Облака среди звезд

— Помнишь костюмершу и двоих дублерш, которые находились за задником? Сцену они не видели, но видели, кто заходит и выходит оттуда. Они видели, как Вальдо последовал за Бэзилом. Эти трое обеспечили друг другу и Вальдо твердое алиби. Кто бы ни убил Бэзила, его в этот момент не было на сцене.

Я медленно выдохнула:

— Тогда действительно все в порядке. — У меня в голове теснились вопросы, но я видела, что Руперт смертельно устал.

— Давай ложиться, — предложила я. — Заполнить пробелы мы сможем утром.

Он бросил сигару в камин.

— Проклятые штуки. Сам не знаю, почему я их так люблю. Завтра буду чувствовать себя отвратительно.

Завтрак был подан позже обычного, чтобы дать отдохнуть уставшим путешественникам. Когда я спустилась вниз, Руперт был уже там, как всегда скрываясь за утренней газетой.

— Доброе утро, — коротко сказала я. — Прекрасный день, не правда ли?

Руперт взглянул в окно:

— Снег идет. — Он вернулся к газете.

Главным заголовком на первой странице было: «Вальдо Бинг невиновен». Под ним фотография папы в роли Шейлока, сделанная несколько лет назад. В этом гриме и с бородой он действительно был похож на убийцу. Не в силах сдержать любопытство, я села рядом с Рупертом и, вывернув голову под невероятным углом, заглянула в статью. Мелкими буквами под заголовком было напечатано: «Триумф детективного расследования». Я почувствовала приятную гордость за инспектора Фоя. Я уперлась подбородком в стол, чтобы прочитать дальше: «Лондонский театральный мир пребывал в большом беспокойстве с ноября, когда один из знаменитых актеров, исполнитель многих ролей в шекспировских трагедиях, сэр Бэзил Уинтергрин…» Складка на странице мешала мне читать дальше. Я осторожно расправила ее пальцем. Руперт опустил газету. Он выглядел рассерженным:

— Не делай этого!

Тут вошел отец с Корделией, висящей у него на локте. Он выглядел бледным и уставшим. Однако подмигнул мне и потрепал по плечу Руперта. Тот что-то промычал в ответ. Корделия пододвинула папе кресло, смахнула невидимые пылинки и расправила салфетку у него на коленях. Потом она подбежала к буфету, чтобы огласить меню. И устроила жуткий шум, звеня крышками, роняя ложки, ошпарившись горячим кофе и громко жалуясь. Я заметила, что Руперт закрыл глаза и глубоко вздохнул. Корделия уселась рядом с папой и, пока он ел, распевала приветственные гимны, стуча в такт ложкой по столу. Руперт бросил газету и вышел из комнаты.

— Странную фотографию они выбрали. Ты совсем не похож на себя. — Я показала ему газету. — У тебя тут фальшивый нос!

Отец рассмеялся, отказавшись читать статью.

— Я не думаю, что готов к образу Вальдо Безвинного. Уже привык к Вальдо Мяснику!

Корделия старалась не смотреть в мою сторону. Она была зла на меня за то, что я лишила ее возможности сыграть роль Роберты из «Железнодорожных детей», чей отец также был невинно осужден. Если бы я была правильной сестрой, то устроила бы все так, чтобы она могла кинуться к нему на шею с криком: «Папочка! О мой папочка!» — на глазах у всех домочадцев. Вместо этого я послала ее к нему в комнату, чтобы они встретились наедине. И дарованная небом возможность была навеки упущена.

Порции не было в ее комнате, и не было похоже, что она там ночевала.

— О! Погляди! — Мой взгляд упал на другую заметку на той же странице. — Как интересно! Фотография Руперта! Послушайте! «Дом английской оперы вчера сообщил, что Руперт Вувспурджес…» Они переврали его фамилию! «…был избран новым артдиректором. Ему тридцать два года, и он стал самым молодым человеком, занявшим это почетное место, за всю историю компании. Он занял место Тристрама Лоба, который недавно подал в отставку…» Вот это да! Вот темная лошадка! Пап, ты знал об этом?

— Он не сказал ни слова. Я даже не представлял, что такое возможно. Наверное, я совсем отстал от жизни. — Он улыбнулся. — Я рад за него. Он вытащил счастливый билет.

