Твоя случайная измена

— Настоящая?

— Ну, а какая? — удивляется мама.

— И… как она там? — бросаю с тревогой.

— Да, рыдает лежит в своей комнате! Даже меня не пускает к себе, — делится мама. И я, испытав прилив нежности к дочери, думаю: «Моя милая девочка, какая ты взрослая стала».

А вслух говорю беспокойно:

— Рыдает чего?

Мама в ответ сокрушённо бросает:

— Да джинсы любимые перепачкала! Да ещё при парнях, при соседских. Теперь, говорит, ни за что не пойду никуда. Буду сидеть взаперти до конца лета.

Улыбаюсь. Проблему нашла! Да я бы этих парней так послала. Далеко и надолго!

— Скажи, что будет у неё Ipad. Пусть не плачет! Я перед сном наберу, — отвечаю я маме.

— Айпат? — опять вопрошает она.

— Ты просто скажи, она знает, — вздыхаю.

Прощаемся. Я улыбаюсь, тревожусь и очень горжусь. Помню себя в этом возрасте. Тоже пришли неожиданно! В школе, за партой, во время контрольных скрутило живот. Побежала в туалет, а там… жуткое дело. Сидела потом в этом самом туалете до вечера. Стирала штаны…

Эта новость меня отвлекла от своих угрызений. Я решила, что факт домогательства будет учтён! По-хорошему, я бы могла заявить на него. Но не стану. А деньги верну! Не хочу быть должницей этого мерзкого типа. И больше к нему ни ногой.

Самойлов сидит с ноутбуком в гостиной. Теперь он работает дома. Ещё бы! С такой физиономией. Стыдно, видать?

— Привет, — говорю, заглянув.

— Привет, — отзывается, даже не глядя.

Он с тех пор не сказал ничего. Только хмурится, курит. И кофе пьёт вёдрами. Будто зреет какая-то мысль у него в голове. И мне страшно становится! Что за игру он затеял?

На кухне темно. Включив свет, с удивлением вижу тарелки. Помытые, в ряд на столе. А рядом… Та самая папочка синего цвета. Внутри документы. Отвергнутый им договор о разводе. Соглашения о правах на детей и разделе имущества.

Выдыхаю, боюсь приоткрыть. Помню точно, что папка лежала не здесь, а в гостиной. Я специально её положила на самое видное место. Чтобы мозолить глаза! И с тех пор он не трогал её. А теперь? С чего вдруг оставил на кухне?

Решившись туда заглянуть, оседаю на стул. Бумага поверх остальных повествует: «Заявление о признании иска ответчиком».

Читаю её, не дыша:

«Третьего августа такого-то года между мной и истицей был заключён брак…».

Дальше идут только голые факты. Когда и зачем, сколько общих детей. На бумаге чуть ниже написаны их имена.

«Двадцатого июня такого-то года истицей подано исковое заявление о разводе, в связи с тем, что в наших отношениях отсутствует чувство любви и взаимопонимания…», — эта фраза царапает сердце, хотя я сама написала о разнице взглядов на жизнь. Но слово «любовь» не звучало! Это он написал, что любви больше нет…

«С исковым требованием Самойловой А.В., согласен. Примирение между истицей, а также наша дальнейшая совместная жизнь и сохранение семьи невозможны».

Я кладу документы на стол, и долго сижу без движения. Отчего мне так больно? Ведь я же сама захотела… Сама попросила развод.

«Отсутствует чувство любви», — звучит у меня в голове, его голосом, фраза. И больно вдвойне! Будто этой бумагой, у всех на виду, он признался, что больше не любит…

Заставляю себя подняться со стула. Иду, минуя гостиную, сразу наверх. Возможно, он ждёт, что я проявлю благодарность? Но я не могу. Не сейчас! У меня в голове то и дело всплывает сердечко. И хочется плакать! Вернуться туда и забрать. Будто именно эта эта вещица была тем последним, что держало Самойлова рядом со мной.

Глава 24

День пасмурный. Небо в густых облаках. Самое то для пробежки! Лес шелестит. Где-то в кроне кукует та самая птица. Которая снится к разлуке. Но мне не до птиц! Машка трещит, как кузнечик. Задаёт вопросы и сама отвечает на них. Мне остаётся поддакивать.

— Стопудово, это Эльдар ему что-то сказал. Не мог же он сам передумать? С чего это вдруг?

— Ой, Маш, не знаю, — я тяжко вздыхаю, — Мне вообще уже кажется, что я не знаю его! Что у него на уме?

— Понятно, что! — пренебрежительно фыркает Машка. Имея ввиду адюльтер.

