Свеча в окне

— А ты видел что-нибудь после того, как тебя сбросили вниз?

— Да, — кивнул он в ее сторону.

— А что тебе было видно?

— Свет, который сиял в отверстии люка.

— А еще что?

— Николаса и его мерзкую рожу, когда он смотрел на нас.

— Он был один?

— В окружении слуг и наемников.

Уильям сглотнул слюну.

— И этот ублюдок победит?

— Сора, — в отчаянии произнес Уильям, не обращая внимания на ее призыв крепиться. — Я не вижу.

Сора широким, медленным движением погладила его по спине, раздумывая над тем, что же ей сказать. Она поняла, в чем дело; она испытывала сострадание, которое не смог бы понять никто другой. Сора попала в ловушку благодаря усилиям Теобальда, затем вырвалась, откликнувшись на призыв лорда Питера о помощи. Теперь ее свободе угрожают безумные планы еще одного человека. За свою строптивость она чуть было не оказалась задушенной насмерть, и в сердце своем, и в душе она понимала те муки, которые терзали Уильяма.

К тому же она понимала, что такое тьма. Она знала каково человеку, который не имеет представления об окружающем его пространстве, о чудовищах, которые таятся в ночи. Она просто знала, как Уильям наслаждается радостью зрения, пользуясь им для исполнения свои; обязанностей рыцаря и сеньора. Она могла лишь догадаться о том, сколько он зажег свечей, когда зрение вернулось к нему, и сколько он раздал милостыни.

А теперь он лежал как ребенок у нее на коленях, холодный и тихий.

— Уильям, где же твоя логика? — произнесла Сора, воспользовавшись этим волшебным словом. — Ты же понимаешь, что ты не ослеп.

— Я понимаю это. Я понимаю это умом. Но я открываю глаза, а там ничего нет, как я ни щурюсь и ни напрягаюсь.

Он поднял голову, повертел ею из стороны в сторону и вновь уткнулся в талию Соры.

— У меня колотится сердце, руки потеют, а в душе шевелится страх.

Наклонившись и прижав Уильям к себе, Сора стала тихонько увещевать его.

— Неужели Николас знал, какую мне определить пытку? — спросил он. — Этот сукин сын понял, что принесет мне мучения.

— Нет, — тут же возразила Сора. — Николасу и в голову не пришло, как это повлияет на тебя. Если бы он догадался, то не преминул бы основательно воспользоваться такой возможностью. Даже я не представляла, какое это окажет на тебя воздействие. Я и не думала вовсе. Прости.

Он засмеялся, из груди его донеслись какие-то полуистеричные присвисты.

— Взрослый мужчина боится темноты. Господи, какой же я дурак.

— Нет, вовсе не дурак. Ты — взрослый человек, вставший лицом к лицу с таким вызовом, от которого бы погиб более слабый, и взираешь на этот вызов, как на скалы, которые тебе предстоит покорить. Ты принимаешь на себя несчастья и превращаешь их в удачу. Ты подбираешь камни на своем пути и мостишь ими ровную дорогу для других.

Не успокоенный этими словами, Уильям еще теснее придвинулся к Соре. Он вжался в нее лицом и сотрясался от ужаса, который был слишком глубок для того, чтобы вызывать слезы.

Темница окружила их тишиной. Единственным звуком был свист ветра, прорывавшегося сквозь щели. Они казались впервые один на один после свадьбы, и Сора над тем, хватит ли ей мужества сказать то, что принесет облегчение Уильяму. Она вздохнула и произнесла:

— Ты знаешь, что за жизнь у меня была до того, как я оказалась в Беркском замке?

Она помолчала, но Уильям ничего не сказал, она даже не поняла, слушает ли он ее. На какой-то миг ей показалось сомнительным, что она способна избавить его от этого страха. Вслед за сомнением немедленно пришла решимость; ей необходимо сделать попытку, медленно произносить по одному предложению. Соре хотелось успокоить Уильяма, но сначала ей надо был рассказать о том времени, которое предшествовало ее переезду к нему.

— Я ведь никогда не рассказывала о своей жизни у моего отчима?

Она не стала дожидаться ответа, а продолжила свой рассказ ровным голосом:

— Когда я оглядываюсь на то время в Пертрейде то вспоминается прежде всего, как мне было холодно! Я жила там под угрозой одряхлеть и состариться, превратиться в чью-то занудную тетушку, вечно хоронящуюся в тени.

