Королева Бона. Дракон в гербе

Узнав о путешествии Августа, знаменитые литовские вельможи выезжали ему навстречу — он гостил то у Ходасевичей, то у Кйшек, то у Виршиллы, а то и у Радзивиллов. Литва принимала своего великого князя с большим почетом, чествованьям не было конца. Одни, должно быть, радовались тому, что приедет в Вильну он, а не королева Бона, о крутом нраве и властности которой они отлично знали, другие рассчитывали обрести в лице Сигизмунда Августа могучего союзника в борьбе с малопольской шляхтой, косо смотревшей на попытки Литвы отделиться от Короны. Слушая тех и других, молодой король не мог не удержаться от печального сравнения: вот он оставил Краков, где много лет враждовали два лагеря, отцовский и материнский, и теперь видит, что королева была куда проницательнее отца, когда внушала сыну, чтобы он не поддавался влиянию тех князей, которые мечтают о вольном княжестве Литовском с удельным князем во главе. Два враждующих лагеря в Кракове и теперь два — в Вильне… До сей поры он привык во всем слепо доверять матери, был ее сторонником, теперь же ему придется самому принимать решения и делать выбор. Он слышал о том, что королевская чета в дружбе с Горностаями, значит, для начала Иван или Оникей могут помочь ему советом, предостеречь от ложного шага. Только надо помнить, что Оникей, искусный дипломат, нередко вел переговоры с московским Кремлем и с крымскими татарами, был одновременно и управляющим всеми литовскими поместьями королевы Боны… Может ли такой человек судить бесстрастно и справедливо? Да и сам он, Август, способен ли увидеть в истинном свете этот край, куда более обширный, чем коронные земли?

Мысли эти были невеселые и омрачали радость, какую испытывал Август, въезжая в город, готовый к торжественной встрече своего князя. Вид замка, не совсем еще отстроенного после пожаров, разочаровал его и придворных. Убогий, заброшенный, он никак не походил на резиденцию великого князя Литовского. Август поинтересовался, где жила во время своих наездов в Литву королева, ему объяснили, что она вечно была в пути и замка после пожара еще не видела. Он вспомнил, как сам когда-то вместе с матерью наведывался в эти края, правда, чаще разъезжал по Волыни и Полесью, нежели оставался в столичном граде. Но это было так давно, еще до замужества Ядвиги, а теперь… неужели он в самом деле истинный хозяин этого замка?

Правда, прощаясь с ним на Вавеле, отец даже вскользь не намекнул о том, что полностью передает княжество Литовское в его руки, значит, по-прежнему старый король и сш-С18а ЬШшашае были облечены здесь всей полнотой власти. Однако встречавшие его дворяне были столь предупредительны и даже угодливы, что Август невольно почувствовал себя едва ли не удельным князем этого края. И тут же повелел прислать из Кракова опытных мастеров и зодчих, дабы отстроили замок. Из своих длительных бесед с Горностаями он усвоил, что следует безотлагательно укреплять пограничные крепости, а поместья угасших родов присоединить к королевским землям, передать во владение казны.

— Ее величества или великого князя? — спросил он, помня постановление сейма, принятое после окончания «петушиной войны», и еще рассказ матери о том, как год назад умер, не оставив наследников, один из потомков рода Гаштольдов.

— Казны великого князя, — отвечал речицкий староста Оникей.

— Нужно действовать с осторожностью, — добавил Иван, — государыня давно метит на эти владения, и вдова Гаштольда полагает, что должна передать замок со всеми угодьями и лесами в ее руки.

— А как зовут вдову? — поинтересовался король, поглощенный мыслями об охоте, на которую его пригласили магнаты Кишки.

— Барбара из рода Радзивиллов, — ответил Оникей. В тот день никто из них и не догадывался, что принесет Сигизмунду Августу и всей Речи Посполитой это имя: Барбара.

Прошло уже больше двух месяцев с того дня, как Август уехал, а Елизавета не получила от супруга ни одного письма, хотя гонцы с письмами к Боне прибывали каждую неделю. Доктор Ланг, который так же, как и Марсупин, предпочитал жить в городе, постоянно получал донесения от фройляйн Хёльцелин, и они не были утешительными: Елизавета скучала по мужу, на Вавеле ей было неуютно, приступы болезни участились. Хотя никто молодой королеве не досаждал: страшась за судьбу Изабеллы, королевская чета была неизменно внимательна к невестке, а Сигизмунд, зная, что она нуждается в помощи и участии, пекся о ней куда больше, чем о родных дочерях.

