Страница 78 из 89
— От восторга? Ты хочешь сказать, они знают, кто твой отец?
Корделия посмотрела на меня пренебрежительно:
— Конечно, нет. Ты же знаешь, я никогда не пользуюсь преимуществами своей фамилии. — Ничего такого мне известно не было. — Они просто были в восторге от меня. Джейсон сказал, что он никогда не видел такой сладкой пташки.
— Мне как-то не приходило в голову, что в школе могут оказаться мальчики. Мама была сторонницей раздельного обучения, поэтому ни у кого из нас не было такого опыта.
— А! Этот Джейсон — из твоего класса?
Корделия взглянула на меня снисходительно:
— Ты думаешь, я связываюсь с двенадцатилетними, дурочка? Джейсон — старшеклассник.
— Выходит, ему восемнадцать?
— Ну, я не заглядывала в его паспорт, — саркастически протянула Корделия. — Но он бреется, и его голос уже изменился.
Я решила, что дружеское любопытство будет достаточно уместным:
— Он симпатичный?
— Ничего. Но в сравнении с Заком — ничто. — Она прикрыла глаза и глубоко вздохнула. — Он капитан спортивной команды, и все девочки влюблены в него. Он пригласил меня в кино в субботу.
— Ну и что мы будем делать? — спросила я Руперта вечером, после того как ответила по телефону четырем юношам, желающим поговорить с Корделией.
Мы сидели в беседке, пили шабли и ели чудесные ореховые пирожные, приготовленные Арчи.
— Что делать? Думаю, надо провести еще одну телефонную линию.
— Я имею в виду, что делать со всеми этими парнями?
— С ними не надо ничего делать. Такое происходит уже не одну тысячу лет.
— Но ей же всего двенадцать!
— Она получит бесценный опыт. Невозможно ничему научить человека, заперев его в четырех стенах.
— Опять звонят! Я подойду. Подозреваю, это опять Корделии.
— Алло?
— Кто это? — Голос был женским. Резким, почти обвиняющим.
— Хэрриет.
— Какая Хэрриет?
— Хэрриет Бинг.
Последовала короткая пауза.
— Я хочу поговорить с Рупертом.
— Я позову его. Как вас представить?
— Лея. Если, конечно, это ваше дело.
Я положила трубку на столик и пошла в сад:
— Это Лея.
Руперт вздохнул:
— Ты сказала, что я здесь?
— Я имела это в виду.
— Ладно, скажи, что я вышел.
Я вернулась к телефону:
— Боюсь, что он вышел.
— Я вам не верю. Я зайду.
Я услышала щелчок отбоя.
— Она мне не поверила. Она зайдет, — послушно повторила я, возвращаясь в сад.
Руперт едва слышно выругался:
— Я не желаю, категорически не желаю сцен. У меня был тяжелый день.
— Мы можем не пустить ее, — предложил Арчи. — Вон какой-то мрачный юнец слоняется вдоль канала — вероятно, один из воздыхателей Корделии. Они могут слоняться вместе.
Я задумалась: кто же такая эта Лея и что за срочное дело может заставить ее незваной явиться к дверям Руперта? Руперт взял томик стихов Рочестера и с мрачным видом читал их, пока не допил шабли.
Появилась Корделия и сообщила, что кто-то ломится в дверь, потом спросила, должна ли она открывать. Руперт сердито сказал:
— Впусти. Разберемся. — Он посмотрел на нас, подняв брови. — Я попросил бы вас удалиться отсюда ненадолго. Думаю, мне быстрее удастся избавиться от нее, если она не сможет присесть.
— Кто она такая? — спросила я у Арчи.
— Лея Уальдбор-Патер. Самая ужасная в мире женщина. Скульптор. Самка богомола!
— Ты так ее не любишь?
— Я говорил Руперту, что не стоит с ней связываться. Лучше иметь дело с Лилит, чем с мисс Уальдбор-Патер. Но разве кто-нибудь когда-нибудь прислушивается к добрым советам?
— Ты хочешь сказать, что у Руперта была связь с ней?
— Трудно представить, не правда ли? Ему, конечно, лучше знать, что там у них было. Я сразу понял, что эта девушка принесет нам кучу неприятностей.
