Другая сестра

Она стала идеальной женой, прислушивающейся к мужу и подстраивающейся под него во всем. Ричард с ног сбился бы в поисках такой же покорной и чуткой к его желаниям и настроениям американки, большинство из которых буквально пропитаны феминистическими настроениями. А Эля была удобной даже не в ущерб себе. Она получила новую жизнь, достаток для себя и маленькой дочки, и самое главное — новый менталитет, который прекрасно справлялся с вытеснением любых сожалений о произошедшем и о несбывшемся.

Ричард, будучи мудрым и благородным человеком, не принял поведение жены как должное, а отблагодарил ее, выделив средства на открытие художественной галереи после того, как у них родился совместный ребенок — сын Винсент.

Так Эля избежала участи русской жены, домохозяйки и няньки, получив возможность заниматься любимым делом. Ее уважали, с ее мнением считались, она чувствовала себя равноправной хозяйкой в доме и в семье. Ричард ее любил особенной, немного строгой, прохладной и расчетливой любовью, но ту прилежную женщину, которой она стала, такой вид проявления чувств вполне устраивал. Она научилась быть сдержанно влюбленной и в меру счастливой.

Ричард не изменял ей, и это почему-то до сих пор удивляло Нонну. Подруга надышаться не могла на внезапно появившегося богатого доктора и все боялась, что он так же неожиданно «соскочит». Особенно она волновалась, когда Эля сообщила Ричарду о наличии маленькой дочки. Он тогда слегка замешкался, но виду почти не подал. А для измен он был слишком брезглив. Да и Эля превратилась из милой обаятельной девушки в успешную привлекательную даму, способную вызывать неугасающий интерес.

Галерея в Марина-дель-Рей прославилась в узких творческих кругах и воскресными вечерами собирала в своих стенах весьма значимую публику. Подарок мужа начал приносить в семью ощутимые дивиденды. И это еще больше укрепило Элину позицию и ее уверенность в себе…

— Вижу, ты еще не в курсе. — Нонна сменила тон, проигнорировав приглашение.

— Не в курсе чего? — Эля удивилась, зная, как неравнодушна подруга к их дому в Малибу.

— Тебе некогда изучать новостные ленты московских криминальных хроник, правда?

— Нонна! Что за манера вытряхивать душу из живого человека хождениями вокруг да около?

— Мика вышел из тюрьмы.

Эля выруливала на дорогу с парковки и так резко нажала на тормоз, что ремень безопасности больно впился ей в грудь.

— Ты в порядке? — спросила Нонна.

— Да. Но в следующий раз, когда будешь сообщать мне подобные новости, потрудись, пожалуйста, уточнить, сижу я, стою или веду автомобиль.

— Извини.

— Ничего… Но ведь еще рано! И неужели спустя столько лет об этом пишут в новостях?

— Конечно, о них давно все забыли, но в свое время дело было настолько резонансным, что для СМИ не составило труда освежить память общественности. Сейчас еще модно стало брать интервью у освобожденных маньяков прошлых лет, проводить психологическую экспертизу, все дела…

— Нонна! — Эля привыкла, что подругу иногда заносит, но сейчас она не готова была ждать, пока та самостоятельно найдет дорогу к сути. — Он должен был отсидеть пятнадцать лет, а прошло всего десять.

— Условно-досрочное освобождение, — быстро исправилась Нонна. — Их адвокат несколько раз подавала ходатайство, и вот сработало. Их выпустили раньше, за примерное поведение. А потом он мне позвонил…

— Что?

Эля уже не ехала, а стояла на обочине в запрещенном месте с включенной аварийкой и думала о том, что сегодня впервые за годы совместных ланчей с Ричардом ее блюдо остынет. На самом деле, мыслями о еде она пыталась противостоять цунами нахлынувших воспоминаний, пробивших прочнейшую, как ей казалось, стену, которую она старательно выстраивала последние десять лет.

— Спрашивал про тебя и ребенка. — Голос в трубке возвращал ее в реальность.

— И?

— Я сказала ему, что ты далеко, чтобы он даже не думал о возможной встрече. Сказала максимально честно, что ты счастлива в браке. И про Винса. В общем, чтобы даже мысли не было. Он попросил, чтобы ты ему позвонила, дал свой номер. Если надо… Я записала, чтобы он отстал…

— Не надо. Спасибо, что сообщила, но ничего не изменилось, — сказала Эля больше себе. — Мне нет дела, где он. Главное, что он далеко от меня и Жаклин.

— Когда-нибудь ей придется рассказать.

— Знаешь, недавно мы говорили об этом с Ричардом. Он хочет, чтобы Жаки и дальше считала его своим настоящим отцом. Я пока не знаю. Придется всю жизнь обманывать ее и подтасовывать факты. Когда Жаклин подрастет, она посчитает, что забеременела я до переезда в США и знакомства с Ричардом. Казалось, столько времени впереди, чтобы все продумать, и вот ей уже десять…

— Если Мика еще раз позвонит, я скажу, чтобы не ждал от тебя вестей.

— Да. Надеюсь, он не будет настойчив… Спасибо тебе за хлопоты.

— Пока. Береги себя. Привет Ричарду и детям!

— Пока. Целую.

Эля снова вырулила на дорогу, надела солнцезащитные очки и продолжила движение, едва заметно потряхивая головой с нарочито небрежно завитыми локонами эффектного каре, таким образом сбрасывая неожиданные, опередившие реальность на целых пять лет новости.

Женщина сорока лет, закутанная в больничный халат, смотрела в окно, за которым не было ничего, кроме серости. В пасмурную погоду серость мрачнела, летом тоже не пропадала. Додумался же кто-то оборудовать палату для психически больных в комнате с видом на серую стену соседнего корпуса больницы! Чтобы увидеть что-то еще, нужно перегнуться через открытое окно, но окна здесь никогда не открываются. Ручки откручены и выброшены, погребены где-то так же бесславно, как и пациенты.

Вот в кабинете главврача ручки на месте, а вид открывается на центральную лужайку, на которой частенько можно увидеть прогуливающихся пациентов или спешащих куда-то сотрудников и посетителей. Вдалеке даже виднеется эстакада с оживленным движением и крыши домов, где живут счастливые здоровые люди.

Впрочем, все это уже неважно. Потому что у нее появился план.