Не любовница

Забавно, а ведь Алмазов на собеседовании ей понравился как мужчина, и Оксана всерьёз раздумывала, стоит ли у него работать в таком случае. В итоге решила, что её чувства даже от влюблённости далеки — так, лёгкая симпатия, потому что симпатичный, вежливый, хорошо одевается и приятно пахнет, — и не стоит жертвовать карьерой ради призрачных ощущений. В результате эти ощущения позорно сдохли на первой же неделе работы, когда Оксана поняла, что Алмазов изменяет жене.

Были моменты, когда она и уволиться из-за этого хотела, настолько противно было заниматься бронированием столика в ресторане или номера в гостинице, обговаривая наличие цветов и полусладкого шампанского. Но потом, поделившись своими страданиями с подругой, услышала другой взгляд на ситуацию и как-то… нет, не успокоилась — смирилась.

— Слушай, это бред, — отрезала тогда Наташа — подруга, благодаря которой Оксана устроилась после развода переводчиком-синхронистом. Когда-то они дружили втроём — Оксана, Лена и Наташа, — но после того, как Коля ушёл к Лене, Наташа заявила, что «даже на один унитаз с ней больше не сядет». — Какое «уволюсь», ты о чём? Понимаю ещё, ты сама бы с этим алмазом неогранённым спала. Но ты обыкновенный секретарь. И что, если ты уволишься — кому от этого будет легче?

— Мне?

— С х** ли? — фыркнула Наташа. — Тебе надо будет искать новую работу, в каком месте это легче? И главное: никто не гарантирует, что твой следующий начальник не будет заниматься тем же самым. Или хуже — вдруг к тебе начнёт приставать, как твой предыдущий шеф? Так что не дури, Оксан. И ещё момент… — Наташа поколебалась, прежде чем сказать: — Не думала, что его жену всё это может попросту устраивать?

— Что-о? — У Оксаны глаза на лоб полезли. — Да ладно, как это? Как может устраивать муж-кобель?

— Элементарно, Воронина. — Наташа развела руками. — Есть бабы, которых это вообще не смущает, — носит деньги в дом, из семьи не уходит, и ладно. Так что не лезь не в своё дело, просто работай, и всё.

В итоге Оксана решила последовать совету подруги — и, как ни странно, не пожалела. А на второй год работы она даже иногда подтрунивала над Алмазовым по поводу его любовниц — ненавязчиво, но ядовито, — и он никогда не обижался, фыркал и улыбался только. Даже когда Оксана ехидно уточняла, какого цвета обёрточную бумагу использовать для упаковки подарка — чёрного или у него другие планы?

Да, при расставании шеф всегда дарил своим девкам украшения — только при расставании, во время встреч никогда, — поэтому вопрос Оксаны был правомерен. Может, следует готовить девушку к плохим новостям, начиная с обёрточной бумаги? Чтобы не обнадёживать.

— Это было бы слишком жестоко с моей стороны, Оксана Валерьевна, — ответил тогда Алмазов, мягко улыбнувшись и нисколько не рассердившись. — Но можно какую-нибудь потемнее. Фиолетовую, например.

— Давайте тогда чёрной ленточкой перевяжем.

— Лучше полосатой, — произнёс шеф с абсолютно серьёзным лицом. — Как зебра. Хороший символ. Сегодня расставание, полоса чёрная, а завтра что-то новое — полоса белая.

Оксана тогда не выдержала и фыркнула, а потом смутилась, осознав, что этот диалог несколько вышел за рамки формального общения начальник-подчинённая.

Но полосатой ленточкой прощальный подарок для очередной девицы она всё же попросила перевязать. И Михаил Борисович, гад такой, на Восьмое марта потом подарил Оксане букетик тюльпанов, перехваченных именно такой ленточкой. И подмигнул ещё, когда она застыла на своём рабочем месте, старательно делая лицо и пытаясь не рассмеяться.

Шеф умел быть обаятельным, да. И Оксана, наверное, даже влюбилась бы в Алмазова со временем — если бы не его многочисленные любовницы. Они обеспечили ей отличную прививку от его обаяния.

