Облака среди звезд

— Она как раз должна была начаться. Это важно?

— Возможно, даже очень. Руперт очень амбициозен. Ну, — добавил он, видя мое удивление, — не в денежных вопросах, конечно. Его отец оставил ему достаточное состояние. Но он хочет чего-то добиться. Хочет сам себе доказать, на что способен. Может быть, это как-то связано с его детством. Он не говорит об этом. Но, кажется, это исключительно из-за недостатка любви. Руперт не желает выглядеть озабоченным и увлеченным чем-то. Возможно, он стыдится этого. И, как и все, я думаю, он боится неудач, поэтому скрывает свои стремления. Я люблю его за это. Это неотъемлемая часть его сложной натуры.

— Никогда не думала, что у Руперта могут быть какие-то сомнения и страхи. Он кажется таким… уверенным. И непоколебимым.

— Он хочет, чтобы его считали таким. Он наиболее таинственный и закрытый человек из всех, кого я знаю. Но это еще не значит, что он непоколебим. Он так же уязвим, как и любой из нас, может быть, даже больше, чем многие, но считает необходимым скрывать свои чувства.

Следующий день запомнился в основном ссорами и распрями. За ланчем Арчи и Сьюк сцепились из-за того, что готовить на обед. Сьюк считала кулинарные изыски Арчи слишком дорогим удовольствием. Из солидарности с обездоленными она не соглашалась употреблять ничего, кроме солянки или вареной картошки с твердым сыром. Опровергнуть ее аргументы было крайне сложно.

— Но это же так скучно, — возражал Арчи. — Я очень чувствителен к скуке. Я заболею.

— Скука — симптом распутства. Тебе не было бы скучно, если бы ты собирал в грязи зернышки риса, чтобы прокормить детей.

— Если бы я был не в состоянии прокормить своих детей, то не позволил бы себе такую безответственность, чтобы вообще их заводить.

На Сьюк было трудно повлиять.

— Если бы секс был для тебя единственным утешением в ужасающей реальности, то вряд ли ты мог бы демонстрировать такое удивительное самообладание. Ты приводишь такие аргументы, потому что как гомосексуалист не подвержен риску иметь детей.

За Сьюк обычно оставалось последнее слово, потому что большинство людей, в том числе и я, слишком пугались ее откровенной манеры спорить.

Арчи тем не менее был рад сразиться:

— Ну, хоть я и трачу свое семя впустую, но тоже имею право, если захочу, защищать обездоленных, беспомощных и нищих духом. Голова, похожая на зрелую тыкву, и одежда в стиле Бернарда Шоу сами по себе не являются признаком твоей высокой морали.

И они продолжили браниться в том же духе. Вряд ли можно было упрекать девочек, которые весь ланч нервно хихикали.

После мытья посуды я разожгла камин в маленькой приемной и уселась за работу. К моему удивлению, фразы, казавшиеся мне вчера лучшими, сегодня выглядели вялыми и неоригинальными. Я начала статью заново и просидела над ней весь день, прервавшись только на прогулку с Дирком.

За обедом, пока мы поглощали тефтели и вареный турнепс, состряпанные Сьюк, которые трагически контрастировали с первым блюдом, приготовленным Арчи, Сьюк и мисс Типпл продолжали обсуждать «Историю движения за права женщин». Сьюк предложила сама написать ее на основе материалов мисс Типпл.

Я не переставала удивляться, откуда у Сьюк такая уверенность в себе и стремление изменить мир. Бескомпромиссная любовь к правде и высокие принципы, вне всякого сомнения, были не более эффективной защитой от страданий, чем моя скрытность и уклончивость.

Когда ужин не был подан к восьми часам, а сэр Освальд и мисс Типпл начали раздражаться, я снова предложила свою помощь на кухне. Но Сьюк сказала, что они справятся сами. Арчи послал мне выразительный взгляд за ее спиной и постучал себе по макушке. Но в этот самый момент она повернулась к нему и увидела этот жест. Ее глаза стали стальными, а губы сжались в тонкую полоску. Я думала, что нетрадиционная сексуальность обоих позволит им прекрасно ладить друг с другом, но ошиблась.

