Страница 24 из 54
— Жослен тоже выпил целый кувшин, — сказал он. — Я отправил его подмести площадь перед домом, пусть воздухом подышит.
— А зачем праздник? — спросила Таня, воруя с доски кусок моркови и отправляя его в рот.
— В честь твоего возвращения домой.
Таня замерла, и Влад на нее посмотрел долгим и грустным взглядом.
— Да, милая, сегодня я получил письмо от Свирла, и он готов провести перемещение завтра.
— Уже завтра? — проговорила Таня. — Так быстро…
— Мне тоже не хочется расставаться, но такой шанс выпадает очень редко. Мы не должны его упустить, — с этими словами Влад ссыпал свеклу в глиняный горшок. — Однако сегодня я прошу тебя не грустить. Сегодня у нас праздник в честь того, что мы есть друг у друга и что одна большая мечта завтра сбудется: ты наконец-то вернешься домой.
Таня кивнула, чувствуя, как сжало грудь, и крепко обняла Влада. Тот стоял, далеко раздвинув испачканные свеклой руки, и старался не расчувствоваться.
— Все, больше не буду грустить, — пообещала Таня, отступая. — С этого момента будем веселые.
— Северянка, хватит отвлекать Влада, — судя по тону, Росси все еще сердилась на подругу за ее ночные разговоры с мужчиной ее мечты. — Бери нож и присоединяйся к нам. Мы режем виньрет.
— О, винегрет? — радостно переспросила Таня, выбирая себе деревянную доску и нож. — А рыбка будет к нему?
— И рыбка, и мясо, и все, что твоя душа пожелает.
— А оливье? — с замиранием сердца спросила Таня.
— И оливье. Докторской колбасы тут не сыскать, зато я купил маленького фазана, и мы будем есть салат, как в лучших домах, — ответил Влад, демонстрируя кусок плохо ощипанной тушки.
— А оливье — это мясо такое? — поинтересовалась Росси, ловко нарезая картофель.
— Ох, оливье — это сказка, — мечтательно проговорила Таня, и Влад принялся объяснять Росалинде традиции их с Таней родины.
Вернулся Жослен, растрепанный, пахнувший прохладой и сухими листьями. Он снова схватился за кувшин воды, Влад продолжал беззлобно комментировать их с Тане ночные посиделки, а Росси — вздыхать, пока Жослен не догадался коротко поцеловать ее в макушку. День обещал быть по-семейному теплым, и Таня то и дело откладывала нож, чтобы посмотреть еще раз на друзей, запечатлеть в памяти каждую черточку их лиц, а в душе — ощущение от их близости.
***
На следующий день, когда она в компании друзей пробиралась по улицам Илибурга, пряча руки от холода в складках плаща, воспоминания о прошедшем вечере согревали ее. Это было теплое прощание за простым, но сытным столом, на котором горели толстые восковые свечи. На нем илирийские блюда соседствовали с русскими, соленые огурцы смешались с крупными талийскими оливками, и Влад даже достал бутылку крепкого алкоголя, который получил с помощью своего замечательного оборудования, но никто его попробовать не решился. Владимир достал гитару, и они по очереди с Жосленом пели песни обоих миров. Расхрабрившаяся после двух бокалов вина Росси рассказывала страшные сказки, а Сен-Жан непрестанно шутил, прогоняя жуткие тени. А потом они принялись вспоминать свои приключения, и смеялись, а Росси плакала из-за грядущего расставания, и друзья вместе с Владом утешали ее. И когда на следующий день они всей компанией вышли под низкое серое небо, им было не о чем жалеть: все происходило так, как должно.
Лаборатория Свирла, не в пример убежищу Влада, располагалась в богатой части города. Им пришлось пересечь Илибург по диагонали, и на протяжении всего пути им не встретилось ни одного экипажа, чтобы согреться и добраться до места назначения быстрей. Пока Таня пряталась у Влада, город продолжал страдать в агонии. Улицы были пусты, ветер гонял по ним мусор. У одного из домов лежала разломанная повозка, словно труп чудовища. Витрины магазинов, которые хозяева не удосужились заколотить, осыпались осколками на мостовую, и их большие окна напоминали открытые от ужаса беззубые рты. Мятеж прошелся по улицам, словно ураган, срывая все великолепие, лишая Илибург красок, и небоскребы с молчаливым укором взирали из-под облаков.
