Страница 91 из 93
— Я поеду в Калифорнию, — заявил Мика, бахнув об стол пустой кружкой. — Сначала в Сан-Франциско к папе, а оттуда в Лос-Анджелес. Не ради Эли — я хочу увидеть дочь. Не знаю, что у меня будет дальше — пятый десяток все-таки. Но я не могу взять и забыть о существовании дочери.
— Ну, не знаю, — усомнился Дэн. — Твоя дочь растет в полной семье, что ей даст твое появление? Это мои, как сироты, десять лет промаялись по казенным учреждениям при живых родителях. Хорошо, их хоть не разделили за это время.
— Может, я эгоист. Даже скорее всего. — Мика потрепал отрастающие волосы. — Но я не могу не думать о том, что, если бы Эля не сделала аборт, этого всего вообще не случилось бы и у меня был бы как минимум один ребенок, в воспитании которого я принимал бы участие.
— Я думал, ты отпустил эту ситуацию, — произнес Вэл.
— Десять лет назад так и случилось, хотя поначалу я на Элю даже смотреть не мог, винил ее. И сейчас опять не могу.
— Если бы жизнь была генеральной репетицией и ее можно было бы переиграть, у нас появилось бы очень много работы, — философски заметил Вэл.
Женщина восьмидесяти двух лет выключила телевизор, услышав стук в дверь. Вот уже года четыре некому починить звонок! Чересчур шустро для своего возраста она просеменила в прихожую, приподнялась на цыпочки, посмотрела в глазок и растянула старческий беззубый рот в довольной улыбке.
Открывая дверь, старушка уже вовсю приветствовала свою гостью:
— Сюзанна, милая! Ты все хлопочешь? Это лишнее! Я еще не съела то, что ты привозила неделю назад! Холодильник полный!
— Бросьте, Лидия Васильевна, не все продукты могут храниться неделю. А мне несложно, я по пути заскочила.
— Ну, конечно! — Пожилая женщина с умилением наблюдала за молодой, пока та скидывала с ног зимние сапоги и снимала пуховик. — Знаю я твое «по пути»! За свежим хлебом я и сама прогуляюсь… Но я так рада тебя видеть, девочка моя, дай обниму тебя!
— Лидия Васильевна, — сказала Сюзанна, отвечая на объятия хрупкого старческого тельца, — не вздумайте никуда ходить! Сейчас такой неприятный грипп гуляет — у нас пол-офиса на больничном. А вам еще осложнений не хватало. К тому же гололед страшный — поберегите шейку бедра. Потерпите, миленькая, скоро весна придет, тогда нагуляетесь!
— Да, ты права, мне еще пять лет нужно продержаться. Я поставлю чайник? — с надеждой спросила старушка.
— Лидия Васильевна, меня ждут внизу… Ну, ладно, давайте быстренько чайку. Я порежу тортик. — Сюзанна босиком проследовала в ванную, чтобы помыть руки. Пол в квартире был чистым.
— Бегу-бегу!
Лидия Васильевна действительно очень быстро организовала чаепитие, как будто в любую минуту была готова напоить ароматным напитком внезапного гостя.
— Пять лет… — протянула Лидия Васильевна, когда обе женщины уселись за кухонный стол, накрытый чистой клеенкой.
Сюзанна задумчиво водила тонким пальцем по узорам.
— Н-да-а-а…
— Я думала, в этом возрасте буду нянчить внуков. А смысл жизни свелся к тому, чтобы дождаться сына из тюрьмы.
— Это очень грустно, Лидия Васильевна.
— Я знаю, что ты его не ждешь. Наверное, с самого начала решила не ждать. Это твое право. А мне ничего не остается… Я иногда думаю, зачем опухоль тогда пощадила меня? Для чего? Чтобы в здравом уме и твердой памяти провести в ожидании эти пятнадцать лет? — Лидия Васильевна рассуждала бодро, без лишней драмы.
— До сих пор не могу поверить, что он не сказал мне про вашу болезнь. Какой был смысл молчать?
— А это что-то изменило бы?
— Не знаю. Я долгое время считала, что он предал меня. А оказалось, он просто решил в одиночку бороться за жизнь своей мамы. Я думала, он только делал вид, что все еще любит меня, хотя где-то в глубине душе допускала мысль, что это правда. Поэтому при первой же возможности я дала ему второй шанс. А он ничего не сказал. А потом последовало то ужасное обвинение, и я не смогла оправдать его во второй раз.
— Самое страшное, что он никогда ни за что не оправдывался, даже если его обвиняли несправедливо. Он просто спокойно оставлял людей наедине с их мнением, как и с первым впечатлением, которое производил на них. Таким был его личный отбор приближенных, скажем так. Эта черта в нем присутствует с детства. Если кто-то жаловался мне на него, будь то дворовые ребята или школьные учителя, он никогда не пытался убедить меня в обратном. Но мне этого и не требовалось. Я всегда знала своего сына. Знала, на что он способен, а на что — нет.
— Ему все-таки следовало хотя бы иногда заступаться за себя.
— Странно, что он так воспротивился моему присутствию в зале суда. Как будто там был человек, знающий его лучше, которому не придется доказывать его невиновность.
Сюзанна опустила глаза.
— Он и перед тобой не стал бы оправдываться, — Лидия Васильевна уловила стыдливый жест Сюзанны.
— Для этого у них был хороший адвокат. Но я так и не пришла потом ни на одно заседание. Позже Григорий рассказал мне о том, как обстояли дела.
— Палыч?
— Да.
— Вы до сих пор работаете вместе?
— Да.
— Передавай ему привет. Он сто лет не заходил. Единственный друг Валюши, оставшийся на свободе.
— Хорошо… Я пойду, Лидия Васильевна. Загляну к вам еще в конце недели. Вы только не выходите никуда, потерпите.
— Я сварила компот, налью тебе с собой. Витамины! А то ты совсем бледная. Одевайся пока.
Сюзанна тяжело поднялась с табуретки и проследовала в коридор, волоча за собой непосильный груз несказанных слов и непролитых слез. Визиты в этот дом давались ей нелегко, но вот уже десять лет она приходила сюда то чаще, то реже, понимая, что закончится это либо с выходом Вэла на свободу, либо с уходом его несчастной матери в мир иной.
Когда Сюзанна застегнула второй сапог, входная дверь вдруг тихо отворилась. Она мысленно отругала себя за то, что не защелкнула замок, когда пришла. Кому вот вздумалось наведаться без приглашения⁈
Вечность прошла, пока она разгибалась и поднимала взгляд от синих замшевых ботинок сорок седьмого размера до лица внезапного вторженца. Она не сразу поняла, что это