Последний тигр

Осенний полдень холодно и безразлично смотрел вслед крытой повозке. Солнце изредка выглядывало из-за туч и пряталось обратно. Небо, запятнанное черной сажей вороньих крыльев, пухло хмурыми облаками, вот-вот тоже собираясь расплакаться.

Его разбудил крик матери.

– Беги, Малькольм, беги!

Мальчик вскочил как раз вовремя, широкое лезвие разрубило каркас повозки почти до самых колес. Не помня себя от страха, Малькольм скатился вниз, вскочил и оглянулся, брата и деда в повозке не было.

Дядя Ян лежал на земле с перерезанным горлом. Рядом лежал отец. В косых струях дождя, в отблесках факелов, лицо его выглядело страшно. Рука сжимала секиру, но телу без головы она была не нужна.

– Беги! – привел его в чувство отчаянный крик матери. Малькольм увидел, как сильная рука в латной перчатке схватила её за косы и дернула назад, острое лезвие с одного удара пробило грудную клетку.

Вспыхнула повозка, огонь шипел разъяренной кошкой, выгибая спину под струями дождя. В двух десятках шагов качающейся стеной виднелся лес, единственное спасение, но Малькольм не добежал. Высокая фигура, закутанная в белый плащ, встала на пути. Человек скинул капюшон и воздел руки над головой.

– Ас-та ра-ба та-ли-мас ва-аарг…

Слова дрожали, срываясь с обескровленных губ. Из широких ноздрей незнакомца вытекала черная струйка крови. Малькольм закричал и кинулся на врага. Он подпрыгнул, как учил его отец, врезался коленями в грудь белого, вцепился ногтями в перекошенное лицо, оттолкнулся и кубарем полетел в овраг. Не почувствовав боли, тут же вскочил и помчался в чащу. Лес будто расступился ему навстречу. Рыжей молнией, в страхе прижимая уши, сквозь заросли мчался полосатый котенок, он искал укрытие. Деревья склоняли к нему головы, раскрывали объятия бугристые корни, даже своенравная малина спрятала коготки.

Последний Тигр должен выжить.

Книга первая.

Обитель Святого Ёльма

1

– Порождение нечистого в лесу завелось, – выпалил с порога Веридий. Жалкий, изъеденный страхом, как шуба молью, он замялся на пороге. Войти не решался, а выбежать прочь остатки гордости не позволяли. В трапезной воцарилась неуютная, непривычная тишина, двенадцать собравшихся оглянулись на него и терпеливо ждали, что дальше скажет.

– Да не сойти мне с этого места, если я вру! – собравшись с духом, продолжил лесничий. Утер шапкой вспотевший лоб, оторвал свинцовые ноги от пола и протопал на середину залы. – Зверюга, господари, зверюга размером с телёнка! И зубы кольями и когти как грабли, и глаза красным горят. Раздери меня Хатт, если своими глазами не видел, как перемахнуло чудовище через Монастырку одним махом и скрылось в чаще.

Тишина взорвалась сначала смешками, а потом и вовсе неуёмным хохотом. Весь свет городского Собрания, раскрасневшиеся благородные мужи, от попа до советника Торговой палаты, просто посмеялись над трясущимся Веридием.

– Да ты принял чего на грудь, мил человек, оттого тебе с раннего утра лешие с когтями мерещатся, – заявил, ухмыляясь в усы, дарь Марций. Судья. – Ты господарям, трапезу то зачем портишь?

– Не пил я, Создателем клянусь! Вышел к колодцу, воды в дом принести, а он сидит, глаза красные таращит, я за вилы, а он через забор, а потом к реке. Монастырка, это тебе не ручеёк какой, а он одним махом на другом берегу оказался.

– Да хватит сочинять Веридий, в темноте, небось, привиделось, – недоверчиво фыркнул кузнец. Здоровенный, как медведь, он щурил красные от избытка пива глаза и взгляд его не сулил лесничему ничего хорошего. Веридий попятился, трясся кудлатой головой, сжал до белого губы, но продолжал гнуть своё.

– Пожалеете, господари, ох, пожалеете! Чудище есть, вот увидите!

Кто-то особо недовольный швырнул в стену грязную тарелку. Трапезная наполнилась шумом и криками, пьяные господари ни в чем себе не отказывали. Веридий, больше не заботясь о гордости, выбежал прочь. Вслед ему неслась брань и смех. Только лицо градоначальника, Арниса Хёльма, потемнело, и это налились кровью старые шрамы.

