Страница 68 из 79
– Их я вам и так покажу, я уже поговорила, – хмыкнула я, не добавив «пока вы в ванне отмокали». Чалерм снова смотрел на меня как-то по-особому, как будто я была кем-то другим, но мне на удивление не хотелось больше возвращать его в реальность. – А чего вы от них хотите?
Учёный моргнул, как будто удивился, что у меня возник такой вопрос, и я чуть не обругала себя. Он ведь думал, что я понимаю ход его мысли. Могла бы помолчать и сойти за умную. Но с какой стати мне перед ним выделываться?
– Если голова заодно с теми махарьятами, что наживаются на этой деревне, жителям стоит об этом узнать, не находите?
Меня, наверное, извинял тот факт, что мне бы в голову не пришло – махарьяты наживаются на обывателях, страдающих от демонов?! Да ещё и голова в доле?!
– Пойдёмте, – выдавила я.
Чалерм ходил за мной хвостом, пока я показывала ему дома всех семей, потерпевших от чёрных гигантов, и каждого, открывшего дверь, он просил подойти на склад. Наконец у последнего дома мы расстались – он вместе с отцом семейства пошёл беседовать со всеми собранными людьми, а я забежала на рынок захватить на всех еды, потому что деревенский голова кормить нас тоже не собирался.
Махарьятов я нашла у развалин сарая, которые Вачиравит уже истоптал в щепу.
– Что так долго? – сразу потребовал знать он, отбирая у меня корзинку с паровыми пирожками. – И где ты потеряла Чалерма?
Я рассказала им, что к чему, наблюдая, как Вачиравит и его махарьяты один за другим уничтожают пирожки. Наконец Канавут сообразил и отложил для меня три штуки.
– Пускай Чалерм говорит, – резюмировал Вачиравит, когда я закончила. – Он умеет. Ты узнала, где другие пни?
Я узнала. Вернее сказать, узнал Чалерм, пока уговаривал местных подойти на встречу, а я рядом стояла и слушала, как будто впервые со взрослыми на охоту вышла.
– Пошли ставить барьеры, – решил Вачиравит и картинно развернулся, взмахнув плащом, как крыльями, хотя я ещё не сказала ему, куда идти. Адифеп и Канавут с сомнением оглядели Гам и Лека, которые спали на ходу, всё ещё не оправившись от укусов. Но бросать их здесь одних было небезопасно.
У первого же пня меня ожидало новое потрясение. Вачиравит принялся плести барьер – ну как плести, наворачивать сырую махару, ровно как он делал вокруг ступы на пике.
– Кх-хм, – негромко привлекла я внимание Канавута, который в этот момент помогал Леку сесть под куст. – А… это надёжный барьер?
Махарьят глянул через плечо.
– Лианы удержит.
– А людей?
– А зачем людей? – не понял Канавут.
– Ну… Чтобы не подходили?
– Они и так знают, что к сараям не надо подходить, – заметил Адифеп.
Я сдержала мучительный вздох. У меня уже не оставалось сил спорить – а если кто-то забыл, а если дети заиграются и забегут, а если проезжий… Оставив мужчин заботиться о раненых, я подошла к Вачиравиту, чтобы прикинуть, не могу ли я как-нибудь потихоньку улучшить его работу. Он уже намотал два круга и остановился, карябая что-то на листочке. Приглядевшись, я заметила, что одна из сырых нитей приподнята над землёй примерно на уровень моего лба, и на ближайшем кусте висит грубо выписанный бумажный якорь, к которому она и крепится. Такой же нашёлся у подножия куста на второй нитке. Я узнавала этот почерк. Значит, тот никчёмный детский барьер вокруг пика, который я прорвала, отковыряв с палки кусочек коры, тоже ставил Вачиравит.
А что, никому кроме него не было нужды закрывать дорогу к пустующему дому амарданура и покоящейся там амардавике?
Я поймала себя на мысли, что хочу спросить об этом у Чалерма, и обрадовалась, что он был не с нами.
Мы успели поставить ещё два барьера до тех пор, когда вернулись Найяна и Джаран. Точнее, ставил-то Вачиравит. Махарьяты в основном занимались перетаскиванием раненых с места на место, а я не видела смысла в барьерах на пару чаш, да ещё таких халтурных, но разделяться не стоило – чёрные гиганты всё ещё представляли для всех нас угрозу.
Найяна и Джаран принесли полные заплечники бутылочек с жидкостью от лиан. Маленьких таких, вроде тех, в которых хранят ценные лекарства.
– А в бочонках не проще было бы? – удивилась я.
