Немоногамия

Сжав тонкую ножку бокала, думаю о том, что сейчас бы у меня хватило силы, чтобы её переломать.

— Это произошло совершенно банально — мне на почту пришло электронное письмо от неизвестного отправителя. Внутри были прикреплены фотографии, где Ян сидел на корточках напротив своего сына — такого же кудрявого, как и он. Я… Боже, я до последнего не могла поверить увиденному. Думала, это шутка или розыгрыш. Ждала, что Каминский сделает опровержение, но он подтвердил.

Собственный голос звенит от напряжения и ломается. Я заново переношусь в то мрачное прошлое, которое выбило устойчивую почву из-под ног. Испытываю те же болезненные эмоции. Чувствую такую же тупую и ноющую боль где-то за рёбрами.

Это я хотела подарить своему мужу первенца — симпатичного, озорного мальчишку с такими же густыми вьющимися волосами и карими глазами. Я! Не случайная девушка, которая нагло украла мою мечту!

— После этого признания меня будто обухом по голове ударили, — продолжаю дальше. — Очевидно, девушка с которой переспал Ян, не была еврейкой, поэтому он не развёлся со мной и не построил с ней полноценную семью. Какие у них были и есть отношения — я тоже не знаю. Кратковременные, длительные? Они любили друг друга или нет?

— Почему бы не задать интересующие тебя вопросы лично Каминскому? — спрашивает Вова.

Я дёргаю плечами и пью мелкими глотками вино, пытаясь отключить голову и настроиться на интимную обстановку. Какая разница почему?

Следом за одной шокирующей новостью я узнала и другую — наш с Яном общий ребёнок нежизнеспособен. Я сделала аборт и в три короба наврала мужу, пытаясь если не уравнять счёт, то сдвинуться с нулевой позиции и добрать очков. До сих пор с дрожью вспоминаю каменное лицо Каминского, его стиснутые челюсти и нервно дёргающиеся уголки губ. Разговаривать по душам больше никому из нас не хотелось.

— После этого всё пошло под откос, — рассказываю дальше. — Впрочем, оказывается у нас давно не было всё гладко — просто я, как дура, узнала об этом самой последней.

Криво усмехнувшись, поднимаю взгляд. Титов внимательно меня слушает, с сочувствием и пониманием в глазах. Он тоже знал, но всё что мог — молча осуждать друга.

— Я не могу объяснить: почему всё это время мы по-прежнему держались вместе? Скорее всего, по инерции. Между нами не было разговоров и близости. Более того — мы друг друга ненавидели. А потом появился ты.

В голове, словно на ускоренной перемотке, проносятся ожившие картинки из прошлого. Первый по-настоящему жаркий секс, когда Титов находился за стенкой. Видео, которое Ян записал на телефон и показал другу. Наш первый групповой секс, проснувшееся либидо и общие запретные темы на которые разговаривать было куда проще и безопаснее, чем о чём-то по-настоящему важном.

— В какой-то момент мне даже показалось, что всё вернулось на круги своя. На деле — дыра в нашей лодке становилась всё больше, вода прибывала. Мы уверено шли ко дну и ничего для этого не предпринимали.

— Никогда не понимал, какого чёрта он втянул тебя в эту грязь, — произносит Титов. — Групповуха — это остро и горячо, но эффект кратковременный. Для более раскрепощённых и необремененных моралью девушек. И точно не для того, чтобы вернуть секс в загнувшиеся отношения.

Слова Вовы бьют почти что наотмашь. Я потупляю взгляд, чувствуя как пылают щёки. Титов знал меня другой: тихой, покладистой и скромной. Той, что вышла замуж абсолютно невинной. Да что там — не целованной. Через годы Вова, должно быть, сильно удивился, когда трахал меня на пару со своим другом.

— Сказал бы ему об этом, — отвечаю с ухмылкой. — Или это было не в твоих интересах?

— Ты права — не в моих.

Бросив взгляд на часы, понимаю, что мы с Титовым засиделись до поздней ночи. Где-то в сумке на беззвучном режиме валяется телефон. Я стараюсь не думать о том, что на нём десятки пропущенных звонков и эсэмэс, а ещё пытаюсь не представлять, что после этой ночи, вероятнее всего, Ян меня не простит. Проблема в том, что его прощение мне больше не нужно.

Глава 38.

