Станция

— Тише, тише... — шептал он ей на ухо, укачивая в сильных руках, обнимая крыльями. — Что бы не случилось, Танни, я буду дышать тобой. Ты — мой воздух, сила моих крыльев! Ты — моё Притяжение! Я знаю, Граэль коснулся и тебя сейчас. Я слышу его холодное дыхание у себя за спиной. Но где бы я ни оказался — я вернусь к тебе, Танни. Куда бы судьба не забросила тебя — я найду тебя, воздух мой! Не плачь...

И он тихо касался горячими губами её глаз, скул, губ — стирая слёзы, заставляя улыбнуться, а звёзды водили беззвучные хороводы вокруг, безуспешно пытаясь разогнать сгущающее ощущение непоправимого.

На рассвете, остановившись у двери в смотровую и склонившись к Татьяне, Ларрил прошептал:

— Прошу тебя, сейчас иди в Квиллиниум и поспи. Я был жесток сегодня, не дав тебе ни минуты сна!..

Татьяна коротко взглянула на него враз потемневшими глазами и по его расширившимся зрачкам поняла, что он услышал её безмолвное: «Ты подарил мне Притяжение...».

Болтающий без умолку Ту-Роп проводил её в жилой сектор и застыл за его дверями живым воплощением силы Ассоциации.

Татьяна приласкала и покормила Бима, поймала радостно левитирующего вокруг Шуню, сунула его под подушку, и, как и была в одежде, рухнула на кровать. И почти мгновенно оказалась на уже знакомой асфальтовой дорожке, усыпанной осенними листьями. Впереди и чуть правее, в неверном круге света, сидела серафида. Упираясь передними лапами в землю, покачивалась и пела — но не громко и объёмно, как уже много раз слышала Татьяна, а тихо. Будто мурлыкала гигантская, разморенная теплом кошка.

«Этот образ странного, чужого мне мира со светящимся предметом на длинном столбе знаком тебе, Лу-Танни?» — зазвучал голос Певуньи в сознании Татьяны Викторовны.

Неспешно приближаясь к серафиде, Татьяна кивнула. Окружающий сон нынче был лишён угрозы, хотя громоздкая фигура Крагге застыла в круге света под фонарем почти как та, внушающая ужас тварь, до которой Татьяна в своих снах никак не могла дойти.

«Это — протока, через которую в воду сознания можно запустить яд, убивающий мысли. Раньше она была шире. Но главное слово так и не было произнесено, и ты оказалась сильнее, чем думали наславшие морок. Протока была рекой, а стала иссохшим руслом, которое есть в сознании каждого из нас. Крелл научил тебя закрывать её? Укутывать в Вечности?»

Татьяна подошла совсем близко. Остановилась на границе света и тьмы, заложив руки за спину.

— Вы тоже будете пугать меня, как это делал он?

Серафида, не прекращая урчать, лукаво улыбнулась.

«Он делал это для твоего же блага, дитя! Не знающий о подводном течении рискует попасть в него и быть разбитым о камни! Но я не буду пугать тебя. Я хочу проститься, ибо пока длится твой сон, мой каури отшвартовывается от М-63. Я не воспользуюсь вратами — они все закрыты из-за прибытия гоков. Я отправлюсь в сектор Дох, не заходя в Поток...».

— В сектор Дох? — воскликнула Татьяна.

«Смерть умеет петь, — печально сказала серафида. — Но там, где она ступает, ломая всё на своем пути, мелодия слышна не так, как в тех мирах, где царят пустота и тишина жизни, рассыпавшейся пылью!»

Она говорила, а перед глазами Татьяны вставали искорёженные бесшумной смертью тела сатианетов, виденные в сенсорере Тсалита.

«Смотри глубже, дитя, ищи в придонных потоках... смотри глубже...».

Зрение сузилось, став иголочным ушком, сквозь которое сознание ухнуло в уже знакомую бездну. Вокруг Татьяны Викторовны в абсолютном мраке пульсировали некие огромные тёплые образования, которые она затруднилась бы классифицировать. Они были молчаливы и чужды, отстранённы, но тем не менее, живы. Тонкие, едва светящиеся ленты тянулись от одного образования к другому, сплетались, порождая завихрения чёрного вещества. Потянувшись разумом за одной из таких лент, Татьяна неожиданно осознала себя зависшей в атмосфере неизвестной ей планеты. Внизу расстилался гигантский, ослепительно сверкающий поднос планетарного диска, словно фарфоровыми чашками уставленный белыми скалами и украшенный странными, лихо закрученными торосами, похожими на декоративно свернутые салфетки. Жемчужная облачная дымка едва заметно дрожала, воздух был прозрачен и казался замерзшим. Там, внизу, было холодно для человека с планеты Земля. Холодно и слишком тихо. Лишь ветер иногда проносился воющим зверем, взмётывая снежную пыль и теряясь в ответвлениях кегатов.

