Страница 4 из 10
Она фыркает, говорит что-то еще про «неблагодарная» и уходит. Я закрываю за ней дверь и беру с кровати бабушкин телефон. Звоню в скорую, чтобы узнать, куда увезли бабушку. Получив информацию, сталкиваюсь с проблемой вызова такси. У бабушки – обычный кнопочный телефон и, конечно, нет никаких приложений по заказу такси. Приходится искать на ноутбуке номер и звонить. Машина через эту службу, ожидаемо долго едет. Я успеваю замерзнуть на улице, прежде чем передо мной останавливается старенькая потрепанная девятка. И водитель не сказать, что вежливый.
Забравшись в салон и хлопнув дверью так, словно это не машина, а корыто – иначе просто закрыть ее не получалось – проклинаю Гадаева. По пути убеждаюсь в том, что правильно поступила, написав заявление. Не представляю, как после такого работать с ним дальше. У-у-у! Если бы только у меня был был телефон! Я бы смогла ответить на звонок бабушки или соседки, но эту возможность у меня забрал черствый сноб! Чтоб ему пусто было!
– Здесь? – слышу бас водителя.
– Наверное…
Когда расплачиваюсь и выхожу, понимаю, что нет – не здесь. Приемный покой гораздо дальше, и мне придется идти до него пешком, что я и делаю. Добравшись, тут же подхожу к дежурному регистратору и спрашиваю, как попасть к бабушке. Оказывается – никак. Даже такой близкой родственнице, как я. Прямо сейчас она находится в реанимации и к ней никого не впускают.
Примерно через пять минут моего пребывания в больнице приезжают и родители. Мы вместе дожидаемся врача, который сейчас проводит экстренную операцию другому пациенту. Меня немного потряхивает, а еще возникает жгучее желание все высказать Гадаеву. Прямо сейчас. Позвонить ему, благо я помню его номер, и сказать, какая он сволочь!
Когда врач, наконец, выходит к нам, время на часах переваливает за десять. Он явно измучен проведенной операцией и не готов разговаривать с родственниками другого пациента, но все же останавливается. От него узнаем, что бабушке показано шунтирование и проводить его, конечно же, лучше за границей. Врач советует Израиль, если есть такая возможность.
Нам остается только покивать головой. Разумеется, у родителей нет таких денег. Папа пытается восстановить свой бизнес и начать все с нуля, так что весь заработок он вкладывает сейчас в дело.
– Ничего страшного, – причитает мама. – Найдем здесь неплохих врачей. Ева неплохо зарабатывает, да, малыш? У тебя же есть сбережения?
– Я как раз хотела поговорить о работе, – начинаю. – Я сегодня написала заявление на увольнение.
Две пары глаз смотрят на меня так, словно я сморозила удивительную глупость. С одной стороны – я их понимаю. После того, как я отучилась на финансиста, достойную работу найти было трудно. Без стажа мне предлагали неплохие должности, но зарплата там была мизерной, а работы довольно много.
На начинающих специалистах максимально экономили, поэтому папа устроил меня не по специальности к Артему – личной помощницей с дурацким графиком, но зато сколько мне платили! Такую работу нельзя было упускать, я это прекрасно понимаю, ведь найти сейчас что-то похожее у меня не получится. Должность личного помощника в других компаниях тоже предполагает стаж. Желательно, от трех лет. Я же работаю всего год. Да, в престижной развивающейся компании и при условии, что Гадаев даст мне хорошую рекомендацию, я могла бы что-то найти, только вот после его записки сомневаюсь, что я получу честную характеристику просто так.
Наверняка он снова все опошлит и предложит что-то такое, от чего я, как уважающая себя женщина, вынуждена буду отказаться. А без его рекомендаций, конечно, я ничего хорошего и достойного не найду. Реакция родителей предельно понятна, но я надеялась, что они хоть чуточку выразят понимание.
– В смысле заявление на увольнение? – переспрашивает мама так, будто у этого сообщения есть дополнительный подтекст.
– Ты не справляешься с работой? – а это уже папа.
– Я не могу работать с Артемом, – даю простое объяснение.
