Страница 14 из 70
Глава 2
Валяюсь в санчасти на кроватке. Утром принесли завтрак, только собрался снова вздремнуть пришли ребята и девочки, с которыми я в лётной школе учился. Наша военврач 3-го ранга Понтюхова Нина Петровна велела мне лежать. Хотя по новому её звание капитан, серьёзная тётка, правда ей всего тридцать пять лет. А коленка у меня болит, вот же тело девичье какое травмоопасное. Друзей и подруг всех не пустили. Ну вот, догадались все аулом вламываться, артисты! Но ребята были настойчивы и пропустили Лиду Карпову. Подруга сидела и распевала мне дифирамбы. Ну, а я рассматривал её. А ведь она симпотяшка, брюнеточка. Грудки натянули гимнастёрку. Так и хочется прижать её к себе и потискать. Эх, страдания мои тяжкие! И за какие грехи мне теперь девочек не любить? А ведь в этом времени такое не приветствуется. Совсем народ нетолерантный. Кажется даже статья такая есть, за мужеложство вроде. Вот только относится это к девочкам? Дай только повод «кровавой гэбне» или нашему замполиту. Надо узнать поподробней, сделав заметку у себя в голове. Опять же вчера нёс меня на руках Серёга Носов и мне даже понравилось. Может это тело моё радовалось? Вот влипнешь так, а потом мучайся. Нет бы меня в какого диверсанта перенести, что там за апостол был, который меня сюда переправил? И ведь жалобную книгу не потребуешь. Лида между тем новости рассказывает.
— Нас распределили по эскадрильям. Мы с тобой попали в третью, с нами Тигран, Рафаил и Коля. Остальных к Ирине Поповой. Ольга расстроилась, даже плакала. За нами закрепили самолёты, у всех Як-9. Твой номер 33 остаётся, а у меня 35. Под утро наши вернулись с боевого задания. Есть потери. У Лыкова три лётчика погибли, из опытных, а у Ирины Поповой — двое. Одна из погибших девушка, лейтенант Анастасия Зоркина. Говорят, хорошим лётчиком была. Жалко, — у Лиды сделалось грустное лицо.
— Не знаешь, мой самолёт притащили? — спросил я подругу.
— Нет ещё. Зато Кузьмич велел тебе на ушибы лопух прикладывать. Я принесла, отдала санитарке, тебе попозже привяжут. Женька ты такая храбрая! — и Лида, склонившись прижалась ко мне.
Грудью прижалась, между прочим, меня вновь охватило тоскливое настроение. Хотелось чмокнуть её прямо в пухлые губы, желательно взасос. Я тяжко вздохнул. Когда подруга ушла, я стал проситься у нашей капитанши, чтобы меня выпустили. Нина Петровна пообещала. Пришла санитарка Рита Рыкова и привязала мне лопух к коленке и к локтю, а ещё принесла книжку «Как закалялась сталь». Думает, я фанатею от Павки Корчагина. Хотя я даже не знаю толком, что это за «перец». Вроде какой-то крутой комсомолец, себя не жалел ради революционных идей. Ну и характер у него вроде как сильный был. От скуки будем читать.
А после обеда приходил замполит, капитан Зузин Андрей Ильич, «сеятель» марксизма-ленинизма. Капитанша его не пустила, я слышал, как политрук распинался.
— Вы не понимаете политической важности этого вопроса. Евгения Красько комсомолка, я буду писать статью в газету. Мы отразим в боевом листке полка. Я буду рекомендовать её в кандидаты члена КПСС. Мне надо прочитать ей лекцию, чтобы она была подкованной политически в борьбе против мирового империализма и гордо несла знамя партии.
Ну в общем всё в таком духе. Откуда только слова находит? Вот ведь борец за народное счастье. А когда он брякнул, что мне в партию пора, я реально «припух». Ну уж нет. Мне такого счастья не надо. Чувствую, он от меня быстро не отстанет. Но наш военврач была неприступна, как бастион. Да что там бастион, как Москва в сорок первом. Короче не пустила, а я облегчённо вздохнул. Вечером пришёл Кузьмич, принёс мне тросточку, у них в ТЭЧ есть мастер, который буквально за день сделал мне посох, точнее трость. Принёс ещё листьев лопуха, обнадёжив, что завтра я уже смогу ходить с тростью. А также сообщил, что моего «яшку» привезли, так что вечерком могу докандыбать и посмотреть, хотя можно и завтра. Что я и сделал. Понтюхова меня не выписала, но прогуляться разрешила, не больше часа.
На следующее утро я разглядывал Як-9 под номером 33. М-да-а. Дырок в нём немцы понаделали. Фюзеляж и крылья во многих местах имеют пулевые отверстия. Повезло мне походу. Я только один раз осознал, что по мне попали. А оказывается, было не раз и не два. И как самолёт не загорелся? Ко мне подошёл Кузьмич.
— Ты не переживай, дочка. Починим твоего конька, как новенький будет, — успокоил механик, вытирая руки промасленной тряпкой.
И тут мне пришла хорошая мысль в голову.
— Кузьмич, я могу своего «яшку» в камуфляж окрасить?
— Тебе надо к Ивану Васильевичу с этим вопросом. Разрешит, покрасим, хоть ромашек нарисуем.
— А рисунок могу рисовать на хвостовом фюзеляже?
— А зачем тебе? Что ты немец из Люфтваффе? Это они как павлины рисуют что не попадя.
— Нарисую ведьму на метле, пусть боятся. Они же суеверные. У них и Гитлер на почве мракобесия свихнулся. Говорят, он бесноватый, — решил пошутить я.
Василий Кузьмич рассмеялся, и смеялся минуты две, наверное.
— Эх молодость, молодость. Есть у нас художник, он в роте охраны служит. Ефрейтор Васнецов Пётр Семёнович. Рисует очень хорошо.
— Он случайно не родственник великого русского художника Виктора Васнецова?
— Не знаю, Женя, родственник или нет. Но вот жарши… Э-э-э… Или шаржи… Тьфу, чёрт.
— Дружеские шаржи.
— Во-во. Они самые. Рисует ну очень похоже и смешно. Вот я с ним поговорю, может он нарисует. Но Гладышева спросить надо. А то вдруг нельзя.
Хорошо, пойду к Гладышеву плакаться на горькую судьбинушку. Постоял, подумал и потопал прихрамывая, направился обратно в санчасть. По дороге встретил Ирину Попову.
— Привет, Женя. Слышала, что тебя зачислили в 3-ю эскадрилью?
— Да, девочки рассказали.
— Я тебя к себе хотела, но Носов так старался и просил, и «плакал». Чуть ли не на груди у бати рыдал. Но выпросил. Если хочешь, можем вместе пойти к полковнику. Думаю, не откажет.
— А в чём разница? Мне всё равно где летать, да и просить не хочется.
— Ну смотри, как знаешь, — сухо отозвалась Попова.
Попова двинулась дальше, а я не понял обиделась она или нет? Ну да Бог с ней. На хрена мне «бабий батальон»? Чтобы страдать? А Носов мужик нормальный, вон даже на руках носит, небось от Поповой такого не дождёшься. Пришел в санитарную палатку и взялся за чтение о Павке Корчагине, бравом комсомольце, да так и уснул, примерно на второй странице.