Глава 10

Михаил

Пару дней дома всё шло более-менее спокойно, но Михаилу было тошно туда возвращаться, и он засиживался на работе до последнего. Однако и от работы тоже порой подташнивало — не настолько он всё же трудоголик, — и Михаил в итоге уходил домой. Чтобы вновь строить из себя примерного мужа, ужиная приготовленной Таней едой и улыбаясь Маше.

Пока дочь держалась и вроде бы не ела недозволенного — ну, по крайней мере за ужином, но Таня уверяла, что на завтрак и обед тоже. Результат виден ещё не был, но Михаил надеялся, что со временем, если они с женой будут стараться…

Последние семь лет — исключая этот год — Михаил не ел с семьёй. Только по выходным, и то не всегда. Вечера в будние дни он проводил один или с очередной любовницей и приезжал домой, когда все уже разбредались с кухни. Заходил отдельно к дочери, а затем к сыну, а после шёл в свою спальню. Таню Михаил видел только в выходные. Но и тогда он старался всеми силами избегать совместного досуга, занимаясь с детьми без неё. А Таня и не возражала — у жены всегда находились свои «дела», к которым она стремилась сбежать. Это была их негласная договорённость: Михаил виделся с любовницами только в будни, а Таня «развлекалась» в выходные.

Однако всё изменилось в тот вечер, когда жена не сдержалась и выкрикнула ту фразу про Машу. У дочери начались психологические проблемы, она замкнулась в себе, стала много есть и мало спать. Ухудшились оценки в школе. Обеспокоенная Таня почти перестала отлучаться по выходным, а Михаил всё реже назначал свидания в будни — не до девок ему было. Они с женой старательно строили из себя нормальную дружную семью, играли в неё, как дети играют в куклы, и Маше вроде бы стало легче. Улучшился сон, она наконец вновь начала нормально общаться и с удовольствием училась. Но вес продолжал расти, и по этой причине Михаил думал, что дочь всё прекрасно понимает и тоже играет в семью вместе с ними.

Единственным, кто ни во что не играл, был Юра. Он оставался собой весь этот год, усиленно учась в школе и на подготовительных курсах — выпускной класс обязывал. В свободное время играл на гитаре в музыкальной группе, встречался с друзьями. А если был дома, то общался в основном с отцом и сестрой, мать избегал. Хотя Таня этого даже не замечала — Юра ведь не грубил, на вопросы всегда отвечал спокойно, а большего ей и не надо было.

Зато замечал Михаил. И расстраивался. Несмотря на то что у него самого давно не было хороших отношений с Таней, он не желал, чтобы то же самое произошло с сыном. Но все попытки поговорить на эту тему Юра решительно пресекал, как типичный подросток-максималист.

В общем, Михаил уже начинал подозревать, что психолог в этой ситуации нужен не только Маше, но и всей их так называемой семье.

Глава 11

Утром в четверг Алмазов напомнил Оксане о том, что время для мозгового штурма сотрудников закончилось, и пожелал увидеть результаты. Секретарь кивнула, пообещала систематизировать все варианты названий и показать их после обеда. И через четыре часа Михаил с вытаращенными глазами изучал предложения коллег.

Листок, на который Оксана записала все варианты, где использовалась его фамилия, Михаил скомкал и выбросил в урну сразу же. А вот остальное смотрел долго и пристально, но, к сожалению, сердце ни разу не ёкнуло: «Вот оно!». Были неплохие предложения, штук пять, но только неплохие — не отличные.

— Разрешите, я вам ещё свой вариант покажу, — сказала неожиданно Оксана, и Михаил вздрогнул — рассматривая результаты мозгового штурма, он успел забыть о её присутствии. — Вот.

Она положила перед ним листок, на котором…

Это было не совсем название. Это был концепт логотипа — да, с названием, но и с дизайнерской прорисовкой.

— Я решила, что у ваших — точнее наших — мебельных салонов есть одна проблема. Там не будет мягкой мебели, а думая о мебельном салоне, как-то невольно сразу представляешь диванчик. Поэтому мой вариант — мебельный центр «Корпус». Сразу понятно, что речь идёт именно о корпусной мебели.

Михаил с интересом рассматривал то, что нарисовала Оксана. Слово «Корпус» было частично составлено из предметов мебели — шкафов, тумбочек, полочек, комодов, — под ним была черта, словно поверхность, на которой они стояли, и ниже мелкими буквами — «мебельный центр».