Перекресток Центральной улица с Тридумовым проспектом был одним из самых красивых мест в городе. Дороги здесь сворачивались в кольцо, посреди которого за кованой оградой жались друг к другу красно-желтые деревья. Их было видно издалека, взрыв цвета посреди серой безысходности, отчаянный пожар, единственный, который той осенью не принес никому горя. Над тонкими белоствольными деревьями с яркими бордовыми, красными и желтыми листочками взлетала стелла, и на вершине ее сидел каменный дракон. Он держал в руках полупрозрачную синюю сферу, и хвост его обвивал каменную опору, а крылья распростерлись над изнывающим от человеческой глупости городом. Посреди круговой дороги лежало огромное бесформенное нечто. Издалека его можно было принять за кучу хлама, тряпок или другого мусора, но по мере того, как Таня приближалась к нему, становилось понятно, что нечто имеет приятный голубой цвет, у него есть уши и усы, а еще оно отвратительно пахнет. Резкий порыв ветра принес тошнотворный запах разножения, и тут же Владимир сдавленно вскрикнул и закрыл рот рукавом.
— Уэлл!
— Уэлл? — пискнула Росси. Она морщила прелестный носик и вглядывалась вперед, а Жослен рядом прошептал строки неизвестной Тане молитвы.
Когда до голубоватого нечто оставалось не больше тридцати шагов, стала очевидна страшная правда: посреди дороги под взглядом каменного дракона лежала голова. Огромная чешуйчатая голова с продолговатыми ушами, вытянутой мордой, с которой свисали и падали на грязную дорогу вибриссы, стеклянные глаза, отражавшие безучастное серое небо. Под ней некогда собралась лужа крови и растеклась в разные стороны тонкими ручейками, но они успели высохнуть и застыли пугающими свидетельствами чьего-то преступления.
— Кто это? — сдавленным голосом спросила Таня.
— Уэлл. Водный дракон, Великий Библиотекарь, — ответил Влад. — Изверги, тупые звери, что же они с ним сделали?
Он сорвался с места и за считанные секунды оказался рядом с головой Уэлла. Глазные яблоки облепили мухи, во внутренностях шеи кто-то копошился. Прикрывая нос и рот рукой, Влад стоял над мертвым драконом и качал головой. Всхлипнула Росси: вид смерти внушал ей ужас, и она не могла справиться со слезами. Даже Тане, выросшей на фильмах ужасов, стало нехорошо.
— Никто не заслужил такого, — проговорила она по-русски. — Дракон или человек — так нельзя поступать.
— Ты права! — отозвался Влад на драконьем. Он был уже рядом и дотошно вытирал руки платком, хотя даже не касался головы. — Уэлл был самым безобидным из Великого Совета, обитал в Библиотеке, заботился о книгах и знал, наверное, все на свете. Он даже не умел изрыгать огонь. А эти… твари. Мятежники, Бурунд их забери! Убили самого слабого и бросили гнить посреди улицы.
— Можно мы уйдем отсюда, — взмолилась Росси. — Пожалуйста. Мне так его жалко. А еще он пахнет ужасно, — добавила она, смутившись.
— Да, вы правы, — нахмурил брови Влад. — Не на что тут больше смотреть. Надеюсь, Мангон этого не видел.
И они отправились к реке, ветер с которой уносил запах чужой мести прочь. Лирой, приток Отолуры, на котором стоял Илибург, неспешно нес свинцово-серые воды на запад, к великой реке, закованный в гранит набережных. Каждые несколько кварталов берега Лироя стягивали массивные мосты, и большинство фонарей на их опорах были разбиты. Влад провел друзей по одному из мостов, над которым ветер свирепствовал особо сильно, вдоль молчаливых богато украшенных фасадов к лаборатории Свирла. Она располагалась также в проулке, но совсем близко к большой улице, и ее стены украшали искусные мозаики с изображением алхимиков за работой.
— Мы пришли, — выдохнул Влад, останавливаясь перед высокими деревянными дверями.
— Наверное, здесь мы с вами прощаемся? — проговорила Таня, а сама сцепляла и расцепляла руки, пытаясь справиться с волнением.
— Зачем же? Я пойду с тобой к Свирлу, оплачу его услуги. И провожу тебя, помашу на прощание, — вымученно улыбнулся Влад.