Страница 25 из 28
— У тебя папа водку пьёт? — спросила вдруг Анка.
— Нету у меня его, — нахмурился Яшка. — Я же тебе говорил.
— Ну, который вместо.
— Жлоб он, — сказал Яшка.
— А у меня напился.
— Ну и что?
— Ничто. Противно просто.
— Подумаешь, нежности. Если бы у меня он был, пусть бы сколько хочешь напивался.
— А мне противно. Возьмёт и ни с того ни с сего напьётся.
— И что?
— Ничто. Не люблю я его. Ненавижу прямо.
— Разве за такое ненавидят? — удивился Яшка.
— Конечно.
— И ты прямо так ему и говоришь?
— Не а, — покачала головой Анка.
Яшка спросил:
— А если что-нибудь знаешь и не говоришь, это ведь тоже врёшь?
— Тоже, — согласилась Анка. — Только я ещё не совсем точно знаю, люблю я его или нет. Я только когда он выпьет. У меня вообще-то и глаза как у него, и нос.
— Значит, любишь, — решил Яшка.
Анка пожала плечами.
— Противно только, — сказала она.
Они перебрались через железнодорожную насыпь. Парк встретил их тишиной и острым запахом прелых листьев.
— Нужно всегда говорить то, что знаешь, и то, что думаешь, — сказал Яшка.
— Вообще-то нужно, — со вздохом подтвердила Анка.
— Хочешь, я тебе что-то скажу? — спросил он.
Она подняла на него глаза.
Яшка набрал побольше воздуха и выпалил:
— Я тебя люблю.
— Совсем даже не умно, — без особого удивления отозвалась она. — Даже глупо в твоём возрасте.
— Ты что, не веришь?
— Ни капельки.
— Ну и дура тогда, — обиделся Яшка. — Я как только тебя увидел… Знаешь? И вообще я для тебя чего хочешь.
— Совсем-совсем, чего хочу?
— Конечно.
— Тогда сейчас мы идём к Гоше, и ты перед ним извинишься, — сказала Анка.
— Чего это? — удивился он.
— Того, что бить людей стыдно и гадко.
— Вот ещё! Я же ему за дело выдал.
— А теперь извинишься.
— Ну уж дудки.
— Нет, извинишься.
— Нет, не буду.
— Ах, так? Врун ты. А ещё сказал — совсем-совсем.
Она повернулась и ушла. Яшка стоял и растерянно тёр ладонью мытую шею. Приветик! Теперь ещё нужно и перед Анкой извиняться.
Он догнал её, когда она уже сворачивала на свою улицу.
— Графиня, не сердитесь.
Она отвернула лицо.
Он зашёл с другой стороны:
— Я лучше чего хочешь другое сделаю.
— Я хочу, чтобы ты извинился.
— Извините, пожалуйста, — сказал Яшка.
— Перед Гошей.
— Так он же тип.
— Всё равно.
— Принцип, да?
— Нет, это очень нужно.
— Кому нужно?
Анка остановилась:
— Я же тебе говорила, что мы его перевоспитываем. Он не пропащий какой-нибудь. Ему тоже трудно. У него знаешь мать какая.
— Мать? Какая у него мать?
— Такая. У меня папа и то лучше.
— Фу ты, ну ты, — пропел Яшка. — Так он же совсем не потому тип.
— А почему же?
— Почему, почему, — передразнил он. — У тебя вон тоже отец, а ведь ты не тип.
— Яшка, не смей! — топнула ногой Анка.
— Подумаешь, — сказал он, — нежности какие. Ладно, идём к твоему Гоше.
На вздёрнутом Яшкином носу возмущённо раздувались ноздри. Он готовил себя к унизительной процедуре. Ему смотреть было тошно на этого Гошеньку. И вдруг — простите, пожалуйста. Наше вам с кисточкой.
— Идём, — повторил он и зло сплюнул сквозь зубы.
— Яшка, не плюйся, противно! — крикнула Анка.
— Ты что? — удивился он. — А мне, думаешь, не противно?
Он чувствовал себя оскорблённым рыцарем, гордым и великодушным. Он клал к ногам дамы своё попранное достоинство. В награду за это он считал возможным разговаривать с ней не очень любезно и даже грубо.
— Ну? — крикнул он.
Анка улыбнулась.
— Смешной ты, Яшка, — сказала она. — Но вообще-то в тебе что-то есть… настоящее.
