Золотая кровь

— Ну вот, прибыли наконец-то! Аллилуйя! — буркнул стоявший рядом Морис, хлопая ладонью по поручню и вырывая Виго из внезапно нахлынувших раздумий. — Все кишки к чертям оставил за бортом. Думал, не доплывём. Господь всемогущий, я сойду когда-нибудь на эту чёртову землю, а?

Морис всю дорогу невыносимо страдал от качки.

Постепенно сбавляя ход, «Барбарелла» плавно подходила к пирсу, и на набережной уже можно было разглядеть в толпе отдельные лица. А ещё шляпы, приветственно взлетающие в воздух, и оранжевые куртки портовых работников, замерших в ожидании у швартовочных кнехтов. Разномастная толпа: встречающие, провожающие, носильщики, кучера, пара жандармов, почтовые служащие с тележками…

Морис радостно нахлобучил шляпу и направился к выходу, собираясь одним из первых покинуть ненавистный пароход. А вот Виго на берег не спешил. И когда «Барбарелла», устало шлёпая по воде лопастями, наконец, пришвартовалась к шумной акадийской набережной, он ещё долго стоял на палубе, наблюдая за вереницей людей, торопливо идущих по сходням. Ему не хотелось спешить на встречу с этим городом, полным грустных воспоминаний, боли и разочарований. Ступить на гранит набережной всё равно, что одним движением отодрать повязку, намертво присохшую к ране.

Но висок уже отозвался тупой пульсирующей болью, напоминая об одном — он дома.

− Ну, здравствуй, родина, − пробормотал Виго, с прищуром глядя на холмы, по низу которых, словно ласточкины гнёзда, прилепились многочисленные домишки бедных кварталов.

Центральный холм Уэбро, словно гигантский акулий плавник, рассекал город надвое, глубоко вдаваясь в лагуну. По левую сторону у его подножья ютились бедные иберийские кварталы, а по правую — такие же улицы каджунов. А над ними, на самой вершине, на фоне далёких белоснежных гор парила огромная каменная статуя Спасителя, раскинув над холмами руки, будто обнимая ими своих нерадивых детей.

— Эй, хефе*, ну чего мы ждём? Мои ноги, слава богу, приросли к земле, и теперь желудок требует какой-нибудь жратвы, и срочно! За столько-то дней! — крикнул Морис с набережной, снял шляпу и принялся ею обмахиваться.

В Акадии было жарко, впрочем, как и всегда в конце сезона дождей. Виго вздохнул, подхватил лёгкий саквояж и направился к выходу.

− До свиданья, сеньор де Агилар. Удачного дня! − капитан, стоявший на мостике, услужливо поклонился, и Виго кивнул ему в ответ.

То, что на пароходе плывёт сын самого дона Алехандро де Агилара, заставило капитана нервничать всю дорогу. Он то и дело присылал юнгу справиться, не надо ли чего, но Виго был скромен в своих запросах и навязчивого внимания старался всеми силами избегать.

Капитан и сам зашёл лично, выразить сочувствие болезни дона Алехандро и сказал, что поставил свечку Святой Деве гваделупской за его здоровье. Такого подобострастия Виго не любил и вспомнил, как счастлив был во Фружене, где никто не знал, кто он такой, и не домогался его расположения слишком навязчивым вниманием.

−Эй, кочерро*! — шагнув на пирс, он махнул извозчику, и тот тут же лихо подкатил на чёрной коляске, запряжённой гнедой парой.

Багаж должен был прибыть позже, и поэтому они с Морисом отправлялись в путь налегке, поставив в ногах лишь лёгкие саквояжи.

− На Голубой холм, − коротко скомандовал Виго.

Возница, зычно свистнув, щёлкнул бичом и крикнул гортанно:

− Поберегис−с−сь! Хей! Хей! Тронко!* Разуй глаза, смотри, куда прёшь! Дай дорогу благородным донам!

Коляска сорвалась с места и, сопровождаемая лихими выкриками возницы, понеслась по улице, виртуозно объезжая прохожих.

На пирсе Морис сорвал со стены несколько плакатов и теперь внимательно разглядывал один из них. С листа серой бумаги на него смотрело странное уродливое создание. Оно выглядело, как человек, только вместо туловища имело толстый мохнатый кокон, позади которого торчали крылья, чем-то напоминающие одновременно крылья нетопыря и стрекозы. Внизу этого, безусловно, талантливого художества красовался призыв срочно принять закон о резервации эйфайров.

