Страница 6 из 90
Мельников осматривался, стоя без пальто у дверей школы. Двор был пуст. Кувыркались на ветру прелые листья, качались молоденькие оголенные деревца.
С развевающимся шарфом Илья Семенович пошел вдоль здания.
С тыльной стороны к школе пристраивали мастерские. Там был строительный беспорядок, стабильный, привычный, а потому уже уютный: доска, водруженная на старую трубу из котельной, образовала качели, леса и стальные тросы применялись для разных гимнастических штук; любили также пожарную лестницу; здесь можно было переждать какую-нибудь опасность, покурить, поговорить с девчонкой — словом, свой, девятый «В» Мельников не случайно обнаружил именно здесь.
Его увидели.
Кто-то первый дал сигнал тревоги, кто-то сделал попытку убежать, но был остановлен… До появления Мельникова они стояли и сидели на лесах группами, а теперь все сошлись, соединились, чтобы ожидаемая кара пришлась на всех вместе и ни на кого в частности…
Генка Шестопал наблюдал за событиями сверху, с пожарной лестницы; он там удобно устроился и оставался незамеченным.
Мельников разглядел всю компанию. Они стояли разлохмаченные ветром, в распахнутых пальто… Портфели их сложены на лесах.
— Здравствуйте, — сказал Илья Семенович, испытывая неловкость и скуку от предстоящего объяснения.
— Здрассте… — Они старались не смотреть на него.
— Бастуем, следовательно?
Они молчали.
— Какие же лозунги?
Выступил вперед второгодник Сыромятников.
— Мы, Илья Семенович, знаете, за что выступаем? За уважение прав личности!
И многие загудели одобрительно, хотя и посмеиваясь. Сыромятников округлил маленькие глазки. Ему не часто удавались столь глубокие формулировки, и он осмелел.
— Надо, Илья Семенович, англичаночку призвать к порядку. Грубит!
Мельников поглядел на длинное обиженное лицо этого верзилы — и не выдержал, рассмеялся:
— А я думал, тебя можно обидеть только оглоблей!
Костя Батищев перекинулся взглядом с Ритой и отодвинул Сыромятникова.
— Скажи, Батя, скажи… — зашептали ему.
Костя заговорил, не вынимая рук из косых карманов своей замечательной теплой куртки:
— Дело вот в чем. Сперва Наталья Сергеевна относилась к нам очень душевно…
— За это вы сорвали ей урок, — перебил Мельников.
— Разрешите, я скажу свою мысль до конца, — самолюбиво возразил Костя.
— Прежде всего вернемся в помещение. Я вышел без пальто, а у меня радикулит…
Ребята посмотрели на Костю; он молчал, чувствуя свою власть и над ними и над этим узкоплечим продрогшим человеком в очках.
— А вы идите греться, Илья Семенович, — объявил ему Батищев с дружелюбным юмором, — мы придем на следующий урок.
Не глядя на Костю, Мельников сказал:
— Демидова, ты комсорг. Почему же командует Батищев?
Маленькая Света Демидова подняла честные глаза и серьезно сказала:
— Потому что у меня воля слабее.
— Комсорг — это же оппортунист, рабочая аристократия, — веселым тонким голосом объявил Михейцев.
— Пошутили — и будет, — невыразительно уговаривал Мельников. И смотрел на свои заляпанные глиной ботинки.
— А мы не шутим, Илья Семенович, — возразил Костя. — Мы серьезно.
— А если серьезно… тогда получите одну историческую справку! — молодеющим от гнева голосом сказал учитель. — Когда-то русское общество было потрясено казнью Желябова, Перовской, Кибальчича… Или другое: из Орловского каторжного централа просочилась мольба заключенных о помощи: там применялись пытки… В таких случаях ваши ровесники не являлись в классы. Бастовали. И называли это борьбой за права человеческой личности… Как Сыромятников.
Это смутило ребят.
А сводить счеты с женщиной, у которой сдали нервы, — непорядочно! — закончил он.
— И что… помогали они? Ихние забастовки? — трусливо вобрал Сыромятников голову в плечи.
