Три женщины

В мерзлой земле было трудно рыть могилы, и повсюду валялись трупы. Началась холера. Воды не хватало, и солдаты завшивели. Из-за частых обстрелов не всегда удавалось добраться до полевой кухни. Один из австрийских снарядов упал неподалеку от окопа Муссолини, и он едва не был погребен заживо.

— Мне опять повезло, — сказал он товарищам, но те из них, кто считал его прямым виновником вступления Италии в войну, вовсе этому не радовались.

Муссолини стал минометчиком. Он командовал минометным расчетом, который вел обстрел австрийских позиций. Муссолини предупредил командира роты, что миномет раскалился и надо переждать. Но лейтенант дал приказ продолжать обстрел, и стоило Муссолини зарядить новую мину, как миномет разорвало на куски. Пять человек убило на месте, остальных ранило. Среди них был и Муссолини, которого взрывной волной отбросило в сторону. Лейтенант позвал двух солдат, но те отказались помочь. «Эта сволочь втянула нас в войну, пусть сам и подыхает», — сказали они. Помощь все же нашлась, и Муссолини дотащили до палатки. Очнулся он уже в полевом госпитале, на операционном столе. Его всего изрешетило. «Сорок четыре осколка», — говорил Муссолини с гордостью. Ему присвоили чин сержанта.

Сначала Маргарите сказали, что Муссолини убит, потом — что он ранен и умирает в госпитале. «Я помню ужасный шок, когда вести о его ранении дошли до Милана. Какие жуткие подробности! (…) в теле полно осколков (…) Святой Себастьян[126], пронзенный стрелами, думала я»[127], —писала потом Маргарита.

Маргарита послала ему телеграмму: «Восхищаемся нашим дорогим другом, героем-солдатом, тревожимся за него, желаем скорейшего выздоровления». Для приличия она подписала и Чезаре.

Король, объезжавший госпитали в прифронтовой полосе, по случайному совпадению и на сей раз посетил тот госпиталь, куда попал Муссолини. Адъютант быстро шепнул королю фамилию раненого.

— А, Муссолини, я вас помню, — король подошел к койке. — Как вы себя чувствуете?

— Не очень хорошо, Ваше Величество, — ответил Муссолини.

По знаку адъютанта врач быстро сообщил королю о состоянии раненого.

— Наверное, трудно лежать не двигаясь, — заметил король, сочувственно кивнув Муссолини.

— Просто пытка, Ваше Величество, но нужно терпеть.

— Да, да, нужно терпеть. На днях один из моих генералов хорошо о вас отзывался.

— Я всегда старался выполнить свой долг и…

— Очень хорошо, Муссолини, — прервал его король и продолжил обход палаты.

Так прошла вторая встреча Муссолини с королем.

Недели через две австрийский самолет сбросил бомбу на госпиталь. Она упала во двор, и взрывной волной в палате выбило все стекла, но никто не пострадал. А Муссолини потом сказал Маргарите, что, не сумев убить его из пушек, австрийцы решили сбросить на него бомбу, и тоже безуспешно.

Вскоре Муссолини разрешили вставать и перевели в миланский госпиталь. Видимо, из-за переезда его состояние ухудшилось, и через несколько дней потребовалась еще одна операция. Ракеле добровольно пошла работать в Красный Крест, чтобы дежурить у его койки. Она совсем измучилась, ухаживая за ним, и Муссолини приказал ей уехать в деревню вместе с детьми.

Стоило Ракеле покинуть госпиталь, как там появилась Маргарита.

«Он так истощен, что едва говорит. Только улыбается. Бледный, глаза совсем запали, губы еле шевелятся, видно, как он мучается. Кто-то спросил его, не хочет ли он что-нибудь почитать. Он отказался (…) На следующий день ему стало хуже…»[128] — писала потом Маргарита.

Октябрь 1917 года ознаменовался для Италии разгромом ее армии под Капоретто, что полностью деморализовало итальянский народ, а для России — революцией, которую устроили большевики во главе с Лениным.

Муссолини и Ленин, написала позднее Маргарита, отличались друг от друга, «как холод и жар, как голая степь и цветущий сад, как луковичные купола Кремля и классические колонны Форума. Ленин был азиатом, Муссолини — европейцем; первый пришел разрушать, второй — созидать»[129]. А о том, что европеец выступил за войну, оставшись в душе социалистом, Маргарита умолчала. Впрочем, европеец был готов поступиться и социализмом и любой идеологией — только бы прийти к власти.