− Это бабочка что ли? Или человек-летучая мышь? Что вообще курил этот художник? — буркнул Морис и поднял вверх другой плакат.

На нём был изображён мифический вампир, вцепившийся в горло какому-то несчастному. Позади вампира тоже виднелись жутковатые крылья, свисающие со спины, словно фалды нелепого фрака. Брызжущая во все стороны кровь была дорисована вручную и притом настолько аляповато, что казалось, будто над этими плакатом пробежала курица с оторванной головой.

Морис расстелил оба плаката на дне коляски и, стянув ботинки, поставил ноги прямо на изображение мохнатого туловища эйфайра.

− Их тут что, так много? Этих… хм, «бабочек»? — спросил он своего спутника и указал пальцем на рисунок.

− Эйфайров? Да, много, — устало ответил Виго. — Больше, чем где бы то ни было в Магонии.

− А почему эйфы набились именно сюда, как блохи в собачью шубу? — снова спросил Морис, развалившись на сиденье и принявшись обмахиваться шляпой. — Я в своей жизни встречал только одного эйфа, и то он ни черта не был похож на эту моль-переростка. И уж кровь он точно ни у кого не пил, зато прикладывался к бутылке за здорово живёшь, и подох от чёрной жёлчи. Так почему в Акадии? Им тут что, мёдом помазано?

− Ну…как тебе сказать… Причины, на самом деле, целых три, − неторопливо ответил Виго, разглядывая узкие рукава протоков, сплетающиеся в причудливый узор в дельте реки. − Первая − здесь тепло.

Нижняя Акадия − город мостов, каналов и пирсов. Рио де ла Брума впадает здесь в лагуну, заботливо отгороженную от океана длинной каменной грядой, немного возвышающейся над морем. Издали эта гряда смахивает на гребнистую спину крокодила, но именно благодаря этому волнорезу, воды в лагуне тихие, спокойные и очень тёплые. А от северных ветров город защищён горами. Перед тем, как слиться океаном, здесь, в низине, река разделяется на множество рукавов и протоков, затопляя болотистую низменность. И не поймёшь сразу, где заканчиваются разливы реки и болота, и начинаются мангровые заросли побережья.

− И что? Ну, много, где бывает тепло, — Морис вытер вспотевший лоб.

− Эйфайры очень чувствительны к холоду. На севере у них пропадает способность подпитываться от людей. Они там быстро чахнут и умирают. Они, как… бабочки, − Виго указал на плакат под ногами Мориса. — Это, конечно, больше карикатура, но в ней есть некое здравое зерно.

− И что, у кого-то из них и правда есть мохнатое брюхо и крылья? − Морис, развёл носки ног в стороны, снова разглядывая рисунок.

— Это не крылья… Это аура. Так мы её классифицировали. Нечто эфемерное, не видимое обычному глазу. Вернее, глазу обычного человека. Хотя есть некоторые люди, особо чувствительные к эфиру, так вот они могут её видеть. Ну и само собой, другие эйфайры видят друг друга и узнают издалека.

− Так твоё изобретение, то, которое ты везёшь, позволит увидеть эту ауру любому человеку? — спросил Морис, продолжая разглядывать рисунки.

− Ну… Да. Что-то вроде этого, − нехотя ответил Виго. — Но его ещё предстоит проверить, так сказать, на большой массе особей.

− А вторая причина? — продолжил любопытствовать Морис.

− Лагуна, − Виго указал шляпой на раскинувшееся вдали зелёное марево болот и мангровых зарослей. — В этих болотах растёт редкая орхидея, из которой ольтекские шаманы умеют делать специальное средство — туату. Если эйфайр закапает её в глаза, они меняют цвет, и их становится не отличить от человеческих. А ещё в этих мангровых зарослях водится маленькая рыбка, из которой эти же шаманы делают другое средство — аругву. Такой порошок из костей и плавников этой рыбки. И если эйфайр его выпивает, то его аура перестаёт светиться золотым, и его невозможно увидеть даже с помощью моего изобретения. То есть, здесь они могут беспрепятственно маскироваться под обычных людей.

− Н-да, местным властям стоило бы для начала вздёрнуть всех шаманов, чтобы решить проблему, − усмехнулся Морис. — До чего подлый народ эти ольтеки! Мало их мой дед в своё время перебил в Икуале. А тут видишь, нашли способ заработка!