Васька

– Надо добиться, чтобы ее простили, – сказал Митя.

– Если бы это удалось! О если бы это тебе удалось!

– Надо добиваться, – повторил Митя, упорно не замечая бумаги. – Одного моего заявления недостаточно. Мало ли чего могут подумать. Надо, чтобы меня поддержали.

– Ты прав, – Николай Николаевич положил бумагу на секретер поближе к Мите. – Мало ли чего могут подумать… Кого бы тебе присоветовать…

– Неужели некого?

– Как же, людей много… Надо подумать… Кстати, слово «незаменимая» – одно, а не два. «Не» надо писать вместе. Приставка «не»…

– Хорошо бы кого-нибудь из руководства нашей шахты, – грубо перебил Митя. – Я думал. Шахтком – молчун вечный, начальник – новый кадр.

– Новый кадр, новый кадр. Это ты верно. А что если толкнуться к этому, как его… к бывшему… К Лободе если, а? Кавалер орденов все-таки.

– Был. Лобода не желает. На весь свет обиделся.

– Так я и думал. Главой скорбен Лобода. Ныне и присно… Мы с ним вместе любовались, когда она траншею-то копала. Он ее и назвал Лебедушкой…

– Что Лобода! Тут нужно авторитетную кандидатуру. – Митя посмотрел на Николая Николаевича и усмехнулся. – Инженера бы хорошо.

– Где сейчас найдешь авторитетного инженера? – вздохнул Николай Николаевич.

– Инженера-производственника, – нахально гнул свое Митя. – Который понимает, что Чугуева незаменима– Не подскажете?

– Кстати, не забудь, исправь слово «незаменимая».

– С вашей бы шахты инженера. – Митя уже понимал, что Николай Николаевич не поможет, и смотрел на него откровенно издевательски. – К которому Васька стирать ходит и полы мыть в местах общего пользования…

– Веди себя, мой друг, вежливей. Ты не в шахте. Желаешь, чтобы твою петицию поддержал я, так и скажи.

– Я так и говорю. Я одного товарища заверил, что вы подписали.

– Напрасно. Еще раз садиться в лужу? Не собираюсь! Почему ты сам, за своей подписью не посылаешь?

– Сравнили… То я, а то инженер Бибиков.

– А инженер Бибиков не уверен, что за Чугуеву надо заступаться.

– Не уверены?! – Митя вскочил со стула. – Девчонка десяток профессий освоила, за бригадира стоит, а вы не уверены?

– Не уверен. У меня нет достаточной уверенности в том, что твоя петиция отвечает высшим законам исторической необходимости… И кроме всего прочего. – Николай Николаевич вздохнул. – Я. понимаешь, в жесточайшем цейтноте. Вот, полюбуйся, – он кивнул на подоконник. Там громоздились восемь пухлых папок, набитых бумагами. – Воспоминания строителей. Пока что – совершенно секретно… Тебе известно указание начальства – создать летопись Метростроя?

– Как же! Тут и мои воспоминания есть, – Митя ухмыльнулся. – Даже не одно, а два.

– Почему два?

– Одно написал от себя, другое – за Ваську.

– Прекрасно! Видишь – здесь около сотни рукописей. А мне отпустили семь суток, чтобы в часы, свободные от службы, прочесть все, что здесь накорябано, и выправить техническую терминологию. Работа сложная. Ведь тебе ничего не стоит вместо слова «эскалатор» написать «экскаватор». И наоборот.

– Ничего, Николай Николаевич! Вы не такие трудности перебарывали. Зато получится знаменитая книга. По ней будут изучать потомки, как мы тут вкалывали, как возводили подземные дворцы коммунизма.

– Откровенно говоря, это меня и пугает. Давай посмотрим, что увидят потомки, почитавши ваши мемуары. Я тут кое-что выписал. Ну-с, во-первых, потомки увидят, что подземные дворцы хронически не обеспечивались материалами: «Материала не было. Поехал я с одним парнем в карьер к Москве-реке бут разыскивать. Привезли бут и начали работать. Закрыли каллоту до замка – это верхняя часть свода. Тут надо было заложить самый крепкий камень, а у нас кругом только мягкий известняк. Надо было доставать гранитный камень. Поехали мы опять и около Курской дороги нашли большие камни. Привезли их на шахту, разбили на клинья и сделали замок. Так мы предупредили аварию». Ну хорошо. Предположим, штукатур, который спер гранит, принадлежавший железнодорожникам, имел бы официальный наряд на этот драгоценный камень. Думаешь все? Как бы не так: «На Метрострое недостаточно было иметь наряды на материалы и транспорт. Надо было драться за реализацию этих материалов». Драться! – понимаешь! Пойдем дальше. На строительстве подземных дворцов не было самых элементарных механизмов. «В шахту бетон подавался на носилках – другого способа придумать не могли». Это не я говорю, а написано в мемуаре. «А когда уже можно было подвозить бетон по нижним штольням, неразрешимой осталась проблема доставки в верхние штольни. Каждая шахта придумывала свои способы. На 9-й бетон таскали ведрами через фурнели и лишь потом догадались поставить обыкновенный ворот. На 17-й через блок верхняка перебрасывали веревку, на один конец привязывали ведро с бетоном, а другой – к поясу рабочего. Рабочие – чаще всего это были девушки, – бегали по штольне и таким образом вытаскивали ведро наверх». Еще почитать? Заместитель начальника Метропроекта: «Проектирование арбатского радиуса было начато, – слышишь, не кончено, а начато, – почти одновременно с развертыванием строительства». А что значит отсутствие утвержденного проекта? Это значит, что люди не понимали, что они строили. И тем не менее строили – и строили с энтузиазмом. С небывалой быстротой поставили вестибюль метро на середине Арбатской площади. Решили похвастать Первому Прорабу. Он приехал – и приказал вестибюль сломать, поскольку он мешал автомобильному движению. Проявляя энтузиазм, здание разрушили невиданно быстрыми темпами, начали строить новое – у рынка. Построили больше половины. Приехал Первый Прораб – снова велел переносить. Пока он ездил налаживать колхозы, поставили третий дом. Вернулся Первый Прораб – велел переделывать колонны и прорубать двенадцать дверей вместо четырех. Об этом вспоминает не какой-нибудь злопыхатель, а секретарь парткома шахты 36–37. Вот что значит – строительство без проекта.

– Надо было проектировщиков крепче жучить! – сказал Митя.

– Зачем? Что они – не работали? Вот написано: «На протяжении целых месяцев коллектив Метропроекта нередко работал дни и ночи напролет».