Облака среди звезд

Мама взяла в руки бокал:

— Мне совсем немного — это любимое шерри Вальдо, надо оставить ему хоть немного.

— Руперт ведь не подумает, что мы продолжаем жить на широкую ногу, Кларисса, мы просто должны угостить гостя, — возразил Ронни, — мы чувствуем себя как крысы на тонущем корабле, одно неверное действие — и все пойдем ко дну, жестокое бурное море поглотит нас окончательно.

Я посмотрела на Руперта и заметила, как он улыбнулся. Его не удивляли странные отношения и манеры обитателей нашего дома, скорее он взирал на них со снисхождением. Офелия и Порция пришли в комнату и сели в кресла с каменными лицами, не произнеся ни слова. Порция только кивнула Руперту в знак приветствия и тут же уставилась в окно.

Офелия проявила еще меньше активности, протянув руку Руперту и тут же ее отдернув.

— Честно говоря, — холодно заметила она, — я не понимаю, как ты можешь, придя сюда после стольких лет дружбы с нами, еще требовать, чтобы мы выполняли какие-то чудовищные условия. И напрасно ты ожидаешь, что мы станем плясать под твою дудку.

— Я этого и не ожидаю. Твои обиды просто нелепы, — мягко отозвался Руперт, он прекрасно держал себя в руках, не подавая виду, что ему что-то не нравится.

— Кто-нибудь уже нашел работу?

— Я буду секретарем у одной писательницы, — сообщила Порция, отвернувшись от окна и глянув на Руперта, — слава Богу, она не нуждается в услугах машинистки, и печатать мне не придется — только организовывать ее деловые встречи и выступления. Она — убежденная феминистка и ради пропаганды своих идей стала писать романы. Мне будут платить полтора фунта за каждый час работы.

— Отлично! Ты тоже устроена, Хэрриет. — Я улыбнулась ему. — А ты, Брон?

— Я работал курьером и рекламным агентом, но мне это не очень подходит. Хорошо, если бы ты помог мне попасть в «Гардиан», а то придется с утра до ночи сидеть в какой-нибудь конторе.

— Ладно, я поговорю об этом. Офелия?

— Господи! — вздохнула Офелия.

— Я еще раз напоминаю: каждый должен найти работу. Если вы не станете этого делать, я умываю руки. Хэрриет, пожалуйста, позвони мне на следующей неделе. Расскажешь, как продвигаются дела. До свидания.

Он поставил свой бокал на стол и вышел. Я побежала за ним, пытаясь извиниться за не слишком теплый прием.

— Ты рассердился.

Руперт вздохнул:

— Пока еще нет, Хэрри, но, если побуду здесь еще немного и опоздаю на поезд, тогда уже точно начну злиться.

Я была страшно расстроена. Только его ласковое обращение ко мне по имени, которое давно осталось в прошлом, помогло мне немного успокоиться.

Глава 13

Мистер Поудмор внезапно распахнул дверь, и Элин с Мюриэл тут же ожесточенно начали стучать по клавиатуре.

— Что, еще не готово? — рявкнул он.

Обе дамы подняли головы, словно послушные марионетки, повинующиеся движениям невидимого кукольника.

— Он позвонил и сказал, что очень плохо себя чувствует. Похоже, тяжелое похмелье, — сообщила Мюриэл, не глядя на редактора.

— Чертов лентяй! Тоже мне, нашел причину. Тело нашли в канализационном стоке сегодня утром. Говорят, несчастный случай. Но копы твердят об умышленном убийстве. Дело с душком. Убийство лидера преступной группировки. Коррупция в Верховной палате. Кто-то должен написать об этом. Нужно ехать на похороны.

— Это не для меня, — Мюриэл умоляюще посмотрела на мистера Поудмора, — врач сказал, что у меня серьезное воспаление. Если простужусь, придется лечь в больницу. Два часа на холодном ветру… я не выдержу…

— Я тоже, — отозвалась Элин, — похороны всегда вызывают у меня депрессию, потому что принимаю чужое горе слишком близко к сердцу…

Она демонстративно высморкалась и вздохнула.

Мистер Поудмор, нахмурясь, уставился в потолок. И вдруг посмотрел на меня с воодушевлением:

— Вы, Бинг! В одиннадцать часов будьте на церемонии на кладбище. Можете взять деньги на проезд из кассы.

— Но я даже не знаю, что…

— Две тысячи слов. Вы поняли? Немного о присутствующих. Родственники, знакомые… И о церемонии.