2

Дорога разбегалась, но как-то неохотно, словно раздумывала свернуть, не свернуть. Так и вышло, что поначалу еле заметная тропка, далее набралась уверенности, широко растеклась и встретила удивлённых путников необъятной полосой, по которой и три телеги легко разъедутся.

Указатель на дороге гласил:

«Сешаль – Обитель Святого Ёльма»

– И не сразу найдёшь, как запрятались, – пробормотал себе под нос Орис и обернулся к деду. – Не передумал еще? Вон тракт, совсем близко, свернём и махнём куда-нибудь в мирские дебри, под сень греха и разврата?

– Топай лошадка, топай, не слушай искушающих речей безбородого мальчишки.

– Вот сдались же тебе эти Святые, дед, – серьёзно начал Орис, и тронул коня. – Хоть бы сказал, чего ищешь.

Рыжий мерин, пятилетка, прозванный Ослом, вдруг своенравно затряс гривой и попятился. Не успели путники и двух шагов по святой земле сделать, как навстречу из леса выехали трое облаченных в латы гернов. Герб на груди местный, жёлудь, да лист дубовый, а гарды мечей тряпицами красными обмотаны.

Орис выехал вперед, неуважительно повернулся к стражам порядка боком, загораживая деда, и откинув подол плаща, обнажил Святую печать на луке седла.

– Ясного вам утра, господари, – миролюбиво обратился Орис к гернам, рука, как влитая, легла на рукоять топора. – Неспокойное нынче время?

– И вам ясного, грамард, – ответил тот, что постарше, и выехал Орису навстречу. – Могу ли попросить милейшего даря, предъявить грамоту?

Орис без вопросов полез в футляр на поясе и извлёк свиток, заверенный печатью Святой церкви. Герн, так и не удосужившись назваться, развернул, внимательно прочел и вернул владельцу.

– Благодарю, дарь Ёльдер, можете проезжать.

– Могу ли я поинтересоваться, чем вызван переполох?

Лицо герна, скрытое под маской благожелательной скуки, дрогнуло. Проступили очертания тревоги, но быстро пропали. Прощаясь, страж приложил ладонь к сердцу и герны поскакали дальше.

– Опять война? – спросил дед.

Орис пожал плечами и долго смотрел вслед всадникам. Красные метки значили многое, в том числе и войну. Что-то нехорошее зашевелилось внутри, потревожило тонкие нити предчувствия, зазвенели над ухом колокольчики. Орис опасливо оглядел стройный лес вечнозелёных верез и серых ясеней, прислушался и ничего не услышал.

– Нет, дед, не война, – произнес он задумчиво. – Зато, думаю и мне здесь работёнка найдётся, пока ты на свои святые мощи любуешься.

– Прикусил бы ты свой ядовитый язык, юноша. Гробница Святого Ёльма место паломничества для благочестивого люда со всех концов земель Ахорнских. А свои мощи, я пока с трудом, но таскаю, а любуешься ими ты!

Город разместился на пригорке, меж Верёзовыми горами и самой северной оконечностью Изумрудных лесов. Изначально это была тихая обитель на окраине обжитых земель, подальше от всевидящего ока столицы. Сначала выстроили церковь деревянную, потом белокаменный монастырь, перекинули мост через реку. Так, шаг за шагом поселение разрослось и понадобились крепостные стены.

Епископ Сешальский привёз в дьярский монастырь, известный в столице, как Верезовка, мощи Святого Ёльма, укрывая их от войны, что тогда бушевала на юге Ахорна, с тех пор город и зовётся Сешалем, а монастырь именуют – обитель Святого Ёльма.

Как не старался Орис, но вспомнить хоть что-нибудь про самого Святого, так и не смог.

Издали городские стены растекались алой лентой по холмам, реяли флаги, да возвышался надо городом купол главного, кафедрального собора. Чем ближе они подъезжали, тем сильнее одолевало Ориса разочарование. Красочным историям, которыми развлекал его дед в детстве, реальный Сешаль сильно уступал.

Красная, кирпичная стена местами порушилась, проржавели ворота, которые с последней войны и вовсе не закрывались, а подъёмный мост вряд ли теперь уже поднимут снова. Заросший мхом, тиной и болотным плющом, он частично просел и касался воды, отчего та приобрела бурый оттенок. На въезде их ждала неожиданная очередь из паломников, купцов, деревенских жителей и даже босоногих нищих, всех досматривали.