Оборотные цветы

Оборотные цветы

Клыки и когти. Глава 1

Зима в этом обороте настала неожиданно: казалось, ещё вчера по-осеннему пригревало солнце, а уже сегодня холод пронзил всё вокруг. Реку сковало тонким слоем льда, снег укрыл застывшую землю, а заиндевевшие хвоинки обиженно захрустели под ногами.

Я отстегнула лыжи и растёрла схваченные морозом щёки. Так и знала, что нужно было раньше собирать лесную калину! Вот как чувствовала, что зима придёт неожиданно, застанет врасплох, ибо в этих местах она была лютой и безжалостной. Не успел запастись едой на холода — считай будешь жить впроголодь до самого лета.

Найдя наконец ещё ранее примеченный мною куст калины, я сбросила со спины небольшой кузовок и стала быстро собирать в него ягоды. Калина замёрзла. Жаль, что теперь у неё будет немного другой вкус. Правда своих целебных свойств она не растеряет.

Несмотря на морозец, пальцы работали привычно и быстро, так что вскоре я неслась по первому снегу домой, оставляя за собой чёткий лыжный след.

На выходе из леса я ненадолго остановилась и замерла на пригорке, рассматривая Олений Лог — небольшую деревню, скрытую от чужих глаз. Со стороны, пожалуй, она выглядела неприглядно: небольшие домики, скученные в ряд, притаились на дне оврага, словно бурый медведь, желавший укрыться от посторонних глаз. По правде говоря, жители Оленьего Лога были и впрямь похожи на медведей: высокие, кряжистые, обманчиво медлительные, они были хорошими охотниками и крепкими семьянинами.

Мне нужно было к самому крайнему дому, стоявшему поодаль от других. Там жила я с Марьяной — моей спасительницей, ставшей для меня родной матерью. Она, как и я, была здесь чужачкой: пришедшая с солнечного юга рыжеволосая девчушка осела на окраине Лазурной Империи и осталась здесь жить одна, отказавшись выйти за какого-нибудь пригожего местного молодца, хотя некоторые и сватались к ней поначалу.

Впрочем, я совершенно не могла представить её, такую жизнерадостную и смешливую, рядом с угрюмым и молчаливым мужчиной, который будет лишь морщиться от звонкого девичьего смеха, а скорее всего, и вовсе запретит это — негоже праздным делам предаваться, домового стыдить. Местные жители вообще были весьма суеверны, к духам леса они относились со страхом и опаской, задабривая их по необходимости и не желая встречаться с ними воочию.

Что побудило Марьяну переехать сюда, она так мне и не рассказала, хотя я многократно просила об этом. Марьяна лишь отшучивалась и говорила, что так повелели звёзды. Из своей прошлой жизни она взяла немного: пару книг, которые здесь были неуместной редкостью, и рассказы о знаменитых южных базарах, морях, необычных сладостях, вкус которых я даже не могла представить. Зато историю о том, как я появилась в её жизни, Марьяна рассказывала всегда охотно, вспоминая мельчайшие детали, словно с тех пор прошло не двадцать лет, а одна неделя.

Однажды, после самой тёмной и долгой ночи в году, когда лютая зима беснуется, теряя свою власть, на её пороге появился свёрток, в котором лежал младенец. Не было никакого стука в дверь,  лишь оглушительный звук, похожий на резкий хлопок. Марьяна тут же, не раздумывая ни секунды, выскочила во двор и разглядела в бушующей метели большой свёрток у ног.

Она говорила, что я была наскоро замотана в толстую шкуру недавно освежёванного животного, и странная колыбель эта практически задубела и покрылась тонкой ледяной коркой. Я не подавала никаких признаков жизни, но Марьяна сумела меня выходить. Ведь в далёкой солнечной стране она получила лекарские знания, благодаря которым я не погибла от переохлаждения.

Вот и всё — никаких опознавательных знаков не было. Марьяна сказала, что первая её мысль была о том, что это нежеланный ребёнок загулявшей девушки, но людей в Логе немного, к тому же как помощница повитухи она знала, что женщин на подходящем сроке не было, а ближайшая деревня находилась в трёх днях пути от нас. Но всё же кто-то завернул меня в эту шкуру, отнёс к порогу того единственного дома, где мне могли помочь. Ведь местные не владели целебной магией и тем более не обладали профессиональными знаниями лекаря, поэтому обращались к молодой знахарке часто, а я, подрастая, стала собирать лечебные травы, ягоды и охотиться на мелких животных, постепенно перенимая мудрость приёмной матушки.

