Страница 109 из 130
— Я не люблю загадок. В чем дело? Говорите, — приказал король.
— Ваше величество! Против вас замышляют недоброе! Вас обманывают!
— Хватит! Я желаю знать только то, за что вам придется… извиняться. Вымаливать прощение, — еще более резко проговорил король.
— Не знаю, могу ли я… — заколебался Радзивилл. — Но, коль скоро венский двор побаивается моего влияния в Литве, печется, чтобы я не спутал им карты, скажу. Когда я доставлял вам лик вашей будущей супруги, я еще ни о чем не догадывался. Но сейчас знаю все: королева… Боже милостивый! У нее та же страшная болезнь, что и у сестры. Она… бесплодна.
Король побледнел. Таким Радзивилл его еще никогда не видел.
— Что?.. Как ты смеешь! Сейчас, когда появилась надежда… — хриплым голосом произнес король.
— Да не надежда, а даже уверенность…
— Вас обманывают, ваше величество, — стоял на своем литовский канцлер.
— Не сметь! — крикнул Август. — Какой ты друг, ты страшнее волка. Изменник! Говори! Только помни: ты дорого заплатишь за свою ложь.
— Клянусь! Быть может, я когда-нибудь и кривил душой, но только не сейчас, — убеждал Черный.
— Мне точно известно, что она не может подарить вам наследника, ее медик обманывает вас.
Может быть, у нее водянка? Этого я не знаю. Боже милосердный! Ваше величество, не слушайте наветов! Я не нападаю, я защищаюсь.
— Защищаешься подлым оружием — клевещешь. Я должен этому верить?.. Довольно! Я больше не задерживаю вас, князь.
Всю ночь Радзивилл Черный не мог сомкнуть глаз. Он все поставил на карту: либо он спасет себя и, возможно, в будущем независимость Литвы, либо потеряет не только приязнь короля, но и уважение литовских магнатов и русских бояр. Канцлер — лгун? Клеветник? Нет, ведь он еще в Вене прослышал, что обе дочери Фердинанда с детства лечились от этой страшной болезни и обе — безо всякого толку. Катерина в тягости? Притворство. Только отчего же Август ни о чем не догадывается?
Правда, Радзивилл слышал от преданного слуги, что с той поры, как королева начала полнеть, Катрин не впускает короля в ее спальню под тем предлогом, что медик велел на время освободить госпожу от супружеских обязанностей. А король, помня о бесконечных болезнях своей любимой Барбары, которая так и не смогла родить ему сына, легко поддался на уговоры. Ему нужен сын, он мечтает о наследнике, жаждет его, так же как и королева Бона, как малопольская шляхта, по чьей воле Ягеллоны взошли на польский престол. И если габсбургская принцесса действительно родит наследника, то ему, Радзивиллу Черному, конец, не будет ему жизни ни в Литве, ни в Короне.
А что, если медик королевы во время родов, на которых он должен непременно присутствовать, подсунет королю чужого младенца? Однако же какая выгода в том Фердинанду? Он только и мечтает, чтобы династия Ягеллонов угасла, потому и навязывает Августу своих больных дочерей. А быть может, обманув сейчас короля, Катерина рано или поздно скажет, что не доносила ребенка или родила мертвого…
При этих мыслях Черный поморщился, словно бы ему вместо вина дали напиться уксуса, но постепенно у него отлегло от сердца. Интриги Вены, конечно, страшны, но ведь, если королева не доносит ребенка, король не сможет обвинить в навете его, Радзивилла Черного. Он будет доказывать, что королева бесплодна и не может дать Ягеллонам наследника. Да, он упорно будет стоять на своем, и никто не посмеет обозвать его коварным обманщиком.
Незаметно для себя, устав от своих невеселых дум, он наконец почти перед рассветом задремал, но вскоре его разбудил слуга, спросив, примет ли он Станьчика, который непременно хочет говорить с ним.
— Станьчик? — удивился Черный. — Проси сюда!
Шут, приволакивая ногу, вошел в комнату, по знаку Радзивилла приблизился к его ложу и сел.
— Ты что-то знаешь? Говори, только коротко и ясно, без своих дурацких шуток.
— Мне совсем не до смеху, — вздохнул шут. — Вижу, напрасно позволял себе шутить с вашей милостью, поэтому к вам первому и пришел с новостью. Быть может, за это получу прощение?
