Снег в августе

И вдруг Майкл Делвин услышал голос.

Человеческий голос.

Это был вовсе не ветер, а первый настоящий голос, который он услышал после того, как покинул дом.

Он остановился и принялся вглядываться в пустынный мир вокруг.

А затем сквозь косую снежную пелену он увидел человека, который выглядывал из двери синагоги на Келли-стрит. Человека с бородой. В черной одежде. Прямо как тот, кто окликнул Билли Бэтсона из темного вестибюля подземки. Человек размахивал руками, делая знаки Майклу.

– Привет, привет! – кричал бородатый мужчина, будто бы он находился намного дальше, чем через улицу. – Привет… – Будто совсем издалека, из другой страны.

Майкл оставался на месте. Мужчина все подзывал его к себе.

– Привет, пожалуйста, – умолял человек. – Не могли бы вы подойти…

Голос звучал как-то по-стариковски, смягченный падающим снегом. Голос прямой и указующий, будто заклинание. Майкл все еще стоял на месте. Это была синагога, таинственное здание, в котором евреи поклонялись своему богу. Майкл проходил мимо сотни раз, но, кроме как субботним утром, двери почти всегда оставались закрытыми. В каком-то смысле это здание не принадлежало округе – в том смысле, в котором ее частью был собор Святого Сердца, и кинотеатр «Венера», и бар Кейсмента. Синагога возвышалась своими тремя этажами над улицей Келли, но Майклу всегда казалось, что на этот угол она однажды упала посреди ночи, прилетев издалека.

Но это было еще не все. Для Майкла синагога всегда была чем-то откровенно пугающим, будто бы за ее закрытыми дверями совершаются тайные ритуалы, а может быть, и страшные преступления. И, наконец, на Элисон-авеню каждый мог подтвердить, что евреи убили Христа. А если они оказались способны убить сына Божьего, то что же они могут сотворить с обыкновенным ребенком посреди бруклинской метели? Майкл на секунду представил себе, как бородатый мужчина связывает ему руки и запихивает в печь или замуровывает в стену, как того парня в «Бочонке Амонтильядо». Он представил себе заголовок в «Дейли ньюс» – МАЛЬЧИК ПРОПАЛ ВО ВРЕМЯ БУРИ. И двинулся было дальше.

Бородатый человек снова позвал его:

– Пожалуйста.

Майкл остановился. В том, как человек произнес простое слово «пожалуйста», ему послышалась какая-то особенная нота. Это был звук страдания. Будто бы вся его жизнь зависела от того, что сделает Майкл. В этом слове была и боль. И печаль. Может быть, бородатый мужчина был просто бородатым мужчиной, взывающим о помощи. И вовсе не агентом дьявола. Словно они вдвоем оказались посреди бездорожья Арктики – две частицы живого в призрачной пустыне мертвого мира.

Если я уйду, подумал Майкл, то по одной лишь причине – из-за трусости. Мэйлмют Кид не ушел бы. И Билли Бэтсон тоже. Черт, а ведь если бы Билли Бэтсон убежал от человека в черном костюме, он никогда не превратился бы в Капитана Марвела. И мой отец Томми Делвин не убежал бы. Даже от тысячи проклятых нацистов. И уж точно – от человека, который просил о помощи таким тоном.

Мальчик перешел через улицу, с трудом удерживаясь в равновесии, увидел сквозь вихри стену синагоги и с усилием направился к боковому входу. Он разглядел лицо бородатого человека. Под тяжелой черной шляпой обнаружились голубые глаза, скрытые за толстыми линзами очков в роговой оправе. Нос его был небольшим, отчего большой казалась борода, куда больше, чем на самом деле; она выглядела так, будто вырезана из куска дерева. Борода была темной, в ней попадались ржаво-рыжие и седые волоски, но мальчик так и не понял, сколько человеку лет. Тот стоял в дверном проеме в наброшенном на плечи темном твидовом пальто. Вся остальная его одежда была черной.

– Пожалуйста, – сказал он. – Я есть рабби. Пожалуйста, нужен помощь. Вы можете дать мне помощь?

Напрягаясь от страха, Майкл сделал к нему шаг. Внезапно ветер стих, словно переводя дыхание. Мальчик посмотрел на бородатого мужчину, заметил его грязные ногти и мятые обшлага твидового пальто – и снова подумал о том, не кроются ли за всем этим мрачные тайны синагоги.

– Видите ли, рабби, я…

– Один минут это занимать, – сказал рабби.

Майкл пытался подобрать слова, дрожа от страха, любопытства и холода.

– Я алтарный служка в соборе Святого Сердца, – сказал он. – В католическом, понимаете? И я опаздываю на восьмичасовую мессу, и…

– Даже не один минут, – сказал рабби. – Битте. – Он запахнул пальто. – Пожалуйста.