«Майрами Мак рек» — словно из ниоткуда возникло название. Туманный Айсберг сектора Пу.

Парадоксально, но Татьяна не могла чётко формулировать мысли, оказавшись в состоянии чистого сознания. Лишь ощущала наитием, что имя для планеты, хоть и стало родным, но будто лежит тонкой коркой льда на поверхности водоёма, глубины которого не ведает никто. Там, в придонных потоках, то ли живёт, то ли спит, то ли существует, а то ли пребывает чуждый, древний, непонятный и непознанный Разум. Тот самый, что касается других подобных призрачными лентами информационных полей, любое из которых можно потянуть на себя, словно нитку от свитера, чтобы укутаться в тёплый защитный кокон...

Сознания Татьяны коснулся мгновенный отблеск кристалиновых зрачков. С недавних пор этот свет воспринимался ей «красным» сигналом светофора. Неожиданно она со всей ясностью вспомнила момент собственной смерти, и голос Чреше, звучавший внутри и вокруг: «В этот сектор вам ещё рано, Лу-Танни!». В этот раз стайя молчал. Но Татьяна немного научилась его понимать и, отвернувшись от той бездны, в которую в очередной раз заглянула, с тоской посмотрела на сверкающий, как рождественская игрушка, мир под ногами. Её необъяснимо тянуло вниз — в ледяные просторы. Вдохнуть морозный воздух, забыть о линии горизонта, на которой земля превращается в небо. Ощутить свободу и простор. Как там говорил Ту-Роп? «Если вы когда-нибудь будете на Майрами, вдохнёте одиночество полной грудью и поймёте, что истинная свобода разума наступает только, когда он один!» Сказывалась ли жизнь в ограниченном пространстве космических станций или просто тоска по земле под ногами? Или это был чей-то голос — ищущий, зовущий. Её?..

В серой пелене странного сна-яви напевала серафида. И это тоже было Прощание, но не такое, которое поют Скрывшимся за горизонтом. Это прощание имело оттенок восходящего над океаном солнца, оттенок надежды на свет.

Слушая низкий, вибрирующий голос, Татьяна осознавала, что каури Певуньи уже давно скрылось из прямой видимости М-63, направляясь в сектор, охваченный лихорадкой войны. Осознавала — и печалилась... и надеялась на свет. А затем истинный сон взял своё, и маленькая смерть принесла отдохновение её измученному сознанию.

Татьяна терпеливо сидела в мицериновой комнате, куда её привел Ту-Роп, сунул ей в руки стакан с питательной плазмой, а сам исчез за дверям, отрубившими звуки с той стороны. Сладкий запах диканкоро приводил её в себя, заставлял осознавать реальность, основательно покорёженную предстоящим прибытием ганногана.

Она вспомнила о привычке сириона, встала и закружила по комнате. В душе боролись тревога и восторг: щекотал холодок опасности, но на сердце было тепло, словно проангел укрыл его крыльями от всех сквозняков мира.

Через некоторое время двери впустили Ту-Ганна, хмурого, невыспавшегося. Они с Татьяной бросили друг на друга недовольные взгляды, неохотно кивнули. Она продолжила своё безостановочное движение, а ту встал у стены, сложив руки на груди, активировал обзорный экран и принялся разглядывать пустоту космоса, которую скоро должна была заполнить туша Сан-Зара.

Татьяна Викторовна отчаянно зевала — то ли оттого, что спала не более трёх часов, то ли от нервного возбуждения. Поэтому, когда знакомый голос зазвучал в сознании, несказанно обрадовалась возможности пожаловаться.

— Вы — детёныш, Лу-Танни, — беззвучно усмехнулся Дуг-Кагн. — Детёныш, познающий мир с восторгом и опаской. Желал бы я быть на вашем месте в такие минуты осознания.