— Твои братья не мирились с этим.

Он прошептал эти слова, лежа у нее на коленях, и ей стало легче. Он слушает ее.

— Что понимают в этом мои братья? Им никогда в жизни не приходилось ежеминутно испытывать ненависть и недоверие. Это ломало меня. Давившее презрение превращало меня в другого человека — в другую Сору. Теобальд побеждал.

Он покачал головой в знак отрицания, отчего лицо его потерлось о ее живот.

Сора вздохнула с печальной дрожью.

— Уверяю тебя, Уильям: там, где не удается ничего добиться кратковременной вспышкой насилия, побеждает медленно тлеющая угроза. И тогда появился твой отец и предложил воспользоваться возможностью бежать. Я приняла эту возможность, потому что там я лишь влачила свое существование.

Она жестко описала рукою круг на его спине, пройдясь между лопаток и снимая напряжение с его плеч. Мягким голосом матери, убаюкивающей свое дитя, она произнесла:

— Я очутилась в вашем доме, и тут же согрелась. В каминах горел настоящий огонь, слуги казались добрее, работа была интересной. А ты — ты был подобен солнечному свету в летний день.

— Солнечному свету?

Уильям повернулся и заговорил в сторону ее лица:

— Тогда ты говорила совсем другое. Ты говорила, от меня воняет, что я ленив и слишком упиваюсь жалостью к самому себе.

Сора дернула его за волосы.

— Так оно и было. Но ты обладал этим чарующим голосом, мягким и глубоким, и…

— Бессвязной речью?

В его интонациях проскользнула веселая нотка, и хватка слегка ослабла. Одной рукой, подражая Соре, Уильям поглаживал ей спину.

— Таков ты был. Упрямый и тупой. Мне нравилось преодолевать твое сопротивление, мне нравилось испытывать те чувства, которые ты вызывал, то, как ты обращался ко мне. Я почти что не могла поверить, что ты станешь относиться к пожилой женщине так же, как к молодой, жизнерадостной девушке, но именно так ты повел себя. Я все гадала… я все гадала, как ты поступишь, если догадаешься, кто я, и потом познала это на себе. Помнишь, во время купания?

Уильям простонал, но ей показалось, что он улыбнулся. Она погладила его по щеке, проверяя, не появились ли ямочки, однако щека выскользнула из-под ее ласковой ладони.

— С этого момента у меня появилось стремление. Передо мной была поставлена цель. Я желала тебя.

— С чего это? Я же ребенок.

— Гораздо менее, чем большинство мужчин.

Рука его соскользнула со спины Соры и ущипнула ее чуть ниже. Сора подскочила и засмеялась, и, как ей ни не хотелось говорить об этом, она, тем не менее, тихим голосом произнесла:

— Ты заставил меня взглянуть самой себе в лицо, а то, что я увидела, мне не понравилось. Ты заставил меня понять, какая я трусиха. Я боялась полюбить тебя, полюбить по-настоящему, потому что…

— Потому что те, кого ты любишь, постоянно вырастают и предоставляют тебя самой себе.

Уильям отодвинулся в сторону и сел, повернувшись в темноте к ней лицом. Коленом он упирался в нее; где-то поблизости теплела ее грудь. Он нежно провел пальцами по лицу Соры.

Выпрямив спину, она жестко ответила:

— Я имела в виду Теобальда и его жестокие выходки.

— Я тоже долго думал так, В конце концов, жизнь с человеком, который тебя презирает и желает тебе зла, такая жизнь уродует. Но ты так наполнена жизнью, так уверена в своем достоинстве, что Теобальду удалось нанести тебе немного вреда. Стоило тебе появиться в моем доме, как те шрамы, которые он оставил на твоей вере, быстро зарубцевались.

Тихим, ласковым голосом он добавил:

— Ты и правда уверена, что тебя можно не любить?

— Ты о чем?

Сора отметила неприязненность в своем тоне и прокляла себя за это, однако она не могла уже вернуть свои слова обратно.

— Мне кажется, что тебе всегда было наплевать на Теобальда и на то, что он думает.

Она задумалась над его словами, а он сосредоточенно проговорил: