Ротмистр Гордеев

– Напомню, на большинстве своего протяжения Транссиб – однопутка. Эшелоны с вооружением, припасами и подкреплением просачиваются, словно в бутылочное горлышко. Да и на море японцы нас переиграли в самом начале войны.

Точно. Логистика играет здесь на стороне врага.

– Есть, правда, надежда на эскадру Рожественского.

– Цусима! – Я не замечаю, что говорю вслух.

– Что Цусима? – напрягается Николов.

– Эскадра будет идти долго. Здесь, на суше, за это время успеет черт знает что произойти. А в Цусимском проливе легко подготовить ловушку нашим кораблям. Может, стоить их предупредить?

– Это ведь только ваши предположения? Насчёт Цусимы?

С сожалением развожу руками. Ну нет у меня резидента в Токио со связями в Генеральном штабе.

– Я всего лишь штабс-ротмистр. К тому же с потерявшейся памятью.

– Но с острым умом, – парирует Николов. – Не хотите ко мне под крылышко? Мне нравится ваш аналитический склад ума. Да и охотник на демонов нам потребен. Интересную жизнь гарантирую.

Болгарин разливает водку по пиалушечкам.

– Вынужден отказаться, ваше высокоблагородие.

Бровь Николова удивлённо ползёт вверх.

– Я ещё не до конца оправился после падения с лошади. И те самые мои способности дают сбой. К тому же в бригаде могут счесть, что я таким образом решил отсидеться в тылу и праздную труса.

– Понимаю ваши мотивы, ротмистр. Жаль. Возможно, в ближайшем будущем вы всё же примете моё предложение. А пока… небольшой презент. В память о нашем знакомстве.

Николов кладёт передо мной на стол продолговатый бумажный свёрток. Разворачиваю. Короткий меч-вакидзаси. Специально для харакири. Это намёк?

– Ваш трофей по праву, – поясняет подполковник, – с убитого цитигумо.

Выдвигаю клинок из ножен. Линия закалки распадается на иероглифы. Несколько групп по несколько знаков. Что бы эта надпись значила? И лезвие серебром отливает. Э-э, не родственница ли это моей шашке?

Обед закончен, мы с Николовым прощаемся: ему в штаб армии, мне – на фронт.

Кузьма ждёт у коновязи. В сидоре что-то стеклянно стукается друг о друга и аппетитно булькает. Нет, ординарец – это сила: и себя не обидел, и о командире не забыл. Поел, выпил, смотался к госпиталю, где оставил наших коней, и с ними вернулся к харчевне.

Стою, гляжу на своего коня, как дурак распоследний. И что с ним делать? Где у него нейтралка, передняя, задняя скорость? Кузьма смотрит на меня с недоумением: мол, чего энто с их благородием?

Закрыл глаза, взялся за луку седла – и тело само вспомнило всю последовательность движений. На счёт три я уже в седле, ноги в стременах. Главное, отпустить разум, и тело вспомнит всё на автомате. Сработало.

Едем. Или скачем? Передвигаемся, короче. Я впереди на лихом коне, Кузьма чуть сзади и сбоку.

– А скажи, Кузьма, что приключилось у нас, пока я в госпитале на койке бока отлёживал?

Скоробут озадаченно чешет затылок.

– У нас, вашбродь, это где? Во взводе, в батальоне или в бригаде?

– Ну, начни со взвода. – И тут меня осеняет. – Постой. Нет ли у нас среди солдат какого-нибудь ведуна или шамана?

– Сам не знаю, а разузнать разузнаю…

Мы сворачиваем за поворот. Выстрел, другой, третий. Конь мой хрипит и заваливается на бок. Просто чудом успеваю соскочить, едва не застряв в стременах. Падаю под прикрытие упавшего коня. Путаясь в непривычной кобуре, рву из неё наган и кручу головой: как там мой ординарец? Скоробуту повезло чуть меньше, чем мне. Его лошадь тоже убита, а сам он лежит с придавленной её трупом ногой. Штанина на второй ноге покраснела от крови. Но хоть до винтовки смог дотянуться.

Три фигуры направляются к нам из зарослей, держа оружие наизготовку. Белые брюки с гамашами, синие кителя, у двоих винтовки и жёлтые околыши фуражек, у третьего – револьвер и околыш красный. Понятно, офицер с двумя солдатами. Ну наглость – японская засада в русских тылах.

Вскидываю руку с наганом, жму спуск. Мимо, мимо, есть! Один из солдатиков роняет винтовку и оседает, держась руками за грудь. Скоро бут стреляет, но японцы приближаются, то и дело шныряя в стороны. Меня тоже сложно поздравить с меткими выстрелами.