Майкл бросил взгляд на неосвещенную прихожую за его спиной. Стены были обшиты деревянными панелями высотой футов в пять, увенчанными узким карнизом. Остальная часть стен была выкрашена краской кремового цвета. Больше ничего он разглядеть не смог. Мальчик подумал: а что, если он окажется Свенгали, бородатым типом из кино, который умел гипнотизировать людей? Или Феджином из «Оливера Твиста», заставлявшим детей воровать и приносить ему краденое? Нет, его голос был не таким, как у тех мерзавцев. Ветер вновь разбушевался, будто бы настаивая на чем-то. Между прочим, подумал мальчик, я всегда могу столкнуть его с лестницы. Или сбить с него очки. Пинком распахнуть дверь. Или коленкой под яйца. Одно лишь неверное движение – и рраз! Представляя эту расправу, он наконец уговорил себя побороть страх.

– Ладно, – вдруг сказал Майкл. – Но давайте по-быстрому. Чего вы от меня хотите?

Бородатый человек широко распахнул дверь, и Майкл ступил внутрь, внезапно почувствовав тепло, поскольку ветер остался позади. Вниз вели три ступени. Мальчик нерешительно стоял на верхней.

– Немножко света – это хорошо, да? – сказал рабби, показывая рукой вокруг.

– Ну, наверное.

– Там, – сказал рабби. – Видите?

Майкл спустился на ступеньку ниже и всмотрелся сквозь полумрак в стену справа. В панель был врезан выключатель. Рабби сделал нервозный жест рукой, будто бы включая свет. Но до выключателя он не дотронулся.

– Это нужно включить? – спросил Майкл.

Рабби кивнул:

– Да, ведь… это… темно или нет?

К Майклу вдруг вернулась осторожность.

– А почему бы вам не включить свет самому?

– Это… нельзя, – ответил бородатый человек, будто бы подыскивая подходящее слово. – Сегодня Шаббат, понимаете, и – ну, это ведь просто, нет? Всего лишь…

Он махал рукой в воздухе, чтобы показать, как просто это сделать. Майкл сделал вдох, шагнул вниз и щелкнул выключателем. Зажегся плафон на потолке. Они были в небольшой прихожей, в дальнем конце которой три ступеньки вели вверх – к следующей двери. Кремовая краска потолка была вся в трещинах и осыпáлась. Мальчик медленно вдохнул. Никакой бомбы не взорвалось. Не опустился железный занавес, чтобы сделать его узником. Внизу не открылся люк, через который он упал бы в темницу. Выключатель оказался просто выключателем. Рабби улыбнулся, обнажив желтые неровные зубы: судя по виду, он был доволен. Майкл чуть расслабился и согрелся.

– Спасибо вам, спасибо, – сказал рабби. – Аданк[1]. Очень хороший мальчик вы есть. Ду бист зейер гут харцик[2]… Очень хорошо.

Затем он показал на карниз, что над деревянными панелями.

– Это вам, – сказал он. – Пожалуйста, взять. Для вас.

Там лежала, тускло поблескивая в свете плафона, монета в пять центов.

– Нет, это было нетрудно, не нужно…

– Пожалуйста.

Майкл вновь забеспокоился, заторопился, ведь ему предстояло пройти сквозь метель еще четыре квартала. Он взял монету и сунул ее в карман пальто.

– До свидания, – сказал мужчина. – И спасибо вас.

– Пожалуйста, рабби.

Мальчик открыл дверь и ринулся в бурю, почувствовав себя выше, сильнее и храбрее.

3

Отец Хини выглядел так, будто он сам предпочел бы сегодня остаться в постели. Венчик нечесаных седых волос в сочетании с кустистыми черными бровями и небритыми щеками наводил на мысли о рассеянности и небрежности. Лишь его глаза выдавали человека, послужной список которого тянул на героя – по крайней мере, по мнению Майкла и кое-кого еще из алтарных служек. Глаза были заплывшими больше обычного, отчего Майкл представил его в роли командира японской подводной лодки, который шпионит на УСС. Это не было полным абсурдом: он слышал от других священников, что отец Хини был армейским капелланом в Северной Африке, Сицилии и Анцио; он воевал и в Германии под командованием генерала Паттона. В Битве за выступ он не участвовал, однако, когда Майкл спросил его об этом, он сказав, стиснув зубы, что знал кое-кого, кто там погиб. Ни в своих проповедях, ни по утрам в ризнице отец Хини не говорил о войне. Но Майкл был уверен: война нависала над ним, словно черная туча. В конце концов, еще и двух лет не прошло с того момента, как он в последний раз соборовал умирающих солдат.

1

Спасибо (идиш).

2

Ты очень добрый (идиш).