Страница 3 из 18
Вернее, последняя ссора началась с раута, который Дома Гнева объявили впервые после Вторжения. Все-таки прошло уже пять лет, и за это время многое из того, что было разрушено, восстановили.
Жизнь входила в прежнее русло, и свободную любовь, набравшую силу за время беспорядков, требовалось опять взять под контроль. Дома Гнева возобновляли ежегодные рауты – ярмарки женихов и невест. Продолжение избранных Гневом родов под пристальным взглядом старших. Это было сейчас главным: восстановить чистоту крови. Ну и рождаемость, конечно. После таких-то потерь.
Как правило, до Вторжения на рауты ежегодно собирались девушки, накануне вступившие в брачный возраст. Я, по всем меркам, уже давно перешагнула его, и известие о возобновление раутов, которое так воодушевило все Дома Нижнего Ронга, не очень-то меня тронуло. Это хорошо, что жизнь входит в свою колею, но та ее часть, которая связана с браками, меня не касается. Я пропустила свою весну, так же, как и большинство моих ровесниц, попавших в романтическом возрасте в период Вторжения. И ни капли не жалела. Вернее, вообще об этом не думала.
Тем неожиданней оказалось розовое вечернее платье в руках у Тео, с которым он появился на пороге гостиной.
Мы, как всегда, собрались там вечером. Уютно, тепло и беззаботно. Я – на небольшом диванчике, Ранко и Юса прижались с двух сторон, грели теплыми боками. Малыши устроились у меня в ногах перед креслом на большой мохнатой шкуре, так и не очищенной мной до конца от въевшихся пятен, что остались со времен Вторжения. Мы так и называли гостиную – «шкурная».
Белоснежная шкура изрядно истрепалась и потемнела, но в этом был даже какой-то обжитый уют. Рос и Юль любили валяться на ней, зарываясь в высокую шерсть, пахнущую немного дезинфектором, немного духами. Странно, что этот роскошный запах жизни до Вторжения за много лет так и не выветрился из шкуры неизвестного зверя. Тео говорил, что это запах маминых духов, а зверя убил на охоте папа. Где-то на краю света, в одной из своих экспедиций. Из очередной отец так и не вернулся. Наверное, Вторжение застигло его прямо во время работы.
– И пролился огненный дождь, и шел он три дня и три ночи, выжигая все, что попадало под его смертоносные струи. Братья, скрывшиеся в пещере, могли только наблюдать, как уничтожает он все, что было им дорого. Стонали и кровоточили их сердца, наполовину стерлись зубы, которые они сжимали в бессильной ярости, разбились кулаки, которыми они били в припадке отчаянья о холодные и равнодушные стены грота. Но огонь был неумолим. И на четвертый день сказал один из старших: «Если мир уничтожен, то не стоит и нам жить. Не будем прятаться, как последние трусы, достойно уйдем вместе с тем, что было смыслом нашего существования». И молча кивнули остальные пять братьев, соглашаясь с ним. И взялись они все за руки, крепко сцепившись ладонями, и шагнули разом под золотой дождь…
Я читала вслух книгу Гнева, как раз нашу любимую легенду о шести огненных братьев Дома Керро, когда на пороге нашей любимой «шкурной» появился Тео – невероятно довольный и торжественный. С розовой тканью в руках. По насыщенному пурпуру блестела золотая вязь пластин, тяжело натягивая нежный шелк, слепя глаза. Богатое платье. Очень красивое. Я это сразу поняла. Врожденной особенностью, которая позволяет девушкам даже при мимолетном взгляде определить роскошь и дороговизну наряда.
– Клен, – не снижая торжественности, произнес Тео. – Ты идешь на раут.
Все еще не отрывая взгляда от яркой ткани у него в руках, я равнодушно произнесла:
– И с чего это?
– Магистрат объявил, что на этот раут, первый после Вторжения, приглашаются все девушки, что пропустили свою брачную весну. За все пять лет.
Тео совсем недавно вошел в возраст Хозяина и очень гордился, что теперь обязан посещать собрания Домов Гнева, как главный представитель Дома Шиори. Хотя служил Магистрату всего несколько месяцев, и вчера представлял наш Дом только на третьем собрании, вид у Тео был умудренный и знающий. Ах, да, теперь он в числе тех, кто принимает решения. Тогда меня это очень умиляло. И совсем не насторожило.
