Страница 9 из 50
— Переходим на быстрый шаг! — командует Машка.
Я с облегчением замедляюсь.
— На быстрый, Настя! А не на черепаший, — тут же пихает она меня в бок.
Дышу полной грудью. С двух сторон нас шатром обступают деревья. Нежные стволики диких берёзок ютятся под пологом сильных дубов. Осины стоят, расправляя пушистые ветви. А красиво здесь, всё-таки! Немудрено, что подруга предпочитает спортклубу этот старенький сквер.
Фитнес-центр «Атмосфера» открыл её бывший. И опрометчиво ей подарил! Теперь этот «плод их совместной любви» под Машкиным зорким уходом расцвёл и обрёл ещё множество курсов. Среди прочих имеется йога и стрип-пластика. Думаю, кстати, сходить…
«АтмосфЭра» — зовёт его Машка, намеренно громко произнося букву «э».
— Закупили новые фЭны для атмосфЭры, — говорит она, хвастая.
С Рубенчиком, кстати, у них всё срослось. Ну, это тот самый, из бара. Машка уже сообщила мне, как он горяч! В мужья не годится, конечно. И не в плане физическом. Внешне Рубенчик даст фору всем её бывшим мужьям. Но у него «дела нет»! Шаурма на углу не считается. Вот если бы был ресторан… На меньшее Машка, увы, не согласна.
Но для постельных утех он годится. И его «шаурма», если её полить кетчупом, идёт на ура. Я снова и снова прошу избавить меня от подробностей. Подсознательно чувствуя, что шаурма — это только предлог.
Машка тускнеет. Дёргает хвост. Хотя он и так идеален!
— Настюх, тут такое дело, — начинает загадочно. И я узнаю этот тон.
— Ммм? — мычу, делая вид, что разминаю суставы.
Наверное, опять записала меня на «улиточный пилинг»?
— Обещай, что не будешь ругаться, — говорит виновато. И я понимаю — причины для ругани есть.
Она, усмехнувшись, бросает:
— Я, короче, дала твой номер Эльдару.
Я выпрямляюсь:
— Кому?
— Ну, тому, из клуба. На которого муж твой наехал ещё! — слышу.
Я в шоке.
— Маш, ты вообще офигела? — смотрю на неё с удивлением.
— Ну, а что? — обижается Машка.
— А вдруг он позвонит? — я ужасаюсь, только представив подобное.
— Конечно, позвонит! — убеждает подруга, — Он так о тебе у Рубена выспрашивал, просто измучил его. Кто такая? Кто та…
— Маш! Ну кто тебя просил? — я хватаюсь за голову.
Теперь придётся выдумывать отговорку. Блокировать, ставить его в чёрный список…
— Ой, Самойлова! Ну, ты дикая просто! — фыркает Машка, — Никто не заставляет тебя с ним спать. Просто пообщайся.
— Я — Кучинская, — говорю машинально.
— Тем более! — подхватывает подруга.
Я хмурюсь, пытаясь припомнить, как выглядел этот субъект. Помню, что пах он приятно…
— Я даже не помню его, — резюмирую Машке.
Но для неё это не аргумент.
— Главное, что он тебя помнит, — добавляет она, и шаги опять превращаются в бег.
— Маш! — кричу я ей вслед.
Мне охота присесть на скамейку. Любую! Хоть самую задрапезную лавочку. Но я догоняю подругу. Хочется дёрнуть за хвост!
— Ты вообще-то могла бы спросить у меня, для начала, — говорю между вздохами.
Машка дышит ритмично и ровно.
— Пожалуйста, — бросает обиженно. Теперь я ещё виновата!
Мы бежим в тишине. Только звук трения наших кроссовок. Я дышу полной грудью, и волнение первых минут отпускает. Ну, позвонит он. Пускай! Я могу сослаться на дела, или просто не взять трубку…
— Он, кстати, нормальный такой мужик, — произносит подруга, — У него своя турбаза за городом. Эти, как их… Ну, Соловки!
— Соловушки, чукча, — поправляю её.
— Ну, Соловушки, один хрен! Они с Рубенчиком, короче, партнёры по бизнесу.
Я представляю себе это партнёрство. Один жарит шашлыки, а другой их ест.
— Ага, — бросаю снисходительно, — И что дальше?
— А дальше, — меняет Машка свой тон, — Он позвонит тебе, а ты возьмёшь трубочку.
— И? — призываю её продолжать.
— И поздороваешься. Это нетрудно.
Её тон меня бесит. Я ж не умалишённая!
— Не буду я с ним встречаться! Я даже в глаза ему не смогу посмотреть. Позор! Я ж вообще никакая была.
