Страница 76 из 89
«Маркони» пришёл – уже заранее красный. А как его вытолкнули к шотландцам, он совсем вспотел, как мышь.
– Кто у них радист? – спросил. – Ху из «маркони»?
Радист у них этот маленький оказался, раненый.
– А! – сказал «маркони». – Так это ты мне, подлец, радиограммку отбил: «Иван, селёдки нет, собирай комсомольское собрание»?
Тот закивал радостно, попробовал даже отбить рукой на столе. И тут они оба затараторили. На таком английском, что Димка только плечьми пожимал. У того какой-то там шотландский акцент, а у нашего вообще никакого акцента, он прямо так и молол, как пишется: «оур», «тиме», «саве».
Кеп-шотландец что-то спросил у своего «маркони», тот «перевёл» нашему.
– Чо он там? – спросил Шурка.
– Спрашивают, что у нас тут происходит. Он так понял, что мы сами терпим бедствие.
– Глупости, – сказал Шурка. – Ты ему ответь: мы этого терпеть не можем.
– А «SOS» тогда кто давал?
– Другой там какой-то «сосил», не из нашего даже отряда. А мы это… тренируемся в спасательных работах.
– Они что, дураки? – спросил «маркони». – Они ж воду видели в шахте.
– Ну, правильно, – сказал Шурка. – Налили через кингстон. Теперь откачиваем. А как ещё тренироваться?
– Всё им знать обязательно? – спросил Васька. – И так они страху натерпелись.
Шотландцы слушали, даже есть перестали. «Маркони» им перевёл, как мы просили. Они переглянулись между собой, и кеп что-то спросил, улыбаясь. Долго что-то говорил, а «маркони» ихний втолковывал нашему.
– Спрашивает, почему не взяли на буксир. Если всё у нас так хорошо. Так вроде? Ну да, могли бы, говорит, потренироваться в буксирной практике в штормовых условиях. Я вам говорю, врать не стоит, всё понимают, черти.
– Скажи ему, – попросил Шурка, – у нас по программе воду откачивать. И леерное сообщение. А буксировка – это в следующее занятие.
«Маркони» им сказал. Кеп ихний послушал, покивал, потом встал, потянулся через стол и пожал ему руку.
– Как сказать? Ви – моряки!
«Маркони» совсем от смущения взмок.
– Да ну их к бесу. И в рубку мне пора.
Другие тоже вскочили, потянулись к нам. Мне этот пожал, длинный, которому я конец бросал. Он, оказывается, совсем юный был парнишка, с пушком на губе – наверно, и не брился ещё ни разу. Всё-таки запомнил он меня, разглядел под прожектором – изображал теперь наглядно, как оно всё было.
Старпом явился – с приглашением от нашего кепа шотландскому: расположиться в его каюте. Сам он, к сожалению, прийти не может: занят на мостике. Шотландец поблагодарил и отказался.
– Я, – говорит, – очень уважаю вашего капитана и благодарю за оказанное нам спасение, но я знаю, какая у него тесная каюта. Кроме того, мне очень интересно пообщаться с экипажем.
Вот так. И всех как током ударило, когда включилась трансляция. Мы как-то съёжились и притихли. Шотландцы – тоже. Ну, для них-то уже никакой тайны не было.
Жора-штурман пробасил в динамике:
– «Маркони» – в рубку. «Маркони» – в рубку.
«Маркони» заизвинялся перед шотландцами, приложил руку к сердцу:
– Ай эм сори, джаб[66].
Шотландцы опять вскакивали, пожимали ему руку, улыбались – всё понятно, джаб.
Я вышел за ним, спросил:
– С базой говорить?
– Определяться, наверно. По радиомаякам. Что ты, Сеня, какая база нам теперь поможет! Мы, уж, наверно, в миле от Фарер.
– Куда же теперь?
Он пошёл вверх по трапу.
– Ох, Сеня, спроси чего полегче. Осталось нам только на скалу выброситься. – И побежал.
Через наружную дверь ввалились боцман с Аликом – тащили нагрудники. Как я понял, они их из шлюпки приволокли – для шотландцев.
Опять включилась трансляция, и Жора-штурман сказал:
– Команде – приготовиться! По местам стоять!
К чему приготовиться? И где теперь наши места? Никто ничего не спросил. Но все пошли из салона. Все, кроме шотландцев и кандея.
И раз навсегда я скажу тебе, юноша, и ты можешь мне поверить, что лучше плавать с хорошим угрюмым капитаном, чем с капитаном шутливым и плохим.