Мистер Поудмор захлопнул дверь.

Мюриэл и Элин с сочувствием посмотрели на меня.

— А почему он так странно назвал вас… — задумчиво спросила Мюриэл, погружая в чашку пакетик чая. — Бинг, если не ошибаюсь? Где-то я уже слышала эту фамилию…

Автобус остановился прямо у ворот кладбища. Дождь немного поутих, но было очень сыро и холодно. Я проскользнула позади собравшихся и встала рядом с женщиной в короткой черной юбке.

— Мы планируем отдыхать на Сейшелах в этом году, — сказала она своему соседу, — но Дони хочет ехать на Лансерот со своим бой-френдом, так мне сказал Фред. Что за дурацкая идея, надо же хоть раз съездить куда-нибудь в другое место…

— Как мило, — отозвалась дама в экстравагантной длинной черной накидке, прикрывавшей ее полные ноги с узловатыми венами. — Джеральд хочет на Барбадос. Но я сказала ему: Джеральд, подумай, что будет там с моим желудком. Эти салаты и зелень — для меня просто ад. Правда, говорят, там отличные танцевальные вечеринки с тамтамами. Но я не собираюсь скакать и умирать от голода.

— И куда же вы решили отправиться? — спросила третья собеседница.

— В Блэкпул.

Священник закончил чтение и предложил всем бросить по горсти земли. Какая-то женщина ринулась к могиле с букетом цветов, но тут же вернулась под дерево — дождь расходился все сильнее. Я достала из кармана блокнот.

— Простите, пожалуйста, — обратилась я к полной даме, — я из «Брикстон Меркьюри». Вы не могли бы назвать мне несколько имен и что-нибудь рассказать о родственниках покойного.

— О, как символично! На похоронах Вильдо присутствует пресса. При жизни он старался избегать журналистов. — Она захихикала, прикрыв рот рукой, но, заметив, что на нее смотрит священник, тут же изобразила глубокую скорбь. — Да он просто свалился в незакрытый люк, никто его туда не сталкивал. Уж можете мне поверить, ведь он мой дядя.

Пальцы у меня заледенели от холода, и я едва царапала карандашом по бумаге. Она назвала мне еще несколько совершенно невообразимых имен, которые я с трудом смогла затранскрибировать.

Священник спешил закончить церемонию, держа над головой молитвенник, которым прикрывался от дождя.

Я заметила одного человека, стоявшего поодаль, под широкой ветвью кедра. Присутствующие не обращали на него внимания, быстро расходясь в разные стороны и рассаживаясь в автомобили. Затем кортеж вместе с полицейской машиной медленно двинулся к воротам. Незнакомец выглядел так, словно смертельно болен, — лицо пепельно-серое, а губы посинели от холода. Редкие темные волосы свисали вдоль щек. Внешность выдавала в нем иностранца. Он будто не замечал ни дождя, ни пронизывающего ветра. «Таинственный пришелец из далекого прошлого», — подумала я, решив по возможности расспросить и его. Но я немало удивилась, когда заметила, что этот человек плачет, — должно быть, он был единственным, кто действительно сожалел о смерти Вильдо. Вынув платок, он вытер лицо, мокрое от слез и дождя.

— Никогда. Никогда, — пробормотал он так тихо, что я едва расслышала. — Боже мой, больше никогда.

Фраза показалась мне подходящей для мрачного колорита статьи, и я записала ее в блокнот. Когда подняла голову, то увидела, что незнакомец уже ушел. Я огляделась, но его нигде не было, скамейки пусты, и пустынная аллея тянулась до самых ворот. На кладбище я осталась совсем одна. Над могилами клубился туман, и мокрые ветви деревьев печально покачивались над моей головой. Внезапно поднялся сильный ветер, и какой-то необъяснимый страх охватил меня, я кинулась прямо к выходу и, только оказавшись перед воротами, смогла отдышаться и прийти в себя. Дождавшись автобуса, я забилась в уголок и, видимо, выглядела такой несчастной, что пассажиры с любопытством поглядывали в мою сторону.

Я начала писать прямо в автобусе и не останавливалась, пока не доехала до редакции. Пальто и волосы у меня высохли, я уже согрелась и повеселела. Заканчивая свое повествование, я не сомневалась, что это шедевр журналистской прозы. А чтобы мистер Поудмор не усомнился в этом, я добавила несколько впечатляющих деталей от себя. Проверив по словарю написание кое-каких слов, я с гордостью положила репортаж на стол мистеру Поудмору.