Страница 120 из 130
Заклеив письмо, Марина припечатала сургуч фамильным гербом Сфорца. Эта печатка Боны исчезла еще в Кракове перед ее отъездом в Варшаву, и все успели о ней забыть. Гонец, который этой же ночью отправился в Неаполь, был уверен, что срочно и тайно везет личное письмо самой королевы…
Паппакода вернулся недели через две. К этому времени Бона дала почувствовать своим приближенным, что бесцельная жизнь в Бари ей надоела. По старой привычке она в ярости швыряла на пол, на дорогие ковры все, что подворачивалось под руку, и, хотя придворный лекарь ди Матера рекомендовал ей полный покой, любое, самое малейшее возражение вызывало у нее бурный гнев. Она не любила ждать, а сейчас только и ждала писем из Польши, гонцов от Паппакоды.
Наконец он прибыл, но перед тем, как явиться пред ясные очи своей госпожи, успел обменяться несколькими словами с Мариной.
— Вы получили мое письмо?
— Да. А о чем писала королева?
— Велела вам воздействовать на кардинала, убедить его в необходимости расторгнуть брак Августа. Вот ее письмо.
— Вы рекомендовали в своем письме действовать, как мы договорились. Великолепно. Я принял меры, и кардинал будет ей препятствовать.
— Посол Филиппа доволен этим?
— Разумеется.
— Она не знает, чем себя занять, тоскует… Паппакода внезапно рассмеялся.
— Да, бездеятельность не для смелых игроков. Я втяну ее в такие игры, что, пожалуй, с завтрашнего дня она забудет, что такое скука…
Бона приняла его весьма холодно. Почему он так долго сидел в Неаполе? Должен был переговорить с кардиналом, но ни в коем случае не встречаться с испанскими грандами.
— Ты виделся с ними? — спросила.
— Да, — признался он смущенно.
— Тогда объяснись, говори.
— Я пытался убедить кардинала, госпожа, и делал все, что было в моих силах. Он обещал поговорить со святым отцом. Но это еще не все: во время моего пребывания вице-король, наместник испанского короля в Неаполе, тяжело заболел, дни его сочтены. Мне удалось убедить графа Броккардо…
— Ты должен был избегать встречи с послом Филиппа, — перебила она его.
— Но все изменилось, госпожа, и мне пришлось вступить с ним в переговоры.
— К чему тебе удалось склонить испанского гранда?
— Я внушил ему, что после смерти вице-короля наместником в Неаполе лучше всего назначить кого-нибудь из рода… Сфорца.
— Ты отважился это сказать? — спросила она взволнованно.
Паппакода кивнул.
— Даже назвал имя: Бона Сфорца Арагонская.
— О боже! Что же он?
— Это один из послов короля Филиппа. Пока не торопится, сказал, что должен подумать, прежде чем подскажет эту мысль в Мадриде.
— Сколько он хочет? — быстро спросила Бона.
— В разговоре граф был неуступчив, держался гордо.
— Я спрашиваю, какую цену он назначил? — нетерпеливо повторила Бона.
— Пока двадцать тысяч дукатов, но… Он не скрывал, что король Филипп не отдаст такое назначение даром.
— Знаю, — оживленно, с прежним блеском в глазах заговорила Бона, — за бенефиции и титулы надо платить, надеюсь… не потерей герцогства Бари для Августа после моей смерти?
— Нет, нет! Граф считает, что Филипп вполне удовлетворится денежными суммами. Они знают, что вы, государыня, из Польши отправляли золото в Неаполь.
— Знают? От тебя?
— Нет! От габсбургских шпионов и здешних банкиров.
— Что еще сказал граф Броккардо?
— Им нужны деньги на войну с Римом и Францией…
— Не дам ни единого дуката на войну с папой, мне нужен союзник, кардинал Караффа. Но если они хотят воевать.
— Кто знает, быть может, они выступят раньше против Валуа, а потом пойдут на Рим, — поторопился заверить ее Паппакода.
— Ладно, пусть воюют на мои деньги и дадут клятву, что я буду наместницей в Неаполе. Кто поручится за это?
— В случае вашего согласия — сам король.
Она раздумывала некоторое время, наконец задала последний вопрос:
— Значит, в Испанском королевстве я буду единственной женщиной, занимающей столь высокий пост? Выясни, такое возможно? Не противоречит ли это праву?