Однажды, когда Бона диктовала очередное письмо венгерской королеве, в котором спрашивала, есть ли надежда на то, что маленького Яноша Сигизмунда увенчают короной святого Стефана, в комнату вбежал взволнованный Вольский.

— Вот уж не вовремя, — вздохнула Бона, велев Сусанне положить перо.

— Знаю, ваше величество, — отвечал он, — но и новость, с которой я пришел, особая.

— Вот как? Что-нибудь стряслось с нашей австриячкой?

— Увы, государыня, мое известие пострашнее. В Малой Польше снова чума. Даже в окрестностях Кракова кое-где подбирают покойников…

— Готовьте тотчас же повозки! — воскликнула Бона, вставая. — Едем в Неполомице. Санта Мадонна! Как это я сразу не подумала… Зараза всегда идет к нам со стороны Волыни или из Литвы. Пошлите туда немедля проворного человека. Пусть разыщет молодого короля да разузнает, здоров ли? В безопасном ли месте?

— Государыня!.. Здесь гонцу не управиться. Может, послать с ним Остою? Он бы внушил королю быть поосторожнее, не разъезжать по Литве из конца в конец, и письмам его можно доверять.

— Bene. Пусть едет, пусть попросит Августа чаще писать нам. Гонец должен бывать у нас через день. Нет, каждый день. Остоя пусть останется при короле, лучше, чтобы они были вместе. Ах да, Анна!.. Велите уведомить жену Остои, что если захочет, то найдет убежище у нас, в Неполомицкой пуще, а мужа ее я посылаю с важной миссией, быть может, надолго. Куда — пока не говорите.

— Когда прикажете ему выехать?

— Еще сегодня, засветло. Нет, пусть едет сейчас. Дайте ему надежных людей.

В тот же день, пополудни, в Неполомице двинулся торжественный кортеж, сопровождавший короля с королевой, в путь отправился и Остоя, захватив с собой для верности трех вооруженных слуг.

Приказания Боны исполнялись всегда точно и с большой поспешностью.

Тем временем молодой король не спеша осматривал расположенные неподалеку от Вильны замки и крепости и обратил внимание, что ни в Троках, ни в Лиде нет исправного, обученного гарнизона. Но многочисленные приглашения невольно отвлекали его, всем делам он предпочитал застолья во дворцах и замках местных вельмож, а военным смотрам — балы и светские забавы. Сидя за богатым пиршественным столом, он внимательно слушал, о чем идет беседа, за чье здоровье чаще всего поднимают кубки. Когда ужин подходил к концу, рыцари в своем тесном кругу нередко заводили разговор и о прекрасных литвинках, Август сразу уловил, что нравы и обычаи в Литве куда менее суровы, нежели в Короне. Вот взять, к примеру, Улану Мстиславскую, которая еще совсем недавно совершала набеги на соседей, аки лютый зверь бросалась на неприятелей. Или Анну из рода Радзивиллов, ставшую впоследствии княгиней Мазовецкой, чинившую суд и расправу над своевольным рыцарством, дерзкую и надменную, безудержным распутством подававшую дурной пример своим сыновьям, последним князьям варшавского замка. Да хотя бы и сейчас, разве не идет молва о свободных нравах супруги каштеляна Ежи Радзивилла, обеих его дочерей — Анны и Барбары? Барбара, вдова Гаштольда, живет безвыездно в Герайонах, словно грехи замаливает, а поместье после смерти последнего потомка Гаштольдов отошло теперь к Боне. Барбара, должно быть, хочет вывезти из замка все, что сумеет, потому и не спешит покидать родовое гнездо мужа. Ваше королевское величество ничего не слышали о Барбаре? Кто же не знает, что она хороша собой на удивленье, жизни радоваться умеет и в любви искусна? Говорят, что горда и надменна, но весьма неумеренна в наслажденьях. И хоть в жилах ее не южная кровь, ни одна из италийских дев жаром своим с ней не сравнится…