Уцененный принц

— И даже не дал мне пообщаться! Если он в сорок так хорош, представь, каким он был в юности!

— Матушка, вы опять о мужчинах! Что, еще не наигрались с тем смазливым парнем, которого у меня забрали?

— Я с ним даже как следует и не поиграла!

— Тогда возвращайте!

— Не могу, он псих какой-то. Выпорола я его знатно, и за дело, старой шлюхой обозвал, потом пришлось привязывать и колоть возбуждающее, самой быть сверху, а я так не люблю, но попользовалась, за неимением лучшего…

— Маменька, избавьте от подробностей!

— Надо же, какой нежный! Заканчиваю. В общем, я его отпустила привести себя в порядок, в душ, а этот гаденыш вены себе вскрыл! И где только стекло нашел! Правда, знаю где. Ипполит от ревности бокал на пол сбросил, видимо, осколок подобрал! Успели вовремя, даже сознания потерять не успел. Там на левую руку швы накладывать пришлось. Ну, я и решила, чего с психом связываться, выпорола еще раз и приказала продать побыстрее!

— Господи! Маменька, меня же просили подержать его у себя около года, хорошие люди просили, что я им скажу? Куда продала-то?

— Не знаю, Томас продавал, дворецкий, что я сама возиться буду?

— Томаса ко мне!

Прибежал испуганный Томас. Кому продал — помнит, имени не знает, торговец часто ездит, скупает задешево совсем испорченных рабов, доходяг, которые уже на последнем издыхании. Куда девает, не известно, но регулярно приезжает раз в два — три месяца. Как появится, он сразу сообщит! Час от часу не легче!

***

Эльриан смотрел в окно мобивена на пролетающие грустные пейзажи планеты. Он был недоволен собой. — «Старею, не решился рискнуть и дать себя взять в заложники. Раньше бы спровоцировал этого гада, и все, конец режиму. Не рискнул, стыдно». Но тут же возникла другая мысль, — «Не стареешь, повзрослел. Раньше отвечал только за себя, ну еще за Аннабель, когда дело касалось ее безопасности, а сейчас на тебе целая планета. Эдвард еще молод, ну как молод, если честно, почти в том возрасте, когда на тебя и свалилась планета. Но править не готов. И Аннабель, беременная, а ведь ей в этом году 38 лет, не девочка, так что лишние волнения ей не нужны. Все правильно сделал. Как говорил отец, сначала Эллана, все остальное потом! Еще будет повод прищемить хвост Карусу. Найдем. Не найдем — создадим, спровоцируем, но не за счет моей планеты и моей семьи»! За размышлениями не заметил, как подъехали к знакомой харчевне. Надо найти повод для остановки, что бы не засветить Джона, главу повстанцев, ожидающего встречи.

— Алекс, притормози, хочу дочери фигурку из поделочного камня купить, она в прошлый раз все рвалась на рынок.

— Что, так сам и пойдешь? Только что от Каруса выскочили, зачем рисковать?

— Нет, — вздохнул Эльриан, — сам не пойду, не императорское это дело. Пройдитесь с Ашотом по рынку, принесете, что понравится в эту харчевню, я выберу. Я вас здесь с Клодом подожду, место знакомое, чистое.

Он вылез из мобивена, навстречу уже спешил хозяин харчевни, кланяясь и улыбаясь. Эльриан задержался у входа, оглядывая шумевший вокруг рынок. Вдруг его слух уловил совсем другие звуки.

— Вставай, скотина, ровно стой! Кому говорю!

Короткий свист, шлепок по чему-то мягкому, придушенный стон.

— Вот негодяй, какой раз ему объясняю, что бы не располагался со своим товаром возле моей харчевни! Обращается с людьми хуже, чем со скотом, как будто посетителям приятно обедать под звуки порки!

— Да на кого вы ругаетесь! — не понял Эльриан.

— На одного работорговца, перекупщика, так и норовит около моего заведения расположиться, клиентов отпугивает. Все хочет поближе к дороге встать, а все потому, что у него бизнес такой — покупает рабов у аристократов, по дешевке, тех, которые истрепаны и сломлены, им уже не интересны, пару дней дает отдохнуть, и перепродает капитанам грузовиков в качестве развлечения во время полета, или просто безотказной прислуги. Таких «мальчиков для битья». Я уже его столько раз гонял от харчевни, нет, нравится ему место, ко мне часто капитаны захаживают, поесть нормально перед стартом, вот, глядишь, и купят у него развлечение на дорожку! Наглая рожа!