— М-м… — Арчи смотрел на меня внимательно. — Я вижу, тебя шокировало открытие, что Руперт такой же мужчина, как все остальные. Возможно, ты путаешь ужас перед мелодрамой с отсутствием плотских желаний. Руперт провел большую часть своей жизни среди театрального люда и воспринял их образ жизни. Я представляю некоторое исключение — надеюсь, потому что не требую, чтобы мои представления принимали всерьез. К тому же я готовлю, вожу машину и организую наш повседневный быт, чем Руперт не любит заниматься сам. И при этом, — Арчи попытался изобразить скромность, — мне кажется, я могу сказать, что Руперт достаточно нежно ко мне относится.
— Я в этом не сомневаюсь, — заверила я.
Внезапный крик — испуга или гнева? — донесся снаружи. Арчи выразительно взглянул на меня:
— По-моему, там становится жарковато.
Он скользнул к окну и открыл его.
— …можешь так относиться ко мне!
— Как? — Руперт старался говорить скучающим и немного раздраженным тоном.
— Ты думаешь, что меня можно подобрать, а потом бросить, как старую перчатку.
— Мне казалось, это ты меня подобрала.
— Свинья! Я не тащила тебя в постель!
— Согласен, я пошел сам.
— Ты такой же, как все мужчины. Тебя интересует только секс!
— Если ты хотела чего-то другого, надо было предупреждать с самого начала.
— Вне всякого сомнения, мои взгляды нетипичны.
Послышался звук, похожий на шлепок.
— Если ты ударишь меня еще раз, то я ударю тебя — больно.
— О Руперт, прости меня! — Лея неожиданно разрыдалась. — Если бы ты только знал, как я страдаю! Я люблю тебя! Пожалуйста. Пожалей меня. — И затем тихо, дрожащим голосом: — Поцелуй меня.
— Если я тебе поверю, — уже мягче проговорил Руперт, — мне будет ужасно стыдно, что я сделал тебя несчастной. К счастью, я тебе не верю. Любовь не возникает после нескольких мимолетных встреч. Мы практически не знаем друг друга.
— Ты настоящий ублюдок! Я, должно быть, и вправду была дурой, вообразив, что люблю тебя. Прощай, Руперт Вульвеспурджес! Надеюсь, что ты сгниешь в аду!..
Мы слышали, как она пробежала через дом, а затем — хлопок входной двери, от которого затряслись стены.
— Браво! — вскричал Арчи.
Лицо Руперта с розовеющим на щеке пятном появилось над живой изгородью.
— Как это неблагородно с вашей стороны — подслушивать нашу частную и болезненную беседу. Хэрриет, я был о тебе лучшего мнения.
— Извини. Но ты был великолепен. Хотя… бедная девушка. Мне ее ужасно жаль.
— Не стоит. — Он осторожно потрогал свое лицо. — Она чуть не сломала мне челюсть.
После этого некоторое время все шло более-менее спокойно. Руперт несколько раз заявлял, что уже раскаивается в том, что провел вторую телефонную линию, потому что теперь звонили по обеим. Тогда мы стали отключать телефоны после восьми, чтобы проводить вечера в покое. Корделия закончила вязать красно-белый предмет и приступила к радужно-полосатому одеяльцу.
С Рупертом тем не менее у них произошла очередная ссора. К моему большому удивлению, когда в нашем доме появился Зак, чтобы повести Корделию в кино, Руперт позвал его к себе в кабинет.
— Я просто спросил его, знает ли он, сколько Корделии лет, — объяснил потом Руперт. — Оказалось, она заявила, что ей шестнадцать. И объяснила, что оказалась в начальной школе потому, что провела несколько лет в туберкулезном санатории в Швейцарии, поэтому отстала от программы. Я намекнул Заку, что отношения с двенадцатилетней девочкой могут плохо повлиять на его имидж, и напомнил, как закон оценивает сексуальные контакты с несовершеннолетними. После этого он с большой готовностью удалился.
На следующий день, когда Корделия окончательно утомилась, то рыдая, то дуясь, Руперт поговорил и с ней. Из того, что она рассказала мне, я заключила, что Руперт подобрал на редкость верные слова. По-видимому, он объяснил ей, что заводить скоропалительный роман с человеком, у которого отсутствует опыт и осторожность, чревато неизбежным разочарованием.
Зак распространил сведения о ее возрасте среди своих ровесников, и звонки от старших мальчиков прекратились. Отношения с четвероклассниками не очень интересовали Корделию, и она начала постигать искусство кокетства. Арчи подарил ей книгу про гейш, и это увлекло ее на несколько недель. Потом она получила роль Виолы в школьной постановке «Двенадцатой ночи», и ей было чем занять себя.