Герман Мелвилл. Моби Дик[67]
Рассвет ещё не брезжил – хотя до него, наверно, рукой уже было подать, – и оба прожектора зажглись, посветили вперёд. Вокруг была чернота, из неё сыпался снег, а брызги сверкали в луче.
Над палубой раскатилось из динамиков:
– Всем покинуть носовые кубрики! Боцману – проверить!
Но мы-то все были здесь, друг перед другом, в кубриках никого не осталось, только шмотки наши. И все как раз и кинулись за ними. Каждому что-нибудь хотелось же взять.
Мне-то ничего не хотелось, раз куртка погибла. Чемоданчик – что в нём толку, пара сорочек да носки, я решил не морочиться. Взял только нагрудник, надел сразу и завязал тесёмки. Шурка взял карты, затиснул под рокан. Васька Буров потащил из-под койки ящик с мандаринами, да Шурка ему отсоветовал:
– Разобьются на палубе, а тут, может, и уцелеют, если не приложимся…
Мы выскочили, стали на трюме, каждый держался за что мог. И друг за друга.
Из рубки кричали:
– Кто в носовых остался?
– Никого! – Шурка ответил. – Вышли все!
И в ту же буквально секунду Серёга на нас налетел – бежал с руля.
– Я ещё не вышел!
И убежал в кап. Минута прошла, другая, а его всё не было. Мы с Шуркой кинулись за ним.
И что же он там делал, в кубрике? А он, прохиндей, коллекцию свою отдирал с переборки – Валечек, Надечек, Зиночек и Зоечек, – да не отдирал, а откнопывал аккуратненько и прикладывал к пачке. Только ещё половину успел собрать.
– Серёга, ты озверел?
Шурка на него напялил нагрудник, мы его схватили за рукава, и он всю пачку выронил на трапе.
Про что мы ещё забыли, про кого?
– У рулевого нагрудник есть? – спросил Шурка у Серёги. – Тебя кто сменял?
– Кеп.
– Сам кеп?
Мы поглядели на стёкла рубки: в слабеньком свете из компаса – кепово лицо над штурвалом. Чёрные ямы вместо глаз, подбородок светится. Рядом с ним Жора стоял и третий.
– А «дед»? – я спросил.
– В машине, у реверса.
– У него есть?
– Дурак ты, – сказал Васька Буров. – Помогут нам всем нагрудники!
Я опять кинулся в кубрик. И пока они добежали, схватил один лишний – с Ваньки-Ободовой койки – и выскочил.
…«Дед» стоял у реверса по колено в масленой чёрной воде, держал руку на рычаге. А глазами прилип к телеграфу. На верстаке качали помпой полуголый Юрочка и какой-то шотландец в чёрном рокане. Снизу их окутывало паром.
– «Дед»! – я крикнул в шахту. – Нагрудник возьми!
Не услышал он меня, наверно. Машина стучала с большими перебоями, и он, верно, к ней больше прислушивался.
– «Дед»!
Он ответил, не оборачиваясь:
– Ступай на палубу, Алексеич. Наплавался я с нагрудником.
Мне хотелось, чтоб он хоть посмотрел на меня в последний раз. А «дед» всё смотрел на шкалу телеграфа и держал руку на реверсе. Я снова его позвал, и он не обернулся.
Кому же мне было отдать этот нагрудник? Может, Юрочка возьмёт. Я ему показал – не кинуть ли? Юрочка мне подмигнул и спросил:
– Посвистим, Сеня?
Видали идиотов?
– Посвистим, – говорю.
– А за что – за бабу или за политику?
– В прошлый раз – за бабу. Теперь уж давай – за политику.
– Как мы решим с Кубой?
– Мнение моё непреклонно. Куба – си, янки – ноу!
Вдруг этот шотландец обернулся ко мне и заржал, засверкал зубами. А ну их!
И тут я увидел – в полутёмном коридоре кто-то толкается в наружную дверь, звякает задрайкой.
– Куда? – я ему заорал. – Куда отдраиваешь? С этого ж борта кренит, мало мы в шахту нахлебали?
Он мычал что-то и толкался в дверь. Я подумал – не обезумел ли кто?..
– Смоет же тебя к такой матери! – Я подошёл, рванул его за плечо.
Граков это был. В расстёгнутом кителе, волосы спутаны… Он мне дышал тяжело в лицо, и я вдруг почуял: он же пьяный вусмерть. Я прямо обалдел – неужели ж напился? В такую минуту напился! Когда мы все валились с ног и опять вставали – спасать наши жизни и его драгоценную тоже…
66
Извините, работа (англ.).
67
Пер. с англ. И. Бернштейн.