Эльриан оглянулся посмотреть на «наглую рожу», которая как раз торговалась с рожей красной, уговаривая подвыпившего капитана купить «игрушку» на время рейса. Объект торговли стоял рядом, с отсутствующим видом, только судорожно прижимал к себе, закованными в кандалы руками, жалкие лохмотья одежды в попытке прикрыться. Император замер от неожиданности. Пропажа, кажется, нашлась. Быстро подозвал Клода, протянул мешочек с наличностью, приказал:

— Клод, справа от нас работорговец торгуется с покупателем, срочно перекупи раба, за которого идет торговля!

В ответ на удивленный взгляд телохранителя, коротко сказал: — Клод, чего ждешь, сторгуются же! Давай быстрее!

Ничего не понимающий Клод пошел к месту торга.

— «Если я ошибаюсь, не страшно, просто отпущу парня, когда прилетим на Родон, дам денег и отпущу, только бы Клод успел! Сам бы пошел, но нельзя, мало ли кто заметит, скандал, император покупает невольника! Нельзя мне светиться»!

***

Рон сам бы в такое не поверил, но последний месяц он был бы счастлив вновь оказаться в своей камере в крепости Нотт, пусть грязным, не стриженным и небритым, но человеком. Не вещью, не тварью, не скотиной, с которой можно делать все, что угодно. После неудачной попытки самоубийства, когда он, слабый после потери крови и двух жестоких порок, оказался в руках работорговца, ему не дали времени, что бы поправиться, или хотя бы просто прийти в себя. Дня два полежал в бараке, на куче прелой соломы, и оказался выставленным на продажу. На какой-то протест, да что там говорить, на самое слабое сопротивление у него не было сил. Каждый день утром он с трудом просыпался, хорошо, если от простого пинка по ребрам, а не от удара плетью, любимого способа хозяина. Раньше ему в самом страшном сне не могло присниться, что он будет молча сносить унизительные удары, покорно выполнять требования работорговца, пытаясь избежать более жестокого наказания. Скажи ему это кто, он бы ни за что не поверил. Но проходили дни, силы не восстанавливались, покупатели им не интересовались, и юношей все больше и больше овладевало вначале отчаяние, а потом просто тупое безразличие. Перекупщик бесился, он был уверен, что на красивом парне, бывшей собственности диктаторской мамаши, доставшимся ему по дешевке, он сорвет большой куш моментально. Но проходили дни, покупатели смотрели, качали головами и уходили, или брали других рабов. Срывал злость работорговец, естественно на нем, пока не состоялся один примечательный разговор. Начал его сосед по торгам, тоже перекупщик, но постарше.

Как-то перед окончанием торгов, когда очередной покупатель, качая головой, отошел от Рона, он подошел и спросил временного хозяина, за сколько он продает раба. Услышав сумму, покачал головой и посоветовал снизить ее в разы.

— Ты его не продашь за такую сумму. Снизь цену, за такую сумму можно купить вышколенного раба из питомника. Красивая внешность роли не играет. Он бывший вольный, не выдрессирован, посмотри на его глаза, никакой покорности!

— Но он же покорен, все указания выполняет!

— Поверь более опытному человеку. Нет в нем покорности, просто сейчас у него нет сил на протест. Я же говорю, он не выдрессирован, такого купит только любитель укрощать рабов, но большую сумму он не заплатит, так как есть большая вероятность, что «укрощение» приведет к гибели, или увечью. Никто не будет рисковать большой суммой, что бы потом испортить вещь! Выстави его, как уценку, подчеркни это, и продашь быстро, а то застрянешь с ним надолго. Я тебя понимаю, парень красивый, но его красота скоро исчезнет, красота поддержки требует, питания, чистоты. А это расходы, ты их не окупишь. Что бы использовать красоту, надо было раньше подсуетиться, в самом начале, как купил, кастрировать и продать богатому старику, как слугу для молодой жены.

— Думал я об этом, но нельзя было, не выжил бы, он же вены себе вскрывал, за это и продали!