Школьные годы

Анкеты, справки, заявление — оказывается, это не так просто: поступать на работу. Сидя на стуле в канцелярии, Марина рассматривала набитые бумагами шкафы, чернильницы, дыроколы, папки-скоросшиватели. Приходили и уходили люди. Бесконечно стучала пишущая машинка. Приказы, отчеты, распоряжения. И наконец: ЗАЧИСЛИТЬ СМУСИНУ МАРИНУ ЛЬВОВНУ ПРЕПОДАВАТЕЛЕМ… АВГУСТА 1970 ГОДА. В этот момент ей по-настоящему стало страшно. Марина смотрела на сваленные в угол наглядные пособия, указки, стенды и вдруг с ужасом представила себе — нет, не то, как будет учить детей литературе: учить, даже по программам, Марина не боялась, программы нужны для того, чтобы их, программы, ломать! Страшно было видеть, а она уже видела, как запестрят на стенах эти роскошные стенды и плакаты — ни один из них, наверное, не сделан ребятами! — замелькают указки, загудят торжественные линейки и собрания. Марина панически боялась, стыдилась — короче, она не была создана для этого. Требовалось немалое усилие, чтобы взять себя в руки и уверенно повторить: «Мы еще прикурим от Солнца».

Вошла завуч. Статная, интересная, в черном шерстяном сарафане и тонкой вишневой блузке, теперь она уже не была похожа на завхоза. Она поздравила Марину с зачислением и опять, как и при первой их встрече, спросила, что молодой педагог умеет. Оказывается, речь шла не о том, чтобы красить двери. Школе нужны люди высокого культурного уровня и, если Марина Львовна хочет, почему бы ей, как литератору, не взять на себя создание театра. Театра? Действительно, как это раньше не пришло ей в голову? Конечно, сейчас Марина увлечена телевидением, но почти так же сильно она любит и театр. «Театр, — как говорил Всеволод Мейерхольд, — может сыграть громадную роль в переустройстве всего существующего». Марина уже мечтала о том, как сделает ребят своими единомышленниками (подростки особенно нетерпимы ко злу и фальши). Они будут читать со сцены ее любимых поэтов, они начнут изучать классику и современное искусство, будут учиться борьбе с несправедливостью, вместе искать прекрасные идеалы будущего. Она расскажет им, как обострилась в наши дни тяга к точности, документу и какие неисчерпаемые возможности дает в этом плане не только театр, но и телевидение. И они полюбят телевидение. А это, это будет чудо как хорошо!

Величие человека определяется не тем, сколько несчастий на его долю выпало, а тем, как он с этими несчастьями борется. Марина не думала задерживаться в школе надолго. Отнюдь. Но раз случилось, раз она должна учить сейчас детей русскому языку и литературе, раз обязана создавать с ними театр, надо извлечь из данной ситуации как можно больше. И птицы опускаются на землю, чтобы потом вновь стремительно и прекрасно взмыть в небо.

Она знакомилась со своими новыми коллегами и с удивлением видела: не случайно никто не обращал внимания на ее короткую юбку. С молоденькой учительницей истории Эллочкой можно было всерьез порассуждать о джазе и об архитектуре — она уже успела поработать экскурсоводом в Петродворце. Директор вообще говорил, что у них должны культивироваться красота и благородство. Он тоже, оказывается, был не только учитель — он окончил герценовский пединститут и художественное училище.

Домой Марина еще продолжала ходить с убитым видом (играла на образ, который от нее, несчастной, ждали), но в школе это уже явно отошло на второй план. Натянув по случаю ремонта джинсы и ковбойку, Марина мыла в своем будущем классе окна, а про себя придумывала, как где-нибудь достанет и повесит в простенках старинные фонари — так будет современнее. Рассматривала пустые стеллажи и планки для наглядных пособий, вытирала с них пыль, убирала мусор и прикидывала, что можно будет купить или просто принести сюда из дома книги об искусстве. Мыла пол (он становился ярко-коричневым — удивительно школьный цвет) и размышляла, с чего начнет в восьмом классе Пушкина. Своим ученикам она не будет, как когда-то в школе ей, говорить одни лишь прописи про няню Арину Родионовну и что Татьяна — это высокоположительный художественный образ. Нет, она даст им самого настоящего, подлинного Пушкина. А потом и Лермонтова, Гоголя! Сделает так, чтобы здесь действительно культивировались красота и благородство. Она расставила на окнах цветы и — чего-то еще не хватало — принесла и повесила возле доски портрет Всеволода Мейерхольда. Школа находится на Гражданском проспекте, и театр — есть же в Москве Театр на Таганке — можно будет назвать «Театром на Гражданке». Счастливая идея!

