Добрый

– Перестань! Тебе что, нравится? – Мара помахала сжатым передним кулачком перед моим носом. Выглядело бы это очень комично, если бы я не знал силу этих кулачков. – Нормальным языком говорить уже не в состоянии. Надо загадки городить да обзывать беззащитную девушку.

– Нашла беззащитную, – почти неслышно проворчал я.

– Чего говоришь? – Правое ухо принцессы повернулось в мою сторону.

– Я говорю, как я тебе память-то открою? – поспешил я сменить тему.

– А, ну-ну, – хмыкнула Мара. – Можем нормальной речью, если захотим. Значит так, – перешла она к делу. – Во-первых, расслабься. Во-вторых, просто вспомни, как выглядела Хлоя. И в-третьих, лучше, если это будет как бы со стороны, чтобы ещё и жилище твоё захватить. Понятно?

– Более или менее.

– Тогда начали. И глазки не закрывай, в мои смотри, так проще будет.

Я несколько минут тупо смотрел в глаза Мары, в радужке которых уже начинали плясать искорки, и честно пытался вспомнить свою квартиру и Хлою в виде кошки. Получалось плохо. Точнее, квартира получалось хорошо, а вот кошка заселяться в неё категорически отказывалась. Мелькали знакомые и незнакомые собутыльники. Хохочущие особи женского пола с ужасными спившимися лицами. Сизый дым от дешёвых сигарет, клубами перекатывавшийся по квартире. Бутылки, бутылки, бутылки, бутылки. Несколько раз неопределённой тенью проплывал Хван в образе собаки. Один раз прошелестел лапками Почо, уворачиваясь от тапки, хотя, конечно, может, и не он. А вот Хлоя, как назло, являться не хотела. Я ещё сильнее напрягся, пытаясь вспомнить тот день, когда они появились в моём жилище. Нет. Даже не то что представить эту картину, просто сориентироваться по времени, когда это было, я не мог. Времена года плавно сменяли друг друга, но понять это можно было лишь по верхней одежде посетителей.

Господи, сколько же я пил?! И что пил! Права Хлоя: жить мне оставалось недолго.

– Не отвлекайся, сладенький, – послышался издалека голос Мары.

– Да я…

– Молчи и вспоминай.

И опять бутылки, бутылки, бутылки, бутылки. Пьём за чей-то день рождения. Пьём за 23 февраля. Пьём за хохочущих шмар стоя – те, кто смог подняться. Это, кажется, ещё и 8 марта. Пьём за Новый год. Светло на улице. Наверное, 31 декабря и, скорее всего, до новогодней ночи так и не дожили. Пью просто один. Опять один. Снова один. Разговариваю с собакой. Точнее, с Хваном. Внимательно слушает, не перебивает, молодец. Наливаю ему. Не стал, побрезговал. Собственно, я и не в обиде. Снова с Хваном. Опять с Хваном. Походу, он стал моим единственным собутыльником. Точнее, собеседником. А ещё точнее – слушателем. Хотя нет, вот какие-то лица снова мелькнули, но ненадолго. Вот Почо продефилировал по комнате. Кинул в него консервной банкой. Не попал. Почему? А, это Хван меня толкнул под руку. Вот гад, тараканов полный дом, а он под руку. Хотя стоп. О чём это я? Это же Почо. Молодец Хван, брата спас.

Вот я лежу на диване – на боку, в позе эмбриона, – уставившись в одну точку. Мне плохо. Наверное, напился чего-то сильно ядовитого. Отдавать яд из себя уже не чем, да и просто не хочется. Лежу и медленно умираю. На меня пристально смотрят глаза… Стоп. Глаза. Да, глаза! Мысленно дорисовываю образ Хлои-кошки. Получается плохо. Образ рассыпается на детали и не получается единой картинки. Остаются только глаза. Но это её глаза. Именно вот той Хлои, которую я увидел сейчас. Глаза Хлои-человека на кошачьей мордочке. Мне становится легче. Действие яда постепенно проходит. Меня забирает в объятия спасительный сон. И сквозь пелену сонного дурмана я вижу, как глаза становятся кошачьими.

Она уже тогда спасала мою никчёмную жизнь.

– Молодец, сладенький, – щелчок коготка Мары по моему носу вернул меня в действительность. – Да, – многозначительно хмыкнула она, и мне стало до безумия стыдно.

– И не говори, – только и смог я выдавить из себя.

