Облака среди звезд

Так вот, вчера вечером у нас был суп-карри, а затем жареная утка с чудесным соусом. Я немножко расспросила Мэгги, из чего он приготовлен, поэтому могу рассказать тебе. Для него нужен лук-шалот, красное вино, апельсиновый сок, желе из смородины и еще что-то, что называется «полуглазурь». К утке подавали жареную картошку, морковь, лук-порей и цитрусовый салаг. Потом были сливы, запеченные с розмарином, удивительно вкусные, а затем сыр. А на десерт — свежие и засахаренные фрукты и орехи. Мэгги и миссис Уэйл прекрасно справляются со своими обязанностями, но я всегда думаю о том, как тяжело им приходится, пока все остальные сидят сложа руки. Правда, когда Фредди предложила помочь убрать тарелки, сэра Освальда чуть не хватил удар. Поэтому мы предпочитаем не лезть. Позавчера на ланч мы ели яйца в сметанном соусе…»

Там было еще много про еду, ибо это единственная, за исключением благополучия нашей семьи, вещь, которая интересовала Марию-Альбу.

Чтобы никто не мешал мне писать письма, я удалялась в комнату, которую считала своим рабочим кабинетом. По крайней мере, не было похоже, чтобы кто-либо еще ею пользовался. Узкий лестничный пролет вел из гостиной наверх, в так называемую маленькую приемную. Она вряд ли была больше десяти квадратных футов, отделана зелеными панелями, с арочным окном, выходящим на водопад. Из мебели там был письменный стол, кресло, настольная лампа и книжный шкаф. А еще прелестный каминчик с дельфтскими изразцами, расписанными сценами из путешествия Ноя; но самое главное — там был электрический обогреватель. Мэгги рассказывала, что посетители всегда спрашивают, не было ли это жилищем отшельника, а она, не прибегая к прямому обману, позволяет им так думать, хотя на самом деле комната слишком большая, и ее легко обнаружить. Возможно, это была комната дворецкого или кабинет, где госпожа занималась приведением в порядок счетов.

В одной из стен комнаты есть деревянная дверца, позволявшая наблюдать за тем, что происходит внизу, в гостиной. Мне показал ее Руперт. Наверное, многие поколения хозяек дома незамеченными наблюдали отсюда за своими домочадцами.

В гостиной сэр Освальд читал Фредди, Вере и Джорджии лекцию о шкафчике семнадцатого века. Фредди согласно кивала, у Джорджии был чрезвычайно скучающий вид. Вере уставился на картину за спиной сэра Освальда и даже подошел поближе, чтобы лучше разглядеть ее, к великому неудовольствию рассказчика, заметившего потерю части аудитории. Мисс Типпл сидела в одиночестве, как обычно. Ее глухота, в совокупности с привычкой думать вслух, делали ее трудновыносимой. Я взяла стул и села рядом с ней настолько близко, чтобы при необходимости кричать ей прямо в ухо.

Мой поступок был не столь альтруистичен, как могло показаться. Я хотела по возможности избегать Макса. То, что произошло, было одновременно приятно и болезненно. Я всегда ругала себя за нерешительность. Тот самый внутренний голос, что предостерегает нас от проявления тщеславия и потакания собственным слабостям, — возможно, просто здравый смысл, — не давал мне целиком отдаться чувствам.

Степень глухоты мисс Типпл менялась в зависимости от ее настроения. На этот раз, несмотря на усиливающийся шум разговора, она слышала все мои слова и рассказала, что отбывала заключение как суфражистка накануне Первой мировой войны. Этот интереснейший рассказ был прерван сэром Освальдом:

— Ну что, мисс Типпл, тепло ли вам здесь, у огня? Вы заняли мое любимое кресло! — На самом деле это кресло было любимым для всех, как наиболее близкое к единственному источнику тепла. — Оно очень удобно, не правда ли? Его сделали при королеве Анне, а в те времена знали толк в таких вещах. Все дело в том, что у него очень глубокое сиденье. Кресло старины Гэлли, — он указал на старое черное дубовое кресло, стоявшее с другой стороны камина, — не столь учитывает человеческое телосложение.