Жители Оленьего Лога к Марьяне относились так же, как и к лесным духам, недолюбливая и обращаясь лишь по необходимости, не испытывая перед ней благоговейного ужаса и не предлагая помощи, которая была необходима одинокой молодой женщине с маленьким ребёнком. Она так и осталась чужой этому краю: стоило ей войти в лес, как Марьяна тут же терялась и испуганно бродила меж трёх елей. Я же знала лес едва ли не лучше местных.

Но для хороших охотников и крепких семьянинов мы остались странными и непохожими на них. Все коренные жители Оленьего Лога были русоволосы и голубоглазы, Марьяна же на их фоне была маленьким лучом света: хрупкая, невысокая, улыбчивая, осыпанная веснушками и вечно напевающая какую-нибудь южную мелодию. Иногда мне казалось, что на её голове не волосы, а самые настоящие сгустки пламени, которые под скупыми лучами здешнего солнца переливались и словно бы вспыхивали.

Хотя если Марьяна для них была чужой и непонятной, то чего уж говорить обо мне?

Любая девушка Оленьего Лога была ниже меня на полголовы, а в обхвате шире почти в два раза. Мои прямые волосы, спускавшиеся чуть ниже плеч, были чернее, чём самая долгая и страшная ночь в году, и непривычно коротки для местных жителей. Глаза насыщенного тёмно-синего цвета с фиолетовыми искорками смотрели излишне прямо, что особенно отталкивало довольно скрытных по натуре людей. Наверное, в женском кругу меня даже жалели за такое расхождение с принятым здесь идеалом красоты, но и побаивались тоже. Как-то, относя снадобье дочери старейшины, я услышала сказанное в мой адрес очень тихо несмышлёными детьми слово "упырица".

Но мне нравилась моя излишне белая кожа, овальное лицо с резко выступающими скулами и по-хищному заострённые его черты. Иногда Марьяна, посмеиваясь, говорила, что даже моя речь более плавная и тягучая, в отличие от местных, правда, сама я этого не замечала. Ну и, конечно, моё появление совершенно не нравилось суеверным жителям Оленьего Лога, да и магия Марьяны всё же вносила свою лепту. Поэтому и жили мы на отшибе, вдалеке ото всех.

Я поправила короб за спиной, откинула чёрную прядь со лба и усмехнулась. Что бы сказали жители Оленьего Лога, узнай они, что во мне тоже просыпается магия? Правда, медленно и неохотно, словно лето, приходившее сюда, но всё же…

Пока что я носила амулет, сдерживающий неконтролируемые всплески магии, потому что ожила во мне она поздно и существовала отдельно, проявляя себя независимо от моего желания, но это пока. А вообще давно должна была проявиться, двадцатый год как-никак. Оттолкнувшись, я понеслась вниз с горы к покосившемуся дому, из трубы которого валила струйка дыма, а внутри так чудно пахло лесными травами и свежими лепёшками, которые Марьяна пекла для меня.

Но дым, валивший из трубы, почему-то заставил меня нахмуриться. Странное тягостное чувство зародилось в душе. С неба хлопьями повалил снег, скрывая от меня покосившийся домик. Стараясь хоть что-то разглядеть сквозь пух снежных лебедей, прикрыла глаза рукой и ещё через пару метров поняла, что дым был не радостного серого цвета, а — чёрным и густым.

Вдвое быстрее полетела по белой земле. Теперь крошечные снежинки казались осколками стекла, врезавшимися в лицо. Вот уже виден небольшой домик, чернеющий на фоне снега, и распахнутая настежь дверь, впускающая лютую зиму вовнутрь.

Моё сердце замерло, когда позади раздался нечеловеческий вой, разносившийся словно отовсюду. На мгновение перед глазами появилась чёрная пелена, а сердце болезненно пропустило удар, и после зашлось от сраха вдвое быстрее. Перепутать этот звук было ни с чем невозможно: столько звериной клокотавшей ярости было заключено в нём.