого даже не требуется принятия гипотезы о всеобщей тотальной причинности, подразумевающей жесткую причинно-следственную связь всех событий. Достаточно признать причинность как последовательность явлений, имеющую начальную точку. Но почему первопричина непременно должна быть разумной; почему, например, в качестве первопричины не может выступать безличный Абсолют? И разве нельзя рассматривать весь процесс бытия мира как саморазвитие материальной субстанции?
9
Лихтенберг Г.К. Афоризмы. М., 1965, с. 121–122.