— Говори или убирайся отсюда!
— Сейчас все выложу. Как известно, эта проклятая Катрин, боясь, что ее госпожу отравят, никого из придворных дам к ней не подпускает. А сама от нее ни на миг! Король тоже вот уже много недель не заглядывает к супруге в опочивальню — медик, видишь ли, не велит. Обо всем этом я хорошо наслышан. Но только вчера король этот запрет нарушил. Вошел к ней как раз перед самой полуночью. И что же он видит? Видит, как Катрин, раздевая госпожу, развязала у нее на животе тесемки и сняла подушку.
Подушку? — удивленно спросил Черный.
— Да. Подушку с живота. А слуга, который спит под дверью, услышал громкие крики: «Боже милосердный!», — это крикнул король, а потом королева закричала: «Катрин! Катрин!» — почти так же, как некогда Елизавета. И тоже, как та, упала, но этого слуга не видел, слышал только, как она бьется головой об пол.
— А король? — спросил Черный, чувствуя, как стучит в висках кровь.
— Выбежал из спальни, будто привидение. Белый как полотно. Немного погодя я подошел к дверям его покоев. Слуги боялись.
— Дальше что?
— Я не решаюсь сказать, что я услышал.
— Что же ты услышал?
— Кажется… рыдания.
Черный надолго умолк и наконец проговорил почти шепотом:
— Тебе показалось, Станьчик…
Старый шут посмотрел на него глазами, полными слез.
— Понимаю. Шут может слышать только королевский смех. Только смех. И ничего больше…
Впервые Черный посмотрел на Станьчика сочувственно: У его ног сидел бледный, страдающий человек, грустный и очень несчастный-Известие о скандале, которого не удалось скрыть даже доктору Лангу, а сам король и не собирался скрывать, быстро дошло до Яздова, до Боны. Хоть она и не очень жаловала Катерину, однако в первый момент никак не хотела поверить в такое, когда же наконец уяснила происшедшее, пришла в неописуемую ярость.
— Дочь, достойная своего отца! — кричала она. — Все время вела интригу против Изабеллы. Это также доказал Черный!
— Да, — подтвердил Паппакода.
— Она обманывала короля, обещая ему наследника? Это больная, бесплодная австриячка!
— Увы, да, — вздохнул слуга.
— Санта Мадонна! Так чего же удивляться, что Август более не желает видеть своей жены? Что он желает расторгнуть брак?
Паппакода поддакнул и тут же добавил:
— Многие сейчас припоминают королю, что, добиваясь коронации Барбары, он говорил: «Расторгнуть супружеские узы дано только богу». Теперь это может королю повредить.
— Глупец! — сердито прошептала Бона и добавила громче: —К чему были столь торжественные слова? Сам себе поставил ловушку.
— Папский нунций уведомил короля, что брак этот расторгнуть нельзя.
— О боже! Стало быть, я никогда не смогу сказать: свершилось, теперь можно спокойно умереть, у него есть наследники. Сыновья Августа? Королевичи? Где они? Какое-то проклятие тяготеет над нами. Почему? А я, безумная, считала дни, когда появится внук…
— Король ждет решения святого отца. Возможно, папа не посчитается со своим нунцием и решит по-иному.
— И ты веришь в это? — удивилась Бона. — У меня на этот счет нет никаких сомнений. Я хорошо помню, как, добиваясь разрешения, Габсбурги обхаживали Рим. И сейчас не замедлят вступиться в защиту Катерины, докажут законность ее супружества.
— Увы, этот брак уже состоялся, — отозвался Паппакода. — В своем вердикте папа может не посчитаться с желанием наияснейшего короля.
— Санта Мадонна! Несмотря на то, что жена его обманула?
— В таком случае легко доказать, что она это сделала, желая удержать при себе мужа. И когда на самом деле будет в тягости, не станет обманывать.
— На самом деле будет в тягости? — удивленно воскликнула Бона. — Такое случиться не может, и Август понимает это. Габсбургские принцессы — порченые от рождения… Странно, почему Мацеёвский не подумал об этом заранее, да и я сама… Скажи… у Катерины были дети от ее первого брака с герцогом Мантуанским? Если были, то где они сейчас? А если нет…