Вождь седовласых

– Я бы попросил вас, милые женщины, не обсуждать меня, а также посоветовал бы не обсуждать кого-либо из жильцов. Есть даже заповедь Христа: «не судите…»

– А ты что – служитель? Пришёл нас карать?

Сосед еле сдержался, чтобы не нагрубить и также спокойно продолжил:

– У вас много времени и наверняка ещё силы есть, поэтому можно цветочки на клумбах посадить и украсить двор, тогда и обсуждать людей будет некогда.

– Ещё какие указания будут? – ответила Лариса Степановна со злостью, отпустив своё напряжение.– Есть управляющая компания, пусть они и украшают двор. Мы им деньги за это платим.

«Да, блин, не работает у меня эта психология»,– подумал Павел Андреевич и вступил в перепалку:

– Да, что ж вы такие грубые и бессердечные. Для вас слово сказать, как камень в человека бросить. Неспроста, видимо, от такой злой матери даже сын убежал.

Наступила пауза. Баба Лара побледнела, дыхание участилось. Левую руку она положила на область сердца, а правой – стала упираться о лавочку, чтобы встать. Павел Андреевич забеспокоился и протянул руку помощи, она не обратила на него никого внимания, только посмотрела на него с такой болью, что у него самого защемило сердце. Он стоял и смотрел, как она, потихоньку передвигаясь, зашла в подъезд, затем повернулся к бабе Клаве, в надежде найти себе оправдание, и услышал в ответ:

– Её сын погиб в горячей точке. Она представляет себе, что он продолжает жить, ей так легче.

– Простите, – сказал он, опустив голову.

– И кто из нас бессердечный? – ответила она и тоже ушла.

Глава 3

Павел Андреевич позвонил в квартиру Ларисы Степановны. Открыв дверь, она мельком посмотрела на него заплаканными глазами и вернулась в комнату, негласно разрешая ему войти. Он последовал за ней, прикрыв за собой входную дверь. Баба Лара присела на диван, на котором лежал открытый фотоальбом. Она положила его на колени и пальцами гладила фотографию молодого парня в военной форме. Комок в горле мешал соседу выразить своё сострадание, но тем не менее он смог произнести:

– Прошу меня простить. Я не должен был так разговаривать с вами. Два года назад я потерял жену, и с тех пор жизнь моя как в чёрном тумане. Я потерял ко всему интерес. Теперь мной управляет раздражение. Хоть и говорят, что время лечит, но я никак не могу пережить своего горя.

Он стоял напротив женщины, переминаясь с ноги на ногу. Его голова была опущена, плечи напряжены, а глаза выражали раскаяние и соболезнование. Наступило молчание. Он хотел уже уйти, но Лариса Степановна, не меняя своей позы, тихо произнесла:

– Я уже пятнадцать лет живу в таком тумане, и боль не проходит. Врут, что время лечит.

– Расскажите, – осторожно попросил сосед.

Она посмотрела на него и, заметив в его глазах доброе участие, пригласила присесть на диван.

– Моему Сашке было всего двадцать лет…

Около минуты длилась пауза. Павел Андреевич ждал. Он чувствовал, что ей нужно позволить рассказать всё, что лежало у неё на душе. Она ещё раз посмотрела в его глаза и, поверив искренности его желания, решилась перелистать страницы своей жизни.

– Мне ведь сейчас 65 лет. Да, я знаю, что выгляжу старше. Для меня это не имеет значения. Никто не знает, как я прожила свою жизнь, даже Клава. Ей только про сына известно. Работала я закройщиком в ателье и иногда обшивала клиентов на дому. Любила красиво одеваться, была стройной и красивой. Вышла замуж в 25 лет, но родить смогла только в 30, – она перевела взгляд на фотографию сына. Её глаза заслезились, и она тяжело вздохнула. Видимо, нелегко ей было вспоминать своё прошлое, она опять сделала глубокий вдох и продолжила:

– Мои родители разменяли свою трёхкомнатную квартиру на однокомнатную для себя и двухкомнатную для нас. Поначалу всё было нормально, но потом муж начал выпивать. Трезвый – нормальный, трудолюбивый человек, а как выпьет –сущий демон. Протрезвеет, начинает прощение просить. Я терпела, тогда о разводах мы не думали. Так и жили. Пришло время, и Сашка ушёл в армию. После демобилизации вернулся домой и пробыл всего два месяца. Он, оказывается, подписал контракт на службу в армии и сказал мне об этом только за неделю до отъезда. Как я плакала. Ведь мы почти не виделись. Он с утра убегал к какой-то девушке, а возвращался за полночь. Всё говорил, что это его невеста, и обещал познакомить, но не довелось нам встретиться.

