Страница 2 из 149
— Но вернемся к премии Андерсена. Эта премия не только личная, но и национальная. Я был в Голландии в то время, когда эту замечательную награду получила менее популярная в мире, чем ты, но очень любимая в этой стране писательница Анни Шмидт. Это было всенародное торжество: послание самой королевы Биатрикс, посольские поздравления, высокие приемы, телевидение, пресса и т. д. Когда Иосиф Бродский получил Нобелевскую, хоть и жил в Америке, радовались прежде всего у нас в России, прибавляя палец на руке, считая прежних лауреатов от Пастернака и туда, вдаль до Бунина. А тут и считать нечего. Нынешний президент Ассоциации детских писателей Р. С. Сеф. как и другие лживые функционеры, красноречиво бездействуют. Бог им судья, другого суда на них нет пока в нашей стране.
— Но есть еще и суд читательский, а он не в их пользу.
Далее в этом интервью, взятого у Эдуарда Успенского, повторюсь, четыре года назад для газеты «Неделя», рассказывалось о довольно смешной истории о том, как писатель Успенский выбил для своей семьи, будучи в то время в буквальном смысле бездомным, квартиру в самом центре Москвы у самого Егора Кузьмича Лигачева, в то время второго лица в иерархии перестроечного СССР: он его просто добил своими письмами, в каждом из которых сообщал, что именно в том самом доме, где писатель хотел бы иметь квартиру, да ему все время в этом отказывают, получили жилище и отпрыски самого Лигачева, и Яковлева, и многих других членов коммунистического руководства. Представьте — подействовало!
Меня всегда удивляло в нем, (как бы это получше выразиться?) азарт и непременная жажда наказания всему и всем, кто не вписывается в строгий круг его понятий о чести и справедливости. Обидели знаменитого психиатра и целителя Столбуна — тотчас же он встает на его защиту через какую-нибудь газету, и конечно же — заявление в суд. Председатель жилищного кооператива неправедно распределяет жилье, кстати, ни в чем не ущемляя самого Успенского, но стерпеть это он тоже не может, и снова — в суд. Этих судов у него набралось наверняка больше десятка за несколько десятилетий, так что у него, похоже, как ни дня без строчки, так и ни дня без суда На мой взгляд, изводить по одиночке многочисленных хамов и ворюг — дело не только не писательское, но и абсолютно не рентабельное. Совершенно непонятно, как ни жаль ему времени, убитого судебными разбирательствами, при его-то неуемной творческой работоспособности: книги, мультфильмы, радио, телевидение, компьютерные игры, учебники — всего и не перечислишь, и все это одновременно. Но может быть, не будь у него этого обнаженного нерва этого повышенного градуса справедливости и чести, ничего бы такого, что стало гордостью отечественной литературы, он бы и не написал. Когда же я сказал ему в нашей беседе, что и не вспомню писателя, у которого бы так бился этот обнаженный нерв, он меня просто спросил «А Владимир Войнович?» И тут не согласиться с ним было невозможно.
Однако оставим то недавнее интервью, ибо стоит поразмышлять о самом, пожалуй, важном: о том, почему герои, созданные Эдуардом Успенским, стали всемирно известными и любимыми? Почему они вошли так естественно в сообщество самых звездных сказочных персонажей, скажем, таких, как Винни-Пух, Карлсон, Чипполино. Ма-ленький Принц, Золушка, Мэрри Полине? Уникальность сказок Эдуарда Успенского в русской литературе даже не в том, что подавляющее большинство книг, написанных Корнеем Чуковским, Анатолием Волковым, Иосифом Лариным, те. все эти «волшебники изумрудного города», Айболиты, Хоттабычи и т. д., не исключая и Буратино, суть ремейки или вольные пересказы широко известных в мире сказок английских, итальянских или французских писателей, о существовании которых широкая публика и не подозревала до сравнительно недавних времен.
Конечно, был блистательный Борис Шергин, ныне не только не издаваемый, но и почти напрочь забытый, напоминающий о себе лишь замечательным мультфильмом «Волшебное кольцо» да знаменитой фразой из него «пинжак с карманами», писатель не так давно умерший, но слава которого еще впереди. Как видите, и вспомнить-то почти нечего. Разве что Дядю Степу Сергея Михалкова да Носовского Незнайку, полюбившихся нашей детворе.