В системе Сьюк были свои плюсы. По крайней мере, сразу после обеда я смогла улизнуть в маленькую приемную и заняться работой. Общество внизу постепенно разбрелось. Первой ушла мисс Типпл, поддерживаемая под локоть Сьюк. Порция и Джонно, делая вид, что умирают от скуки, что вряд ли могло кого-нибудь обмануть, тоже удалились.

Я всегда завидовала способности Порции полностью отдаваться каждому новому увлечению. Но ее страсть к Джонно не представлялась мне благоразумной. Днем я видела из окна, как они прыгают по сугробам, взявшись за руки. Джонно не пил уже по меньшей мере двое суток, но, глядя на него, я понимала, что он пьян от любви.

Если о благоразумии говорить не приходилось, значит, любовь основана только на половом влечении? Я знала, что это не так. Макс действительно был для меня желанным. Но даже до того, как я узнала о Джорджии, я не была в него влюблена. Вынуждена признаться, что, возможно, я еще никого никогда по-настоящему не любила. Правда, была очень увлечена Доджем. Меня увлекал его евангельский дух и аскетический образ жизни. Он казался мне очищающим огнем в мире свинских развлечений. Мне тогда не приходило в голову, что его увлечение политической борьбой было просто способом подняться над тоскливой повседневностью.

Возможно, с грустью подумала я, альтруизм вообще не свойствен человеческой природе. Скрип половиц за спиной заставил меня повернуться.

— Я ложусь спать, мисс, если больше ничего не нужно. — Обычное выражение тихого страдания на лице миссис Уэйл сменилось явным раздражением. — Завтра у меня выходной. Я еду в Бантон на часовом автобусе.

— О, прекрасно! Я надеюсь, вы хорошо проведете время. Вы собираетесь посмотреть «Четырех мушкетеров»? Это действительно очень занятно.

— Я собираюсь навестить отца Терри. Он страдает от опоясывающего лишая, что делает его брюзгливым, и ему некому помочь по дому. Я всегда готовлю ему скромную трапезу по субботам. — Эта не слишком веселая перспектива явно поднимала настроение миссис Уэйл. — И еще он просил меня почистить мойку и прогнать глистов у кота.

Когда она ушла, я задумалась о странной жизни этой женщины — красивой, интеллигентной, которую жестокие жизненные обстоятельства повергли в перманентную духовную борьбу и состояние самоуничижения. Одновременно я пририсовывала паучьи лапки к чернильному пятну на листе бумаги. Потом я нарисовала пауку замысловатую сеть. Рисунок получился вполне готическим, поэтому я добавила стрельчатый дверной проем и руку скелета, машущую изнутри. Это напомнило мне о моей работе. До приезда Руперта оставалось время, которое надо было провести с пользой. «Серая завеса, сплетенная давно умершими пауками и покрытая многовековыми слоями пыли, висела на запертой цепью витрине как мантия…»

Челюсть болела от удара о крышку стола, за которым я заснула, а ноги закоченели. Я выпрямилась и посмотрела на часы. Было уже больше двенадцати. Я взглянула через дверцу вниз. Электричество было потушено, а у кресла старины Гэлли стоял трехсвечный канделябр. В камин недавно подкинули дров, и огонь отбрасывал на пол причудливые пятна света. Было легко представить, что гостиная заполнена мужчинами в камзолах и женщинами в юбках с фижмами. Только стопка бумаги на стуле рядом с креслом мисс Типпл нарушала иллюзию.

Я высунулась подальше и почувствовала запах табака. Кто-то оставил непотушенную сигарету в пепельнице? Я выключила лампу. Когда глаза привыкли к изменившемуся освещению, детали обстановки внизу стали видны более отчетливо. Кресло старины Гэлли стояло спинкой ко мне. Из-за нее поднимался длинный завиток дыма. Мне была видна чья-то коротко стриженная седая макушка.

Неожиданный гость остался в гостиной в одиночестве и решил покурить, не зная о неприкосновенности кресла старины Гэлли.

Я на цыпочках сошла вниз по лестнице, вздрагивая от каждого звука. Дым, поднимающийся из-за кресла, стал гуще. Я услышала два протяжных вздоха. Стенания потревоженного духа? Я помедлила. Захватчик кресла начал бормотать, сначала невразумительно, а потом я смогла расслышать слова песни.