Страница 45 из 50
— А у папы чё на лице? — уточняет Денис.
И я вспоминаю отметины. Так привыкла к ним, что перестала уже замечать! Маленький шрам на брови, и остаточный след над губою.
— Так это… он об дверцу машины… у-ударился, — отвечаю. И сама с трудом верю в свои «красноречия».
— Мм, — отзывается Деня и пачкает пальцы.
— Хочешь, мёдом намажь, — подвигаю креманку.
Но сынуля упорствует:
— Так вы поссорились что ли?
— Неужто, заметно? — сдаюсь наконец. Надоело играть!
— Ну, тип того, — бросает Денис, не вдаваясь в подробности.
Я вспоминаю моменты вчерашнего ужина. Что конкретно его насторожило? Тон, или взгляд?
Деня вздыхает, пьёт чай, смотрит в сторону:
— Саня мне всё рассказал.
— Саня? — хватаюсь за горло, — О чём?
Не хватало узнать, что Самойлова видели с этой… Снежаной, друзья.
— У него родители два года назад разбежались, — продолжает сынуля, — Сначала тоже делали вид, что всё норм. Потом устали, наверное. Стали ругаться, кричать. Они приезжали за ним в больницу.
Денис ставит чашку и смотрит мне прямо в глаза:
— Так орали, что мне было стыдно. Реально! Обвиняли друг друга…
Я молчу, приближаясь к разгадке. Ведь он намекает на… нас?
— Санёк говорит, они раньше любили друг друга, — усмехается сын, — Как так?
«Как так?», — эхом звучит у меня в голове. Я кусаю губу. И не могу найти слов, чтобы ответить. Я и сама до сих пор не могу осознать, как же так…
— Мам, он другую нашёл, да? — выдыхает со злостью Денис. И мне кажется, будь тут Самойлов, он бы врезал ему по-мужски.
Я так не хочу, чтобы он ненавидел его! Почему-то совсем не хочу… И, поддавшись порыву сберечь остатки отцовского авторитета, возражаю:
— Нет, нет!
Но Денис понимает по-своему. Повернувшись, он смотрит в упор. Хмурит брови. А губы дрожат.
— Значит… ты? — слышу его удивлённый вопрос.
— Ч-то? Нет! — выдыхаю, хватаюсь за стол.
Хочу упрекнуть его в том, что он даже подумать такое посмел про меня. Хотя… Ведь я же спала с незнакомым мужчиной. Так чем же я лучше отца?
— Тогда что? — пожимает плечами.
Я понимаю, что сама загнала себя в этот тупик. Ну, давай! Расскажи ему всё! Про измену, вторую семью…
Не могу. Просто слов не хватает. Боюсь, что начав, разревусь! Боюсь спровоцировать злобу в его неокрепшей душе. На отца, на себя. И на всю эту жизнь, что так больно ударила в спину.
— Родной, — я тяну к нему руку, — Мы с папой любим тебя и Диану…
Но Денис прерывает меня:
— Мам, я не маленький! Хватит. Просто скажи, почему?
Я смотрю себе под ноги, не решаюсь взглянуть на Дениса. Его взгляд, как стрела. Норовит отыскать, куда впиться своим остро заточенным жалом. Ему больно сейчас! Я готова принять его боль на себя. Но боюсь, что не выдержит сердце…
— Так бывает, — говорю еле слышно. Понимая, что объяснение так себе.
Денис солидарен со мной:
— Вот и Санькины родители тоже так говорили.
Он рывком поднимается на ноги. Я, встрепенувшись, смотрю на него снизу вверх.
— Я пойду прогуляюсь, — бросает Денис каким-то совсем незнакомым мне голосом. Что-то отцовское видится мне в этой позе.
— А…, - открываю я рот, но сказать ничего не могу. И сижу, как рыбёшка, хватая ртом воздух.
— Спасибо за блинчики. Вкусно, — слышу из коридора.
Переодевшись, накинув ветровку и взяв свой испытанный дрон, Денис покидает меня. Он уходит, а я до сих пор не могу отыскать нужных слов! Он взрослее, умнее меня в свои годы. Это я… Это я — бесконечно глупа. Вот и всё! Самый страшный момент позади. Мне отчаянно хочется этому верить.
Глава 36
Я лежу, уставившись в стену. Но стена далеко. А мимо меня мельтешит белый халат медсестры. Она настойчиво требует лечь чуть повыше. Мне стыдно! Лежать с голой грудью перед чужими людьми. Но мой «лечащий доктор» сказал, что так надо. Мысленно я далеко, и мне практически всё равно, что сейчас происходит вокруг…
Возвращаюсь назад, к минувшему утру. Утру, когда всё закончилось. Когда Илья наконец-то ушёл. Навсегда.