– А они так хранятся, – пожала плечами Найяна. – Обычно же больше одной-двух и не нужно, если новый сундук обработать или какой-нибудь шкафчик…
Я почесала затылок под пучком и пошла к ближайшему дому просить лейку. А то как мы из этих пузырьков будем лианы поливать?
Хозяйку дома я оторвала от возни на кухне, и из дверного проёма аппетитно пахнуло жареной рыбой и запечённым ямсом. Я-то уже наелась, а вот Чалерму никто пирожков не оставил. Так что я выразительно понюхала воздух, похвалила стряпню и, конечно, тут же получила к трём лейкам кулёк из лотосового листа с обедом для одного чересчур трудолюбивого праата. Когда я отдавала лейки махарьятам, так и подмывало спросить: сами-то справитесь или мне проследить? Но, конечно, я была не в том положении.
– Пойду схожу за Чалермом, – вместо этого предложила я, пряча за спину кулёк, чтобы не отвечать на насмешки.
– Одна? – нахмурилась Найяна.
Я выразительно помахала четырьмя бутылочками, зажатыми между пальцев свободной руки.
– Если что, буду брызгаться.
Махарьяты серьёзно покивали и занялись розливом жидкости по лейкам. Вот отец меня не видит… Но если бы чёрный гигант напал на нас, пока мы тут возились все вместе, разве бы для меня это было безопаснее? Что бы сделали эти несчастные недоучки? Кроме того, чтобы зубами выдернуть пробку и плеснуть в голову-тыкву отравой, у меня и самой идей не было.
Когда я подошла к складу, оттуда как раз стали расходиться люди. Точнее, не совсем расходиться. Они высыпали на улицу мрачной молчаливой толпой и все вместе двинулись по улице. Чалерм остался один в дверном проёме, провожая их долгим взглядом, как жена солдата, уходящего на битву. Один из последних в группе мужчин обернулся и кивнул историку.
– Спасибо, друг. Нам бы и в голову не пришло…
– Да, ты нам прям глаза открыл, – вторил другой. – Держись там, мы-то тут уладим всё, а тебе вот работы воз. Я за тебя лампадку буду жечь, амардануром клянусь!
Толпа согласно погудела и удалилась.
– Куда они? – тревожно спросила я.
– Бить голову, – вздохнул Чалерм. – Предыдущие махарьяты из клана Саинкаеу рассказывали им сказки, что священные деревья крадут здоровье у детей, а то и похищают их прямо из утроб матерей, и чтобы их задобрить, нужно хотя бы раз в неделю жертвовать овцу и серебряный слиток.
Я уставилась на него, надеясь, что он шутит. Но судя по отсутствующему выражению лица и тому, как полыхали его глаза, всё ещё глядящие вслед толпе, Чалерм пересказывал именно то, что услышал.
– Это же… – выдавила я. – Они же подрывают доверие ко всем махарьятам! Ко всему ремеслу! Я ещё могу понять, когда какой-нибудь бродячий неуч несёт чушь, люди верят, а потом после него не верят другим. Но великий, знаменитый клан!.. Это же.. это… предательство, вот что это такое!
Я так завозмущалась, что не сразу заметила: Чалерм уже смотрел не на дорогу, а на меня, и было в его взгляде что-то изучающее.
– Пранья Кессарин очень переживает за судьбы махарьятства.
– Я переживаю, что связала свою жизнь с отморозками! – сплюнула я и внутренне заметалась, чем бы отвлечь от себя его внимание. А, точно! – Вот.
Я протянула ему кулёк с обедом.
Чалерм уставился на него, как будто никогда в жизни не видел еды.
– Что это?
– Жареная рыба… и ямс, – запнулась я. Ему что, свёрток слишком убогим выглядит? Конечно, он привык в клане кушать на серебре и хрустале, но случалось же ему и путешествовать? Не носили же его в паланкине от клана к клану. – Но, если вы не хотите… – протянула я, не зная, как закончить. Я бы не одолела всё это.
– О, нет, хочу-хочу, – поспешно заверил он, подхватывая кулёк, испугавшись, что я его сейчас заберу себе. – Благодарю. Я просто не ожидал, что вы позаботитесь о моём обеде.
Он снова окинул меня изучающим взглядом, а потом улыбнулся так искренне, что я попятилась. Чалерм не был особым красавцем, черты его лица позволили бы ему затеряться в городской толпе, но эти его взгляды… Я каждый раз чувствовала себя так, будто посреди чернейшей ночи мне в лицо пихнули факел. Однако за сегодня я успела немного привыкнуть, и теперь его факел меня не ослеплял, вместо этого заставляя задуматься: по ту сторону факела должен быть человек. Тот единственный другой человек, бредущий в этой чернейшей ночи.