Пусто-пусто
Ребята играли в мяч. Стояли на площадке перед домом и пасовались. Больше, конечно, играли взрослые парни и девушки. А Денису с Олей мяч почти не доставался, его перехватывали у них над головами.
Гоша скучал на скамейке.
— Иди сюда, Гош, — позвала Анка.
— Чего? — откликнулся он.
В сумерках Гоша не разобрал, кто стоит рядом с Анкой. Он подошёл и, как только узнал живоглота с ноздрями, испуганно напыжился.
— Давай мир, — буркнул Яшка, протягивая руку.
Такого оборота Гоша не ожидал. Когда человек просит мира, значит у него дела плохи. Гоша у какого-нибудь слабака ни за что не стал бы просить мира. И поэтому Гоша почувствовал себя сильным.
— Да? — сказал он. — Теперь так мир! Сразу перепугался. Не хочу я с тобой мириться. Погоди вот ещё…
— Гоша! — укоризненно вздохнула Анка.
— Чего Гоша? — возмутился он.
Яшка стоял, набычив голову, и сопел.
— Не хочу! Все вы одинаковые! Тебя снова в тюрьму надо. Я ещё…
Гоша не договорил. Яшка схватил его за отвороты пиджака и тряхнул.
У Гоши лязгнули зубы. Гоша сразу вспомнил, кто слабый и кто сильный. Всё мгновенно встало на свои места.
Яшка отпустил его. Анка даже не успела вмешаться.
— Мир? — угрюмо спросил Яшка.
Гоша молча протянул руку.
— Чудаки, — улыбнулась Анка и предложила: — Идёмте вон там посидим.
— Не пойду я, — буркнул Гоша.
— Ну! — сказал Яшка.
Они уселись на детской площадке, в беседке под грибом.
— Гош, у тебя отец водку пьёт? — спросила Анка.
— На праздники только, — пробормотал Гоша.
Помолчали. На площадке глухо стучал мяч и вскрикивали девчата.
— А ты его любишь? — спросила Анка.
— Люблю.
— За что?
— Он добрый.
— Добрый, — хмыкнула Анка. — За это не любят. А маму?
— Тоже люблю.
— А Олю?
— Ты что, ненормальная? — испугался Гоша.
— А ты трус, — сказала Анка. — Нужно всегда говорить то, что думаешь. Это будет по-честному. Вот Яша не боится говорить, что думает. Правда, Яша?
— Тра-ля-ля! — запел Яшка. Он, конечно, был не трус, но всё равно испугался, что Анка сейчас возьмёт и всё выложит.
Странный человек эта Анка. Она может такое отколоть, что потом неделю чесаться будешь. Яшка боялся, что она возьмёт сейчас и отколет про то, что он говорил ей в парке. Поэтому он срочно потащил её домой.
— А то мне ехать пора, — уговаривал он.
— Ну и езжай на здоровье.
— Графиня, за кого вы меня принимаете? Я обязан доставить вас к дому.
— Я и сама доставлюсь, — отнекивалась Анка. — Чего ты ко мне привязался?
— Фу, как грубо, графиня.
Он всё же уговорил её. Да и время, действительно, было уже позднее.
Проводив Анку, Яшка не пошёл на станцию. Он вернулся обратно. На площадке уже никого не было. Только за шатким самодельным столом какие-то дяди при свете керосиновой лампы играли в домино. Костяшки звонко стучали по доскам.
От этого стука Яшке стало неуютно и сиротливо. Тревогой сдавило сердце. Он знал, откуда эта тревога. Всегда страшно сделать первый шаг в неизвестность. Когда его сделаешь, станет легче.
Яшка медлил. Он обошёл вокруг дома. Костяшки стучали зло и ритмично. Он обошёл ещё раз. Стук наступал и давил. Казалось, издалека медленно и угрожающе приближается человек в сапогах.
Яшка подошёл к столу. Щурясь на лампу, заглянул через спины.
— Четыре — пусто, — сказала спина и стукнула по доскам ладонью.
— Пусто — пусто, — сказала другая и тоже стукнула.
Лампа подпрыгивала и коптила.
Сердце в груди у Яшки билось неровно и часто. Не оглядываясь, он пошёл к парадной. Он пошёл решительно, как в собственный дом. В голове толчками шумел голос: «Пусто — пусто, пусто — пусто». Наверх вели шершавые, ещё не отполированные ногами и временем ступени. Он думал, их будет много. Их оказалось мало. Ему хотелось идти ещё. Но идти дальше было некуда.
На звонок высунулся Денис.