— Ой, — усмехается Машка, — Он тоже был не особенно трезвый. Уж поверь мне!
Воспоминания проступают урывками. Помню, что он так меня и не коснулся. Или коснулся? Но я бы запомнила!
«Я — замужняя женщина. Я не такая», — хочется мне прокричать. Но теперь просто: «Я не такая». И от этого как-то обидно…
— Я всё узнала, он тоже в разводе, — подливает Машка масла в огонь.
И я опять ощущаю, как больно. Я буду в разводе? Разведёнкой. С двумя детьми. Какой ужас!
— У него сын, но он взрослый. Ему 51, - хитро улыбается Машка.
— Кому? Сыну? — бросаю рассеянно.
— Настя! Ну, ты вообще что ли? — серьёзнеет она, — Ему самому!
— А мне тридцать девять, — вспоминаю я с грустью.
— Тебе скоро сорок! — поправляет она.
— Ну, спасибо, — я замедляюсь, — Маш, не могу больше!
Останавливаюсь, перевожу дух. В боку с непривычки покалывает. Не хватало ещё кони двинуть, прямо здесь. Вот Самойлов, наверно, обрадуется. Свобода и новая жизнь! Интересно, он в этом случае сразу познакомит детей с новой мамой? Или повременит, для создания траура?
— Вот! А по уровню физподготовки ты сойдёшь за ровесницу.
Милосердно, мой «тренер» прерывает забег. И позволяет мне сесть на скамейку. Только присев, я понимаю, что больше не встану. Тут и останусь! Птички поют для меня. Солнышко светит. Если б ещё не Машка, со своей болтовнёй…
— Ну, и он в курсе…, - слышу я фразу.
Перевожу взгляд на Машку:
— В курсе чего?
— Ну, — она мешкает, меряет пульс, — Что ты тоже разводишься.
— Маш! — мой ритм моментально подскакивает.
— Ну, а что? Значит, честный. С замужней мутить не готов.
— Я не буду мутить с ним! — возражаю я резко.
«Я ж не ты», — добавляю, уже про себя.
Мимо нас пробегает мужчина. В лосинах! О, Боже… Я отвожу глаза. У него задница крепче моей! Но подняться я смогу теперь только с одной целью. Доползти до машины и сесть. Нет, сперва переодеться! Не разъезжать же по городу с потными пятнами на футболке…
Мы расстаёмся на радостной ноте. Машку я уверяю, что не обиделась. А про себя уже строю планы на вечер.
В магазине по пути домой покупаю продукты. Только здоровую пищу! Теперь я не ему колбасу и мучное. Дома провожу тщательную ревизию холодильника. И к приходу Илья у меня всё готово.
Он, облачившись в домашнее, возникает на кухне.
— Привет, — бросает через плечо. Открывает заветную дверцу.
Какое-то время стоит, молча глядя внутрь. А затем закрывает. Я, как ни в чём не бывало, продолжаю листать каталог.
Самойлов, открыв дверцу снова, громко хмыкает:
— Ну, и что это? — говорит, обернувшись ко мне.
Средняя полка пустует. За исключением остатков колбасной нарезки и ломтика сыра. Которые я, от своей щедрости, пожертвовала ему, на первое время. Всё остальное ютится на третьей. Там же висит, прикреплённая скотчем записка: «Настя». А на двух верхних — «Илья».
— Это — новая система координат, — произношу, удостоив его коротким взглядом, — Будем жить как в общежитии, помнишь?
Он проводит языком по нижней губе. И, втянув её, думает.
— Ты серьёзно? — говорит, наконец.
Я спешу убедить его:
— Да! Теперь у каждого из нас есть своя полочка в холодильнике и своя комната. Кстати! — восклицаю, отвлекшись от шопинга, — Забери свои вещи из спальни. Я буду там жить.
— Может, ещё и щеколду поставишь? — произносит с издёвкой.
— Может быть, и поставлю, — говорю я серьёзно.
— Насть…, - начинает Илья.
И я понимаю. Если сейчас он опять скажет мне: «Не дури», то я овдовею. Убью его чем-нибудь! Мы же на кухне…
Но Самойлов, вздохнув, изрекает:
— Цирк какой-то, — и хлопает дверцей холодильника.
Я молчу. Наблюдаю, как он делает чай. Только себе одному. Смотрит на булочки в хлебнице.
— Это тебе, — говорю снисходительно.
— Спасибо, — смягчается он.
Хочу сказать ему, что это вовсе не жест доброй воли. А необходимость! Я бы с радостью съела их сама, но мне нельзя. Однако же он улыбается. Так, будто всё это — розыгрыш. Типа, я пошутила? Ага…