В военкомат его вызвали неожиданно быстро и дали на сборы двое суток. Он уехал, обещал писать, но пришло только два письма от него. В последнем была эта фотография, – она посмотрела на фото сына, и её пальцы опять нежно погладили его по лицу.– Я не знала, где он служит, а через полгода мне вручили его награду и благодарственное письмо. Муж сильно запил тогда и стал поднимать на меня руку. Сложное было у меня время, жить не хотелось. Ещё через полгода умирает мой отец, и я ушла от мужа к маме. Она жила в этой квартире. В последующие два года я похоронила маму и двоюродную сестру. У меня никого из родных не осталось. С работы уволилась, скорее, попросили уволиться из-за моего постоянного мрачного настроения. Я зарабатывала на дому, а когда зрение стало подводить, то шить прекратила. С тех пор сижу на лавочке и злюсь на весь мир, – она машинально кивнула головой в сторону окна. – За что меня Бог так наказал, ведь я всегда старалась всем помогать? Я дарила сшитые мною костюмы детям детского дома к новогодним утренникам. Почти десять лет я к ним приезжала. Никогда не забуду их счастливые лица, когда они наряжались. Девочки всегда были принцессами и снежинками, а мальчики – принцами и рыцарями, а не зайчиками и мишками. Они радовались, и у меня на сердце было тепло.

В хороших отношениях была с соседями. Поздравляла их с праздниками, никогда не отказывала в просьбах. Постоянно обшивала бесплатно своих подруг. И мне все твердили: «Ларка, какая ты молодец! Умница, красавица! Всё у тебя спорится!» Когда посыпались на меня несчастья, то и рядом никого не стало. Как-то цыганка остановила меня на улице и говорит, что страшная порча на мне. Я поверила. Нашла бабку. Ходила к ней раз десять, кучу денег отнесла. Только не захотела, видимо, эта порча уходить от меня, так и живёт со мной. Жизнь сломала меня. Может, я в чём-то виновата, или это судьба такая? Этот вопрос давно приходит мне в голову, но отвечать на него не хочется. Нет сил. Всё равно ничего не исправишь. Сижу на лавочке, смотрю на людей, сравниваю их жизнь со своею, и так обидно становится. Только и осталось, что ждать своего часа.

Она замолчала, и Павел Андреевич понял, что она закончила свою исповедь. Её плечи опустились вниз, голова поникла. Она закрыла фотоальбом и прижала его к груди. Он пытался подобрать слова, чтобы утешить её, но не мог. Тогда он спросил себя, а что бы сказала в этой ситуации его жена. Ведь они часто рассуждали с ней на разные темы о судьбах людей.

– Вам пришлось много страдать, и я вам очень сочувствую. От такого горя во что угодно поверишь: и в порчу, и в то, что жизнь ломает людей. Но мне кажется, что она не может сломать, а только гнёт нас, как травинку на ветру, чтобы мы учились не кланяться и не сдаваться. В такие моменты отчаяния мы не понимаем, что не люди от нас отворачиваются, а мы от них закрываемся. Мы боимся поделиться своим горем, потому что не верим, что они разделят его с нами.

Он сделал паузу, а потом продолжил размышлять:

– Слушая вас, я понял, что мои близкие беспокоятся обо мне и поддерживают меня, а я ушёл в свои страдания и наслаждаюсь жалостью к себе. Зачем? Да затем, что я не знаю, как дальше жить, я растерялся и посчитал, что мне требуется повышенное внимание и жалость, потому что мне плохо. Я не подумал о том, что мои родные тоже страдают, они тоже потеряли близкого человека, и им тоже больно, тем не менее им приходилось забывать о своей боли и заниматься моей. Именно в этом, наверно, и заключается смысл того, что нас жизнь ставит на колени, а мы должны стоять, чтобы прикрыть собой своих близких от сильного ветра неудач и горя. Спасибо вам, Лариса Степановна, за ваш искренний рассказ. Не знаю, стало ли легче вам, но мне вы помогли понять многое. Я всегда буду помнить и любить свою жену, но я должен каждый день делать мир светлее ради памяти о ней. Чтобы эта память не омрачалась тяжёлыми моими мыслями.