Больше всего удивляется, конечно, папа. В его лексиконе нет такого понятия «не могу». Он, сколько я себя помню, всегда старался для нас с мамой. Я родилась, когда у нас уже все было, но мама не раз рассказывала, как папа работал на трех работах, чтобы собрать денег на «свое дело». Мама всегда ставила отца в пример, говорила, что я должна стараться так же. И я старалась. Мне даже удалось кое-что отложить с тех денег, что платил мне Гадаев, но заначки давно нет. Она ушла на лечение бабушки в прошлый раз, так что ни о каком «своем деле» не может идти и речи.
– Он тебя обижает? – спрашивает отец. – Если да – я с ним поговорю. Все же, не чужие люди. Да, у нас сейчас все не так гладко с финансами, как прежде, но отношения не испортились, так что…
– Не нужно, пап. Он меня не обижает.
– А что тогда? – это уже мама. – Ты хоть представляешь себе, как сложно найти работу? Еще и с такой зарплатой!
Она, как обычно, не церемонится и давит на самую больную мозоль. Хуже, что ответа у меня нет.
– Я все решила, – сообщаю. – Пап, не нужно ни с кем говорить, мам, я что-нибудь придумаю. Не расстраивайтесь.
Глава 6
Чтобы хоть как-то отвлечь их от разговора об увольнении, говорю, что забыла телефон на работе и прошу у мамы номер Никиты. Я его на память не помню. Уверена, почему-то, что он у нее есть и оказываюсь права. Мы не так часто созваниваемся, да и в этом никогда не было необходимости. Никите я звонила редко и еще реже о чем-то его просила, предпочитая решать проблемы самой. Сегодня я на это не способна. После сообщения о необходимой операции мне нужен кто-то, кому я смогу склонить голову на плечо и поплакать. А еще – попробовать поговорить с Никитой. Возможно, он одолжит денег на операцию.
– Да, – его голос звучит бодро и радостно, так что я отбрасываю мысль о том, что могла его отвлечь от важного дела.
Да, отношения у нас немного странные. Мы словно чужие друг другу.
– Привет, – говорю в трубку. – Ты сможешь меня забрать? Я в больнице, бабушке стало плохо и…
– В какой ты больнице? Я приеду так быстро, как только смогу.
Называю ему адрес, а затем передаю маме телефон и снова попадаю под шквал нравоучений. Папа преимущественно молчит, но маму не перебивает, значит, поддерживает все ею сказанное. А говорит она много. О том, что у Артема, между прочим, можно было бы попросить денег «в счет зарплаты». О том, что увольнение – не выход, тем более сейчас, когда наше положение так шатко. Сбежать не выходит, поэтому вынужденно все это слушаю и лишь киваю головой. Идея сбежать на необитаемый остров кажется мне спасением, но на билет мне не хватит денег, поэтому слушаю дальше.
Заканчивается все тем, что Гадаев – прекрасный и понимающий человек. Он едва ли не эталон мужчины. Уверена, если бы Никита не был сыном ее подруги, мама бы не задумываясь сбросила его со счетов и велела присмотреться к Гадаеву. Такой мужчина пропадает. Решительный, дерзкий, горячий…
Та-а-а-к! Мои мысли ушли явно не в ту сторону.
Переключиться позволяет подъехавший автомобиль Никиты. Я, изрядно к этому времени пропитанная нравоучениями и «идеальным» Гадаевым, рада Ника видеть, как никогда прежде. На радостях я даже первая его обнимаю и целую в щеку. Для будущего разговора это даже хорошо.
– Привет, – шепчет мне на ухо. – Как ты?
– Держусь, но за бабушку очень переживаю.
Никита деловито кивает, здоровается с моей мамой, протягивает для приветствия руку отцу. Делает все, что должен делать идеальный зять. Не зря родители его так любят. Непонятно только, почему я к нему так холодна. Впрочем… теперь-то мне это как раз понятно. Если бы Никита за те месяцы, что мы вместе, сумел разжечь во мне то, что удалось Гадаеву за несколько минут, я бы прямо завтра дату свадьбы назначила, а пока…
До сегодняшнего дня я думала о том, как сильно расстроятся родители, когда мы с Никитой расстанемся. Сейчас, конечно, не время. Они только узнали о моем увольнении. Новости о Никите они не переживут.