Роберто Царфатти не стал дожидаться, пока ему исполнится восемнадцать лет. Раздобыв фальшивые документы, он пошел на фронт под чужим именем. Родителям Роберто написал, что сообщит, где он находится, при условии, что они его не выдадут. Полуживая от страха, Маргарита согласилась молчать, но и без ее вмешательства через месяц Роберто изобличили в подделке и отправили домой.

На домашнем совете было решено, что Роберто пока поступит в морскую школу в Венеции. Морская школа? Звучит заманчиво, и Роберто согласился. Перед отъездом он подарил отцу свою фотографию в форме пехотинца с надписью: «Дорогому папе — в память о первой неудачной попытке стать солдатом и в надежде, что вторая будет удачной».

В морской школе Роберто вел себя не лучше, чем в других школах. Так же безобразничал, так же пугал учителей и одноклассников своей агрессивностью. Маргарита пыталась поговорить с ним, но Роберто не стал ее слушать. Тогда Чезаре снова нашел выход. Пусть Роберто отправится в плавание юнгой на торговом судне, пусть увидит мир. Так Роберто Царфатти отплыл из Генуи в Аргентину.

На обратном пути заболел и сошел на берег второй помощник капитана, и капитан назначил вместо него шестнадцатилетнего Роберто, который оправдал его доверие. Когда двое пассажиров подрались из-за женщины и выхватили пистолеты, Роберто сумел их обезоружить и привез пистолеты домой в качестве трофеев. Но и морские приключения не утихомирили Роберто. Он начал тренироваться в метании ножа и чуть не изуродовал одну из Маргаритиных картин.

В результате тяжелейших потерь на фронте правительство Италии приняло закон о понижении мобилизационного возраста с восемнадцати до семнадцати лет. Роберто ликовал. Он попал в отборные части альпийских стрелков, и его, как и остальных новобранцев, сначала отправили для обучения в военный лагерь.

Маргарита успокоилась: к тому времени, когда кончится срок военной подготовки, Бог даст, кончится и война. Но покой длился недолго. От Роберто пришло письмо, что его часть отправляют на фронт. «Это больше, чем сражение, — писал он. — Это столкновение двух рас: латинской и тевтонской». Маргарита тут же отправилась повидаться с сыном. Роберто снял для нее гостиничный номер в городке рядом с расположением своей части. Маргарита ахнула, увидев, как вырос и возмужал ее сын, какой он красивый, и очень обрадовалась, услышав, что он ухаживает сразу за двумя хорошенькими дочерьми хозяев гостиницы. Но на сердце у Маргариты было тяжело. Она уговаривала Роберто слушаться командиров, они лучше знают, как приносить пользу.

— Кому? — расхохотался он. — Италии? Да я для Италии ничего не делаю — только для себя. Выполняю долг, как того требует моя совесть.

Увидев, что мать вот-вот заплачет, Роберто смягчил тон:

— Как ты думаешь, сколько человек сейчас во всей Европе хотят умереть с честью?

— Я не знаю, сынок… — растерялась Маргарита. — Но ведь можно с честью и в живых оставаться.

— О, нет. На войне с честью только погибают.

Роберто стал на голову выше матери, и, целуя его на прощание, Маргарита уткнулась ему в плечо.

Семь месяцев Роберто не вылезал из окопов. Австрийцы беспрерывно атаковали, и артиллерийский огонь косил альпийских стрелков при первой же попытке контратаки. У Роберто осколком задело колено, другим — ударило по каске. Она выдержала. Но не всем так везло. От его роты осталась едва ли половина. Почти без сна, на скудном сухом пайке, в провонявшей потом и вшивой форме Роберто радовался тому, что «стал неуязвимым», как он написал дорогой тете Аде. А матери он описал свист снарядов горных пушек и пулеметную очередь. Он просил Маргариту прислать ему приличные сапоги, продукты и деньги. Это письмо Роберто заканчивал в ночь на рождество 1918 года: «О, этот год, рожденный в бойне, да принесет он мир (…) Иными словами, нашу победу».

126

Святой Себастьян — христианский мученик. Его писали Ботичелли, Эль Греко и другие художники.

127

«Я помню… думала я» — М. Царфатти, стр. 231.

128

«Он так истощен… ему стало хуже…» — М. Царфатти, стр. 232.

129

«…как холод и жар… созидать» — там же, стр. 19.