— Я проверял. Регентшей или наместницей короля в Нидерландах была тетка императора Карла, эрцгерцогиня Маргарита. А там управлять не так-то просто, страну раздирают войны. Свирепствует инквизиция.
— Об эрцгерцогине расскажешь мне позже. А кто еще, кроме Габсбургов, может претендовать на этот пост?
— В Испании сам Филипп устанавливает право, он сам — право. Граф Броккардо ручается, что все это возможно, в случае пополнения его казны… вашими дукатами.
— Он назвал сумму, за которую Филипп отдаст мне наместничество?
— Пока нет. Как я вам уже сказал, Броккардо должен заручиться одобрением и согласием короля.
— Вести неожиданные, но любопытные и весьма… Дукатов без письма от Габсбурга от меня никто не получит. И еще проверь, не мечтает ли этот гранд заработать на посредничестве?
— Граф сам прибудет в Бари через неделю. Но вы правы, надо проверить.
— Хорошо. Я подумаю над этим. Когда-то союзникам Августа в Литве я платила и больше. Теперь… Да, теперь буду покупать титулы не сыну, а себе…
Паппакода поклонился и вышел.
— Марина! — громко хлопнув в ладони, Бона позвала свою камеристку. В ее голове зазвучали прежние властные нотки. — Вели приготовить платья, которые я носила в Кракове.
— Вы тогда были чуть стройнее, государыня, — отважилась сказать Марина.
— Платья можно расставить. Я хочу посмотреть, какие они.
— Платья, шитые золотой нитью? С драгоценными каменьями? — с удивлением спрашивала Марина.
— Да-да. В которых я выглядела моложе.
— Когда их приготовить?
— К концу недели. Не смотри на меня так. Я в них буду такой же, как на Вавеле. Такой, как захочу.
На следующий день Бона вновь пригласила Паппакоду, многое ей было непонятно, поэтому она принялась его выспрашивать.
— Сколько лет теперешнему вице-королю Неаполя?
— На вид можно дать шестьдесят, — после некоторого раздумья ответил он.
— Невероятно! — с издевкой воскликнула Бона. — Не был у больного, а говоришь, как он выглядит? Почему ты врешь? Я вижу тебя насквозь. Знаю, как ты похвалялся новым званием. Зачем ты обидел синьора Виллани, ведь не ты, а он знает, на сколько лет выглядит наместник. И потому через неделю он, бургграф Бари, будет встречать синьора Броккардо.
— Но, госпожа, это невозможно… Граф перестанет мне верить…
— Поверит золоту. Ты был моим послом, и довольно. Как Филипп в Испании, так я здесь, в Бари, устанавливаю права.
— Ваше величество, прошу вас, разрешите мне приветствовать… — молил Паппакода.
— Довольно! — крикнула Бона. — Я сказала — нет.
С трудом сдерживая бешенство, Паппакода вышел и в соседней комнате столкнулся с Мариной.
— Когда-нибудь она еще пожалеет об этом, — прошипел он. — А вы на кого злитесь? Или тоже в немилости?
— Нет. К счастью, здесь нет польских придворных, но нет и карлов. А она не может без них обойтись.
— Так же как без наместничества в Неаполе. Если бы я знал, что она снова жаждет править, я бы поостерегся.
— На словах или на деле? — с ехидной усмешкой спросила Марина.
— Слишком много хотите знать. Лучше поищите карлицу… — мрачно пробурчал Паппакода.
Спустя несколько дней, взглянув на свое отражение в венецианском зеркале, королева с удовлетворением отметила, что помолодела лет на десять, не меньше. На щеках тонкий слой румян, дряблая шея прикрыта кружевным жабо, светлые волосы оттеняет не темный чепец, а пурпурный ток.
В бальном платье, сшитом еще на Вавеле, она казалась совсем стройной, на груди под кружевом сияли камни драгоценного ожерелья.
— Скажи, как я выгляжу? — спросила она Марину.
— О, вы такая же, как в Кракове, когда все не сводили с вас восхищенных взглядов.
— Хорошо. Немного румян, блеск в глазах и железная воля — и я уже не вдовствующая королева. Готова принимать почести, поклонение. Поправь фалды на платье…
Величественная, нарядная, она вошла в покои, где происходили аудиенции, поднялась на возвышение и опустилась в позолоченное кресло принцессы Изабеллы. Со дня возвращения в Бари она всего второй раз сидела в этом кресле, хотя частенько с грустью поглядывала на опустевший трон своей матери.