– Представляю, какое там будет столпотворение, – протянула я, откладывая в сторону увесистый том с легендами. Этот разговор, подчеркивающий осведомленность Тео в великих делах, требовал полного внимания с моей стороны. И я совсем не против подыграть ему.
Он кивнул, а малыши захихикали, услышав новое слово. «Створение полтов», – прошептал Юль, и Рос, хрюкнув, зарылся носом в мягкую шкуру.
– После Вторжения осталось так же много вдовцов, – интонации в голосе Тео были чужими. Он явно повторял чьи-то слова. Кого-то гораздо старше и значительнее его самого. Того, кем он сам хотел быть.
– И таких как я – перецветов – можно будет неплохо пристроить.
Я улыбнулась. Не может быть, чтобы Тео и в самом деле собирался «пристроить» меня.
– Клен – перецвет, – глухо донеслось откуда-то из дебрей шкуры. Рос сдерживал новый приступ смеха.
– Перецвет, – средние близнецы выдохнули в один голос. Они тоже не смогли удержаться.
Я потрепала оттопыренные розовые уши братьев, облепивших меня с двух сторон.
– И что тут такого смешного? – но не выдержала и сама улыбнулась. – Хотя, конечно… Тео, а откуда это платье? Ну да, то, что держишь в руках?
– Тебе нравится? – он неловко распрямил в руках нежную ткань. Золото на ней неторопливо и благородно звякнуло. – Это… Мамино.
– Как оно может не нравиться, Тео?! – я поднялась с кресла, перешагнула через светлые макушки, чуть тронутые характерной рыжиной наследников Дома Шиори, и остановилась перед Тео, старательно изображавшим платьевую вешалку.
Почти не касаясь, легонько провела пальцем над ослепительной висюлькой: солнечно-рыжее переходило в чернь, плотно обволакивающую ярко-зеленые драгоценные капли.
– Ты заходил в комнату родителей?
Он кивнул. Я растрогалась еще больше. Мы старались обходить стороной заброшенные апартаменты мамы и папы, чтобы лишний раз не рвать сердца. Так что Тео совершил ради этого выезда большое усилие над собой.
– Я поеду на раут, – сказала я благодарно. – И непременно надену это платье. Только, наверное, придется подогнать под себя…
Он покачал головой.
– Ты сейчас выглядишь точь-в-точь как мама. Не думаю, что нужно что-то сильно менять.
Я благодарно улыбнулась брату. И средние, и младшие близнецы уставились на меня во все глаза. Они не помнили маму, и сейчас пытались представить, как она выглядела. Семейный архив погиб в волне Вторжения, и Тео оставался единственным из всех нас, кто представлял лица наших родителей.
– Тео, – сказал вдруг Юль тихо, но мы все услышали. – А ты… Твой Гнев… Он не может сделать так, чтобы у нас были портреты… Ну хоть один. Мама и папа.
Все молчали, но думали то же самое, что и малыш Юль. Я точно ощущала, что мы все с напряжением ждем ответа от Тео. А вдруг? Может быть…
Но Тео покачал головой:
– Даже пробовать не стану. Я совершенно уверен, что не смогу. Юль, Гнев действует только на физические объекты. Воссоздать или уничтожить можно то, что есть на самом деле. То, что можно… Скажем так – потрогать. Все картины без следа исчезли в волне Вторжения. Остались только воспоминания. И… Малыш, ты можешь сейчас потрогать пирог, который съел вчера?
У Юля и Роса широко раскрылись глаза. Они изо всех сил пытались понять, как вытащить из памяти съеденные вчера пироги.
– Не пытайтесь, – рассмеялся Ранко. – Не сможете.
Кажется, они с Юсой тоже были разочарованы. Такие здоровые, а все еще, как дети. Наверное, только что прикидывали возможность материализации исчезнувших пирогов.
– Хватит, – сказала я, осторожно принимая из рук Тео платье. – У нас есть одна особа, которая может воссоздавать любые булки. И сейчас она пойдет на кухню, а через пару часов вы сможете не только представить, но и осязать всякие разные пироги.
– Кто эта… особа?! – закричал Юль.
– Клен, дурашка, – потрепал его по голове Ранко. – Только Ле умеет проводить материализацию некоторых воспоминаний. И делает она это лучше всех на свете.