Мы трусцой пробегаем по скверу. Кроссовки шуршат об асфальт. Сегодня на мне облегающий топ и лосины с завышенной талией. Должна же я быть элегантной! Вдруг какой-то бегун заприметит?

Но мимо бегут только странные типы. В лосинах, как у меня. В их ориентации я сомневаюсь. А вот пенсионер, что в спортивных штанах, явно имеет в них что-то мужское. И взгляд его липкий, скользит по нам с Машкой на каждом витке траектории.

Но подруга не видит. Она пытает меня, почему мой «почти бывший муж» не съезжает из его «почти бывшего дома»?

— Он попросился пожить у меня, — отвечаю с обидой.

Вспоминаю, как утром Самойлов спросил:

— Насть, я там ремонт в квартире затеял. Можно чуток поживу здесь?

Он выглядел так виновато. С фингалом, который ещё не прошёл. Ну, я сдалась! Ведь не изверг же? Но Машка взрывается в тот же момент:

— Ты квартиру ему отдала?!

Я ухожу от ответа, увидев на дереве рыжую белку. Кричу от восторга. Зверёк мельтешит по стволу. И, спрятав что-то в расщелине дуба, спешит по делам.

— Здорово! Жалко, орехов с собой не взяла, — восторгаюсь.

Но Машка немедленно портит восторг.

— Насть, какие орехи? Ты что, отдала ему хату? За какие заслуги? — вид у неё до того оскорблённый, как будто квартира её.

Я, отмахнувшись, бегу:

— Я сказала уже, мне эта хата его не нужна! Пускай забирает.

— Чего это она его? — возмущается Машка.

Я молчу. Ведь Самойлов когда-то её покупал «для детей». Но я как подумаю, что он там делал! Сколько он раз ночевал в той квартире? И, скорее всего, не один.

Но для Машки это не фактор. Её надежда «раздеть Илью до трусов» рушится в ту же минуту.

— Ну, ты и тетеря! — осуждает она.

Но я пропускаю её оскорбления мимо ушей.

Мы уже закругляемся. И опять нам навстречу бежит старичок. Он улыбается мне, а глаза источают нектар. Вид у него худощавый, но бодрый! Наверное, челюсть вставная. Но инстинкт половой на лицо…

Ну, а с Эльдаром чего? — интересуется Машка.

Я говорю:

— Ничего.

— Вы так и не трахались что ли? — умильно бросает она.

И смотрит как опытный врач. Будто секс мигом решит все проблемы.

— Ему не до этого, Маш, — отвечаю, — Самойлов же зуб ему выбил. Теперь вот вставляет.

— Пипец! Настя! — в который раз восклицает подруга.

Она уже обозвала Самойлова всеми словами. И «мудак» из них — самое нежное.

— А, может, и не Самойлов, — я вздыхаю, — Устала гадать!

— Так ты у него напрямую спроси, — предлагает она.

— У кого? У Эльдара?

— Да нет! У Ильи!

Киваю: «Ага». Это Машка не знает про его агрессивность со мной. Да я лучше палец себе отгрызу! Безымянный. На правой руке. Чем спрошу у него: «Это ты выбил зуб моему кавалеру?».

К тому же, в последние несколько дней Илья стал как шёлковый. Посуду сам моет! Молчит. Даже продукты купил. Говорит: «Угощайся». Но я не беру.

— Ну, я же надеюсь, ты скажешь, когда у вас всё состоится? — ухмыляется Машка. Не «если». Когда! Типа она так уверена в этом.

— Конечно! — спешу я заверить.

Сама же молчу про другой инцидент. Про слесаря Витю. И его «соловьиные трели». Узнай Машка об этом, и шуму не оберёшься! Пошлёт меня в зад. Точнее… обратно, к нему. На сеанс «исцеляющей близости».

— Ну, а детям ещё не сказала? — касается Машка той темы, которую я старательно избегаю.

— Пусть отдыхают. Потом, — отвечаю.

Грустнею. Подруга берётся меня утешать:

— Да ладно, Настюх! Обойдётся! Андрей, вон, два года с отцом не общался, а потом ничего, отошёл.

Я усмехаюсь. И это притом, что Машка сама ушла «в новую жизнь». Но сын был уверен, что это отец её выгнал пинками. Про измену она умолчала, конечно! Также Илья умолит. До поры. А Денис обвинит меня в том, что прогнала отца…

— Смотри, снова бежит этот старый трясун, — шепчет Машка. И тащит вниз бегунок на застёжке. Ткань разъезжается в стороны, демонстрируя грудь. И Машка вприпрыжку бежит, чтобы грудь тоже прыгала.