Марина с волнением ждала своего урока. Старалась почувствовать роль, которую будет играть. Урок — это тоже спектакль, и надо подать себя так, чтобы тобой заинтересовались… Вопросы, жесты, увлекательность изложения… Когда жила Офелия? Давно; Ее жизнь — дым. Но почему, почему на моих губах привкус горькой руты? Почему сотни лет звучит гамлетовское «Быть или не быть?..». Она до деталей продумала свой костюм. Любимая белая юбка не подойдет, не отпускать же ее. Строгое джерси, брошка или кулон с прозрачным камнем. Книга в руке. Только что делать с волосами? Отрастить невозможно, а так кудряшки, кудряшки, совсем девочка — смотрелась Марина в зеркало. Придется как-нибудь подколоть. Все должно быть легким, воздушным, но и немножко по-академически солидным. Ведь она учительница. Она теперь Марина Львовна. Страдать и надеяться, мучиться и находить. Сейчас такое время, когда надо не рассуждать или, точнее, не только рассуждать, но и переходить от слов к делу. Она, Марина Львовна Смусина, будет воспитывать новое, умное, интеллигентное поколение!

Тебя всегда любили Музы,

Тебе готовили венцы.

Пой ты, — а я пойду арбузы

Сажать и сеять огурцы, —

писал ее любимый Поэт.

СРЕДИ ЛЕСОВ И ХОЛМОВ

— Девочки, как красиво! Цветы, полки с книгами.

— Про-хлад-но!

— Краской пахнет!

С челками, хвостами, бантами в дверь вливались высокие длинноногие девчонки.

— Да проходите же, проходите скорей!

— Чего столпились?

Размахивая портфелями, папками, спортивными сумками, в свой класс вкатывались загорелые ребята.

— Тюков? Ура-а! Давай со мной, на последнюю.

— Не пускай их, Танька, не пускай. Последний стол наш!

— Здесь в прошлом году мы сидели!

— «И нельзя жить, не любя, не боготворя, не увлекаясь и не преклоняясь».

— Что?!

— Под портретом написано.

— Чепуха!

— Какой у Димочки костюм!

— Это он под цвет глаз, девочкам нравится.

— Ой, кто это? Ленка? Да ты совсем черная! Опять в лагере была?

— Рукавички сшила на посадочке. Как же, в лагере загоришь! То вода слишком холодная, то вожатая не в духе.

— Отличников вперед!

— Ура-а! — ликовал впервые собравшийся после лета восьмой «В».

— Славка! Совсем непохож. Ты что, постригся, что ли?

— Отец заставил.

— А я думала, сам. Надо же, думаю, Архангельский Ирину Васильевну решил обрадовать.

— Отличников…

— Вперед!

— У него этих, шариков, в голове не хватает.

— Не хочу, не пойду я вперед.

— Давай, давай, Татьяна.

— Двигай! А то вон, смотри, учительница пришла.

В строгом голубом костюме и с большим, прозрачным, как слеза, камнем (выпросила у мамы) Марина быстро вошла в класс. Подождав, пока все рассядутся по своим местам, безо всякого вступления, даже не требуя абсолютной тишины (успокаивать надо не окриком, а делом), она стала читать ребятам Пушкина.

Чуть слышится ручей, бегущий в сень дубравы,

Чуть дышит ветерок, уснувший на листах,

И тихая луна, как лебедь величавый,

Плывет в сребристых облаках.