Это самое кресло у многих вызывало раздражение. Его близость к огню позволяла некоторым гостям не обращать внимания на неудобную конструкцию, однако как только кто-либо пытался убрать с сиденья лежащие там будто бы без присмотра трубку, табачную жестянку и коробочку с нюхательным табаком, сэр Освальд или Мэгги сильно возмущались, словно несчастный попытался плюнуть в чашу Святого Грааля. Кресло принадлежало первому из семьи Пай — Галахаду и должно было сохраняться в неприкосновенности.

— Нет, нет, не вставайте! — сэр Освальд не дал мисс Типпл подняться с кресла. — Я сяду вот здесь, на диване, а мисс Банг, возможно, будет так любезна, что расскажет мне, приглянулся ли ей Дербишир, к которому, признаться, я питаю необъяснимое пристрастие.

Я последовала за ним к дивану, лихорадочно соображая, как превознести его родные места. Но я могла бы не волноваться так сильно. Для сэра Освальда усесться на диван было нелегкой задачей. Когда наконец после многочисленных вздохов, пыхтения и натужного скрипа суставов (а также скрипа просевшего под его тяжестью дивана) он уселся, мне пришлось втискиваться между подлокотником и его массивным седалищем.

— Вы не представляете, мисс Банг, — начал он, — как я счастлив, когда меня окружает молодежь! Этот милый старый дом, такой простой и скромный, нуждается в жизненной силе юности, чтобы не превратиться в древние развалины. — Я промычала что-то утвердительное. — А, Аннабель, вот и ты! Иди сюда, поцелуй папочку! — Аннабель с ничего не выражающим лицом подошла и чмокнула сэра Освальда в щеку. — Милая девочка! — Он отослал ее жестом. — Ну а теперь, моя дорогая, — его рука легла на мое колено, — ты не будешь возмущаться, если такое древнее существо, как я, поинтересуется, сколько же тебе лет?

— Нет, конечно, — вежливо ответила я. — Мне двадцать два.

— В самом деле? Такая взрослая? Никогда бы не подумал! — Он выглядел разочарованным. — Ты замужем? — Я отрицательно покачала головой.

Его дыхание участилось, а рука продвинулась дальше.

Меня охватил ступор. Должно быть, была тысяча предлогов встать и уйти, но я не могла придумать ни одного. Тут за моей спиной раздался голос Руперта:

— Освальд, мне нужно с тобой переговорить. Хэрриет, ты не уступишь мне свое место?

Я вскочила с дивана. Сэр Освальд взглянул на Руперта с упреком:

— Я сердит на тебя, Руперт, за то, что ты прервал наш разговор на самом интересном месте. — Он схватил мою руку и крепко сжал ее: — Мы продолжим после обеда, моя дорогая мисс Бэнг.

В этот момент появилась Корделия. Мое черное платье вполне подошло ей, хотя и оказалось длиной по щиколотку. Ее волосы рассыпались по плечам мягкими, сияющими локонами. Она воспользовалась моей косметикой и выглядела весьма соблазнительно, и к тому же и лет на пять старше. Сэр Освальд выпустил мою руку.

— Кто эта девушка? — Щеки его затряслись. — Откуда она взялась?

— О небо, что за прелестное создание! — произнес полковник. — Вот о таких мечтают в окопах.

Миссис Мордейкер выглядела несчастной.

— Это Корделия Бинг. — Руперт забрал стакан сэра Освальда, прежде чем тот опрокинул его на себя. — Сестра Хэрриет. Она была больна и оставалась в постели с тех пор, как мы приехали.

Сэр Освальд беспомощно перебирал ногами по полу и наконец смог выдохнуть:

— Позови ее сюда. Я должен ее поприветствовать.

— Мэгги зовет за стол. — Руперт подал ему руку. — Давай-ка я помогу тебе подняться. Поздороваешься позже.

По пути в столовую я услышала, как Аннабель говорит Корделии:

— Мэгги сказала, что я должна выразить сожаление по поводу твоей болезни. Тебе действительно всего двенадцать? — Аннабель глядела на нее с благоговением. — В прошлом семестре первой красавицей нашей школы выбрали Эмили Катлер Биггс, но, мне кажется, ты гораздо красивее.

— Правда? — пробормотала Корделия, прекрасно изобразив смущение. — А ты какое место заняла?

— Никакое. Меня никогда никуда не выбирают.

Корделия широко распахнула свои голубые глаза:

— Это самая печальная вещь, которую я когда-либо слышала!