Прелесть же творений Астрид Линдгрен или Алана Милна, как и единственных в своем роде созданий Эдуарда Успенского, заключаются не столько в своеобразии их внешней, «кукольной» неповторимости (Карлсон или Винни-Пух, или Чебурашка), хотя и в этом тоже, но прежде всего в неотразимой обаятельности их сути, в самой философии их метафоричности. Скажем. «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» ничто иное как метафора детского одиночества. Разглядеть и почувствовать его, увы, способны лишь редкие из взрослых особей, не истощивших запаса душевного тепла и пристальности в суете и эгоизме своей регламентированной повседневности. Неисчерпаемое и неутоленное никем из близких любопытство любого на свете Малыша, его естественная и необходимая жажда общения лишь скрашивается природной фантазией (оттого и все дети талантливы). И вот тогда-то, и вот поэтому эта фантазия и материализуется в необыкновенно милое и непоседливое, как ребенок, существо с пропеллером за спиной готовое в любую минуту на шалости и веселье от полноты так и бьющих жизненных сил — именно взрослый, «мужчина в самом соку», спаситель от одиночества Карлсон. живущий под крышей где-то на таком заманчивом для всякого чердаке. Уж он-то не знает этих дурацких заученных фраз, которыми разговаривают с Малышом занятые своими проблемами взрослые. И главное — спасибо Карлсону есть чем теперь у нас оправдаться, даже за опорожненную дочиста банку с вареньем, что мы и делаем перед неверящими ни одному нашему правдивому слову родителями. И только тогда, когда они, до смерти напуганные историей с гулянием Малыша по крыше. вдруг открывают для себя горькую истину его одиночества и своего равнодушия, а в доме появляется настоящий щенок (исполнилась самая заветная мечта), только тогда и мог исчезнуть Карлсон. Правда, скорее всего он живет на крыше другого дома, быть может и в другом городе, а то и в другой стране, ибо детское одиночество буквально безгранично. как наше взрослое небрежение к самому чувствительному и самому важному времени становления каждого человека. Блистательная и глубокая метафора, выведенная гениальной писательницей не только из собственных размышлений и опыта, но и выявленная из нашего подсознания, то есть ставшая теперь и нашей ясной мыслью, и делом нашей совести!
Другая, но не менее прекрасная философская сущность заключена и в метафоре, выразителем которой стал еще мало чего видевший на белом свете Чебурашка — один из самых любимых всеми персонаж сказочника Эдуарда Успенского.
Вот уж кому, не в пример Малышу повезло со взрослы-ми. которые хоть и не всегда его понимают, но зато и жалеют, и готовы всегда прийти на помощь, и делятся с ним даже тем, что у них на душе, а не только в холодильнике. Да еще где и найдешь такого доброго и сильного взрослого, ставшего для него, безродного сироты (он же чебурахнулся — словечко-то какое! — из ящика с апельсинами. бог весть откуда прибывшими)и мамой-папой, и другом, и мудрым собеседником, и просто Крокодилом Геной, который работает и посейчас, очевидно, крокодилом в местном зоопарке. Но подумайте, кто всеми силами стремиться вызволить Чебурашку из бед, которые то и дело чинит до наивности злобная старуха Шапокляк(тоже словечко на улице не валяется!)со своей Крыской-Лариской? Кто за него переживает ничуть не меньше Крокодила Гены, кто? Да кто же, как не мы! Ибо нет на свете существа более доверчивого и беззащитного, чем этот трогательный, лопоушистый Чебурашка, нет на всей земле даже самого малого ребенка, который не осознавал бы над ним своего превосходства![2] А это, согласитесь, дорогого стоит: оно стоит пробуждения лучших человеческих чувств, потребности оберечь то-го. кто меньше и беззащитней тебя. Не хотел никого цитировать, но как тут не вспомнить великого остроумца Станислава Ежи Леца, высказавшего одно из самых уместных для нашего случая наблюдений: «Выдумать персонажей и предоставить их собственной судьбе — на такое способен только выдающийся писатель».
2
В оригинале — подчеркнутый текст. — Примечание оцифровщика.