Я уже не в первый раз заметила, что улыбка отца стала какой-то кривой, словно он уже не мог от всего сердца радоваться чему-либо.

— Вальдо! — В гостиную вошел Арчи, выглядевший поразительно в куртке из кротового меха с бархатными лацканами и манжетами. — Руперт поведал мне радостное известие! Я очень рад, что ты больше не узник. А волосы! — Он изучил голову отца со всех сторон и нахмурился: — Шикарно! Действительно поседел в одну ночь, как Мария-Антуанетта! Дорогой мой, это так романтично!

— Тебе не кажется, что я выгляжу из-за этого… старым? Я подумывал о том, чтобы их покрасить.

— Ни в коем случае! Это придает тебе этакий брутальный шарм. Женщины будут падать к твоим ногам. А мужчины… — Арчи поднял брови и втянул щеки.

Отец передернул плечами.

Откровенно говоря, я всегда считала, что Арчи и Руперт являются идеальной парой для восстановления чьего-либо спокойствия. Они представляли собой удивительное сочетание скрытой доброты и внешней насмешливой жесткости. Я вспомнила почти с сожалением, что это наш последний день в Пай-Плейс. Завтра мы возвращаемся в Лондон, чтобы налаживать жизнь по-новому. Я спрашивала себя: почему эта перспектива меня не слишком радует? Дорогой папа опять займет свое центральное место в семье. Это было так удивительно, что я не могла думать об этом без слез. Только ничего уже не будет таким же, как раньше. Все мы необратимо изменились.

— Смотри, Арчи! — Я протянула ему газету и показала на фото Руперта. Арчи взял ее и прочел.

— Вот это да! И ни слова не сказал! Этот парень — гений. Пойду поищу его.

Но в этот момент Руперт сам вошел в комнату с письмами в руках.

— Ave, Caesar, te salutamus, — проговорил Арчи, низко кланяясь.

— Поздравляю, Руперт. — Мой отец приложил платок к глазам. — Я так горд за тебя, будто ты мой сын.

— Это значит, ты будешь теперь всеми командовать? — спросила Корделия. — Они должны будут делать все, что ты скажешь?

Руперт коротко улыбнулся:

— Подозреваю, что они попытаются перечить мне при любой возможности. — Руперт положил передо мной письмо: — Это тебе.

— Это от Макса. — Корделия забыла, что не разговаривает со мной. — Я узнала почерк. Можно я прочту?

— Макс? Ты что, имеешь в виду Макса Фрэншема? — Отец выглядел удивленным.

— О папа, ты не знаешь! — ответила Корделия. — Макс был здесь и ужасно влюбился в Хэрриет. Возможно, он сделает ей предложение. Можно я открою и посмотрю?

— Не глупи. Ничего такого не было. — Я знала, что краснею.

— Прочитай же! — продолжала приставать ко мне Корделия.

— Не будь назойливой, дорогая. — Папа легонько стукнул младшую дочь газетой по макушке. — Скоро у тебя будут собственные поклонники. И тогда ты поймешь, что испытывает человек, когда к нему все время пристают.

— О, у меня уже было несколько, — самодовольно заявила Корделия. — На самом деле… — Она решила не продолжать.

— Я думаю, стоит поразмять ноги. — Отец встал. — Пойду пройдусь.

— Можно я с тобой? — тут же спросила Корделия.

— Не сейчас, дорогая. Я хочу немного побыть один.

Ни разу за двадцать два года своей жизни я не слышала, чтобы мой отец предпочел одиночество любой компании. Обычно он заявлял, что чувствует себя некомфортно, если в доме нет хотя бы полудюжины людей. Но, возможно, вынужденное сосуществование в течение недель с малосимпатичными чужаками так отразилось на нем. Я посмотрела на него полным любви взглядом, но он повернулся и вышел в холл.

— Папа! О мой дорогой, любимый папочка! — послышался голос Порции.

Корделия окинула меня полным ненависти взглядом.

Глава 33

— «…Затмил я солнце, Мятежный ветер подчинил себе, В лазурь небес взметнул зеленый вал И разбудил грохочущие громы. Стрелой Юпитера я расщепил Его же гордый дуб!..» — Папа резко опустил руку, словно метнув молнию.

Последовали восторженные аплодисменты. Даже сэр Освальд проснулся настолько, чтобы ударить в ладоши, произведя хлопок, похожий на пистолетный выстрел.