***

Разговор начинает всё больше походить на мою исповедь. Надо бы остановиться, но я уже не могу. Выворачиваю наизнанку душу — кроме Вовы больше не перед кем.

Он слушает, никак не комментирует. Изредка хмурится и барабанит пальцами по подлокотникам кресла. Выудить из Титова какую-либо полезную информацию почти нереально, но я уже и не пытаюсь. После того как высказываюсь – чувствую облегчение. Прямо гора падает с плеч.

Я вдруг оглядываюсь назад и смотрю со стороны на наши отношения с мужем. Укоризненно качаю головой, прихожу в ужас. Та картина, которая мне открывается – выходит уродливой и жалкой.

Девять лет я слепо любила Яна, а он лишь позволял мне это делать, в перерывах активно пользуясь немоногамией и другими женщинами. Одна его связь намерено или случайно всплыла на поверхность и привела к расколу.

Потянувшись к бутылке, наливаю в бокал вино. Пью большими и жадными глотками, пытаясь не обращать внимания на стопы.

Улыбаюсь Титову, купаюсь в его влюблённости. В голове при этом масса других вопросов.

Интересно, Каминский присутствовал при рождении сына? Встречал его из роддома? Видел первую улыбку? Радовался первому зубу? Как он вообще умудрялся распределять между нами время? Сколько сотен раз Ян врал мне, что едет в командировку, а сам при этом проводил время с семьей, где было что-то большее, чем у нас с ним?

Вова выходит на балкон, а я снимаю с себя неудобные босоножки и вжимаю натёртые ступни в мягкий ворсистый ковёр. Те фото, которые мне прислали по электронной почте, я не нашла в себе смелости удалить. Более того – сохранила их в разных папках под паролем и распечатала несколько копий в фотоателье. В особо острые моменты, когда мне хотелось сдаться и пойти на примирение с мужем, я закрывалась в одной из спален нашего дома и тщательно рассматривала снимки до мельчайших деталей. Сердце разрывалось на ошмётки, глаза слезились. Я осознавала, что занималась мазохизмом, но ничего не могла с собой поделать.

На фотографии Ян тепло улыбался своему сыну. Взгляд восхищённый, открытый. На губах лёгкая улыбка. Каждый раз я медленно умирала, пытаясь на секунду представить, что именно испытывал мой муж к мальчишке и какие чувства у него были к его матери.

— На сегодня хватит, Пчёлка, — бескомпромиссно произносит Титов, вернувшись в номер и забирая со стола недопитое вино.

Я поднимаюсь с кресла, почти не чувствуя опьянения. Алкоголь ушёл, чтобы заполнить пустоту. Отключить голову не получилось.

— Точно не хочешь, чтобы я отвёз тебя домой? – переспрашивает Вова, посмотрев на экран телефона.

Мой взгляд упирается в его грудь, поднимается выше. Знаю, что он примет любое моё решение. При этом не разозлится и не осудит.

— Не хочу. Мне там плохо.

Облизав губы, осмеливаюсь поднять голову выше. Когда наши глаза с Титовым на секунду встречаются – меня опаляет жаром.

— Со мной будет хорошо, Майя. Обещаю. Главное, чтобы ты потом не пожалела, — он произносит это негромко, но достаточно уверено и твёрдо, чтобы я поверила. – Попробуем остаться в одном номере или мне попросить отдельный?

— Ты мне нужен. Не уходи, пожалуйста.

Попросив у Вовы футболку, направляюсь в ванную комнату. Долго стою под душем, играясь с температурой воды. Делаю её то резко горячей, то максимально холодной. Мощные струи лупят по плечам. Сердце бешено колотится от мысли, что эту ночь я проведу с другим мужчиной. И пусть мы не один раз занимались сексом – это точно не одно и то же.

Накинув на плечи халат, застирываю нижнее белье и развешиваю его сушиться на батареи. Пользуюсь феном, переодеваюсь в широкую футболку Титова. Она примерно на десять размеров больше, но кажется мне идёт.

— Ничего не бойся… — шепчу самой себе одними губами. – Хуже уже не будет.

Я рассматриваю себя в зеркале, нарочно игнорируя разливающуюся в груди горечь от того, что мы с Яном просрали свой брак. Это неприятное чувство станет преследовать меня ещё долгое время – я знаю. Нужно просто научиться его контролировать.