У Кузьмы сухо щёлкает боёк – осечка или кончились патроны? Уцелевший солдат-японец вскидывает свою «арисаку» и целится в моего ординарца. Жбах! «Мосинка» Скоробута, отправленная барабашкиной силой в полёт, с глухим чмоком встречается с раскосой физиономией подданного микадо. Удар силён. Японец падает на дорогу и замирает без движения. Лицо его словно кровавая маска.

Перестреливаемся с японским офицером. Увы, патроны не бесконечны. Японец выхватывает свой офицерский меч и быстрым шагом идёт ко мне. Скоробут пытается запустить в него свою многострадальную винтовку, но офицер лишь отмахивается, и винтовка улетает, словно городошная бита, куда-то в кусты. Второй ментальный удар приходится по моему ординарцу. Неведомая сила отбрасывает Скоробута вместе с лошадью с дороги, словно детскую игрушку.

Амулет раскалёнными иглами жжёт грудь. Японец начинает трансформацию, оборачиваясь в человекоподобного демона с лицом на груди. Выхватываю саблю. Рожа демона скалится в гнусном хохоте. Японец делает несколько выпадов. С трудом отбиваю их, но на последнем ударе моя шашка летит в сторону, выбитая из рук.

– Гайдзин, отдай то, что тебе не принадлежит, и ты умрёшь лёгкой смертью.

Его палец утыкается в трофейный вакидзаси, который я сунул за голенище сапога.

Натягиваю на лицо выражение крайнего испуга.

– Не надо! Прошу вас! – кричу истошно. – Да забирайте этот ножик дурацкий!

Вытягиваю клинок из сапога. Ну, только бы не оплошать… Одним движением запускаю вакидзаси в полёт – точнёхонько в глаз японского демона. С хрипом падает демон на землю, облик его словно тает, превращаясь в чёрно-зелёный дым. Всё, что от него остаётся через пару минут, – пустой мундир и сапоги, а также мой вакидзаси, развоплотивший врага в ноль.

Бросаюсь к Кузьме, тот стонет с закрытыми глазами. Оттаскиваю его на обочину. Разрезаю вакидзаси напитавшуюся кровью штанину своего ординарца. К моему удивлению, рана больше не кровоточит и вообще подзатянулась уже розовым рубцом, сочащимся светлой сукровицей. Это что же, у демонов такая регенерация?!

Со стороны города за поворотом приближается весёлый перестук копыт, и на дорогу вылетает казачий разъезд. Ба, да это ж мои знакомые – братья Лукашины. Остальных не знаю.

Лукашины меня тоже узнают. Тимофей спрыгивает передо мной со своего коня, смотрит на следы побоища.

– Погуляли вы тут, вашбродь.

– Да уж не без этого. А где подполковник Николов?

– Так проводили его, в аккурат до штабу, теперь возвертаемся в свою сотню.

Посмотрел на меня, на мёртвых наших со Скоробутом коней. Вздохнул, повернулся к своим.

– Станичники, грузи япошек на заводных. И их благородию с ординарцем коней подведите!

Глава 6

Больше приключений на мою душу не выпало. Ближе к вечеру добираемся до какой-то китайской деревушки, где расквартирован мой взвод. Отсюда до линии фронта с десяток вёрст, почти тыл, хоть и не глубокий. Канонада и ружейная пальба не слышны: обе армии – и русская, и японцы – набираются сил и зализывают раны.

Скачем по высохшему руслу реки, которое используется здесь как дорога. Попутно обращаю внимание на высоченные заросли проса, так похожего на кукурузу, Скоробут называет его гаоляном. Гаолян тут повсюду. Если противник захочет, сможет спокойно подобраться по нему, и ни одна зараза не заметит. Делаю про себя отметку.

Работников на полях нет, уже поздно, но пару раз нам встречаются одинокие китайцы в своих смешных шляпах. Лично я им завидую: маленький козырёк фуражки не спасает от палящих лучей солнца. Всё-таки нынешняя форма мало приспособлена для такого климата, не придумали ничего вроде широкополых шляп-панам, какие носили советские военнослужащие, например, в Средней Азии.

На въезде в деревню – двое часовых, бойцы, как я понимаю, из моего взвода. Оба невысокие, в лучшем случае метр шестьдесят, степенные мужички лет тридцати, а не безусые парнишки-срочники. Это радует. У таких подчинённых шило в одном месте не играет, хотя в армии всегда была популярна поговорка: лучше иметь два шкафа, чем одного отличника боевой и политической подготовки. Всё-таки взрослый мужик – есть взрослый мужик. Меньше неприятных сюрпризов и взбрыкиваний. Если воюют, так воюют.