— С сыном объяснись, — процедила сквозь зубы.
Два дня, что тянулись как целая вечность, Денис не по-детски молчал. Приходил, ел за общим столом, вместе с нами. Не смотрел, ни единого слова не бросил. Только: «Спасибо».
Самойлов тянул до последнего! Я пару раз заставала его у двери детской спальни. Он стоял, прислонившись к стене. А теперь он стоял, упакованный. Без вины виноватый! Смотрел, ожидая. Чего?
— Он, наверное, спит ещё, — придумал отмазку.
— Так разбуди, — ответила вкрадчиво.
Самойлов кивнул. Сделал вдох, как будто ему предстояло нырнуть в неизвестность. Поплёлся наверх. Я отложила готовку, убавила газ. И на носочках пошла вслед за ним. На ступенях услышала, как он стучит.
— Денис, ты спишь?
Сын долго ворочался в недрах своей подростковой берлоги. А после открыл ему дверь.
Тихо крадучись, я миновала ступени. Проскользнула по стеночке вверх. В безмолвии утра, наш дом ещё спал. И поэтому звук голосов доносился отчётливо, хотя и слегка приглушённо.
— Я так и знал, что это ты виноват! Мама… она не могла! — взорвался Денис. И я отступила на шаг. Боясь, что сейчас дверь откроется.
— Да, это я, — отозвался Самойлов, — Можешь меня ненавидеть за это.
— А тебе не по фиг? — яростно выдавил сын. Он очень редко грубил! Был деликатно воспитан.
И в этот момент я себе представляла его, сидящим на постели. Спросонья, до конца не осознавшим ещё, что отец навсегда уезжает. Я могла лишь гадать, рассказал ли он про ребёнка, или решил умолчать.
— Я буду по выходным приезжать, — отчитался Самойлов, — К тебе и к Диане.
— К Диане! Ко мне не нужно! — взвился Денис. Очевидно, его раздражение подводило черту в их последней беседе с отцом.
Самойлов ему не ответил. Он взялся за ручку двери. Я попятилась. Но дверь не открылась, лишь только слегка…
— Я люблю тебя, День, — прозвучал в тишине его голос.
Денис промолчал. Я нырнула в уборную. Слыша, как вышел Самойлов. Как хлопнула дверь. Как рычит его джип, отъезжая от дома…
Взглянув на себя, обнаружила в зеркале нечто. Запавшие щёки, растерянный взгляд. Кажется, я похудела, сдала за короткое время! Немудрено, что такую меня тяжело полюбить…
— Мам? — постучался Денис.
Я открыла.
Он стоял в коридоре, босой, полуголый. Плечи уже развернулись, на груди — волоски. Мой маленький мальчик. Мужчина!
— Почему не сказала вчера? — с раздражением выдохнул он.
Я пожала плечами:
— Не знаю.
Слёзы опять затуманили взгляд. Я казалась себе унизительно жалкой, никчёмной, ненужной. Даже сын стал свидетелем этого! Его отец меня бросил, ушёл. Предпочёл мне другую.
— Мам, — сын робко тронул меня за плечо.
Не помню, видел ли он меня плачущей. Разве что только от счастья! Когда он в свои десять, сиял на почётной доске с гордым званием «Наши спортсмены».
Я прислонилась к нему. Ещё тёплому после недавнего сна. И решила — зачем мне мужчина? Ведь он у меня уже есть…
— Не шевелитесь, — ругает меня медсестра.
И я, зажмурившись, жду, пока боль хоть немного спадёт. Врач заверил, что шрамов не будет. Правда, он уверял, что и боли не будет. Но я чувствую боль! Это сейчас даже радует. На мгновение телесная боль затмевает душевную. И мне будто легче…
— Вот так не больно? — вопрошает меня специалист.
Я ощущаю касание геля. Наконечник сползает по левой груди. Закрываю глаза и пытаюсь расслабиться.
— Нет, — отвечаю врачу. Пусть меня изучает. Пусть пронзает иголками. Видит и трогает. Мне всё равно!
Михал Дмитрич, он же Балык, убедил меня в том, что к онкологу ходят совсем не затем, чтобы услышать смертельный диагноз. А чтобы его опровергнуть! Только вот он не сказал мне, что будет так больно и страшно…
Ощущаю, как будто внутри, в моей левой груди, шевелится кто-то живой. Пробирается глубже и глубже. Упирается, давит…