Илья Семенович не ответил, оглядел их всех еще раз и повернулся, чтобы уйти восвояси: у него не было больше ни аргументов, ни желания уламывать их… Но тут он увидел бегущую Наташу.
Ребята насторожились, переглянулись: теперь учителей двое, они будут снимать стружку основательнее, злее… За ворону, за срыв уроков вчера и сегодня, за все…
Наталья Сергеевна была, как и Мельников, без пальто, но не мерзла — от возбуждения. Блестя сухими глазами, она сказала легко, точно выдохнула:
— Я хочу сказать… Вы простите меня, ребята. Я была не права!
И девятый «В» дрогнул. Произошло замешательство.
— Да что вы, Наталья Сергеевна! — хором заговорили девочки, светлея и сконфуживаясь.
— Да что вы, — заворчали себе под нос мальчишки.
— Нет, вы тоже свинтусы порядочные, конечно, но и я виновата…
Срывающийся голос откуда-то сверху сказал взволнованно:
— Это я один виноват! Ворона-то — моя…
Все задрали головы и увидели забытого наверху Генку. Он еще что-то пытался сказать, спускаясь с лестницы, но все потонуло во взрыве смеха — по его адресу. Обрадовался разрядке девятый «В»!..
— А я на Сыромятникова подумала!
— Что вы, Наталья Сергеевна, я ж по крупному рогатому скоту!
А Мельников, стоя спиной к ним, завязывал шнурок на ботинке. Ветер трепал его шарф и волосы. У него было такое чувство — неразумное, конечно, но противное, — будто вся компания смеется над ним. И Наташа тоже.
Потом урок английского языка шел своим чередом. Зная, что они похитили у Натальи Сергеевны уйму времени, ребята старались компенсировать это утроенным вниманием и активностью.
— What is the English for…[6] ехать верхом? — спрашивала звонко Наташа.
И в приливе симпатии к ней поднимался лес рук. Все почему-то знали, как будет «ехать верхом»!
— То ride — rode — ridden! — бодро рапортовал Сыромятников. Даже он знал!
Вошла в класс Светлана Михайловна. Все встали.
— Ах, все-таки пожаловали? — удивленно сказала она. — Извините, Наталья Сергеевна. Я подумала, что надо все-таки разобраться. В чем дело? Кому вы объявили бойкот? Садитесь, садитесь. Воспользовались тем, что завуч бюллетенит, что учительница молодая… так? — Она ходила по рядам. — Только не нужно скрытничать. Никто не собирается пугать вас административными мерами. Я просто хочу, чтобы мы откровенно, по-человечески поговорили: как это вас угораздило — не прийти на урок? Чья идея?
Молчит девятый «В» в досаде и унынии: «опять двадцать пять!..»
— Так мы уже все выяснили! — сказал Батищев.
— Наталья Сергеевна сама знает, — подхватил кто-то из девочек.
— Да… у нас уже все в порядке, Светлана Михайловна, — подтвердила сама Наталья Сергеевна.
— Вот как? У вас, значит, свои секреты, свои отношения… — Светлана Михайловна улыбалась ревниво. — Ну-ну. Не буду мешать.
По классу прошелестел облегченный вздох, когда она вышла.
Школьная нянечка тетя Граня выступала в роли гида: показывала исторический кабинет трем благоговейно притихшим первоклассникам.
— Вишь, как давно напечатано. — Она подвела их к застекленному стенду с фотокопиями «Колокола», «Искры» и пожелтевшим траурным номером «Правды» от 22 января 1924 года. — Ваших родителей, не только что вас, еще не было на свете… Вон ту газету читали тайно, за это царь сажал людей в тюрьму!
— Или концлагерь, да? — компетентно добавил один из малышей.
— Не, этого тогда еще не было… А ну, по чтению у кого пятерка?
— У него, — сказали в один голос две девочки, — у Скороговорова!
— Ну, Скороговоров, читай стишок.
Она показывала на изречение, исполненное плакатным пером:
Кто не видит вещим оком
Глуби трех тысячелетий,
Тот в невежестве глубоком
День за днем живет на свете.