– Я, конечно, понимаю, что это твоё дело, но зачем же так издеваться над собой? Захотел умереть, умри достойно – в бою. Но чтоб вот так медленно и монотонно, изо дня в день убивать себя медленным ядом. Для этого нужно совсем с головой поругаться.

– А у вас спиртные напитки не пьют? Вы типа ангелы? – остатки моего достоинства попытались встать на мою защиту.

– Пьют хмельное, да, – согласилась Мара, – для веселья или когда болеют. Но не убивают им себя.

Теперь даже остаткам моего принципиального достоинства стало стыдно, и я понуро повесил голову.

Мара же стала вышагивать по комнате, выцокивая коготками методичный ритм о каменный пол. Лапки она заложила за спину. Шёрстка на ней немного взъерошилась, отчего принцесса стала ещё более пушистой.

А вот интересно, если её окунуть, то на кого она будет похожа? На жалкий скелетик, как выкупанная кошка, или всё же на мокрый шарик, облепленный волосиками?

Данные мысли, пробежавшие в моей голове, были столь внезапны, что заставили безграничный стыд уползти в тайные уголки моего самосознания и затаиться там до поры до времени. Я представлял Мару в разных мокрых ракурсах; даже хмыкнул пару раз, пытаясь подавить смешок.

– Почти всё сходится, – внезапно изрекла Мара, резко остановившись на одном месте.

– Что сходится? – полюбопытствовал я.

– Хлоя была там, – продолжала вслух говорить Мара. – Это точно была она, правда в образе какого-то зверя. Но глаза были её точно.

– Да точно, точно, – попытался вклиниться я, но понял, что меня не слушают.

– Если представить, что второй зверь это Хван, а он был там долго, часто мелькал, то можно предположить, что и Хлоя была рядом, но это не факт. И всё-таки можно сделать вывод, что Хлоя не врёт. А если это так, – принцесса почесала у себя за ушком, – тогда о войне она может и не знать… Как-то гладенько всё получается. Мало доказательств, мало.

Мара снова зацокала коготками в чётком ритме, начиная очередной круговой поход по комнате в поисках истины. Её лапки снова вернулись за спину и сплелись в цепкий замок.

Я осторожно проскользнул мимо неё к окну и спокойно уставился на окрестности.

Хотя кому я вру. Спокойно. Ага, как же. Представьте самый высокий дубайский небоскрёб, который возвышается среди бескрайних изумрудных лесов в гордом одиночестве. То там, то здесь эти леса прорезают прожилки многочисленных полноводных широких рек. (Должны быть полноводные и широкие, судя по той высоте, с которых я их обозревал.) Все эти реки текут к обширному горному обрыву и грациозно ныряют вниз искрящимися водопадами, впадая в гигантское озеро. Спросите, почему не море? А вот первое, что приходит на ум. Озеро, и всё тут. Далее опять изумрудно поблёскивала полоска горизонта, слева меняя цвет на изумрудно-желтоватый. Скорее всего, там была та степь, из которой нас и доставили. Сам дворец рассмотреть не удалось. Из моего наблюдательного пункта я мог только видеть ровную отвесную стену, уходящую круто вниз и теряющуюся в клубившейся у земли дымки тумана. Вот был бы поэтом, уже бы шестое четверостишие дописывал под впечатлением нахлынувшего чувства прекрасного. А так только стоял, лупал распахнутыми глазками и держал в руках упавшую челюсть, стараясь потише переводить дыхание.

– Нравится? – поинтересовалась Мара, впрыгивая на самый край подоконника.

Челюсть моя, точным броском, вернулась на место. А руки мгновенно вцепились в меховую шкурку принцессы, спасая её от неминуемой гибели.

– Эй, эй! Полегче, шёрстку попортишь, – щёлкнула меня по верхним конечностям Мара, впрочем, несильно. – И вообще, кто тебе позволил лапать особу царских кровей? За такое пяткой в лоб не отделаешься.

– Отойди, опасно, – выдавил я, так и не разжав руки.

– Конечно, опасно, – заговорщически прошептала Мара, – вот увидит кто, и всё.

– Что «всё»? – не понял я.

– Да, в мужья тебя придётся брать, – ещё более заговорчески продолжала принцесса. – Закон такой. Покусился на честь девушки – всё, женись, если, конечно, она согласна. Ну а если нет, то лучше самому скончаться по-быстренькому. Так оно безболезненнее будет.