Беседа

Свое беспартийное мненье.

Я часто с тобою хожу по Москве,

И, как поэта любого,

Каждой редакции грубая дверь

Меня прищемить готова.

Однажды, когда ты халтуру творил,

Валяясь на старой перине,

Я влез на высокие брюки твои

И замер… на левой штанине.

Ты встал наконец-то (штаны натянуть

Работа не больше минуты),

Потом причесался и двинулся в путь

(Мы двинулись оба как будто).

Твой нос удручающе низко висел,

И скулы настолько торчали,

Что рядом с тобой Дон-Кихота бы все

За нэпмана принимали…

Ты быстро шагаешь. Москва пред тобой

Осенними тучами дышит.

Но вот и редакция. Наперебой

Поэты читают и пишут.

Что, дескать, кто умер, заменим того,

Напрасно, мол, тучи нависли,

Что близко рабочее торжество…

Какие богатые мысли!

Оставив невыгодность прочих дорог,

На светлом пути коммунизма

Они получают копейку за вздох

И рубль за строку оптимизма…

Пробившись сквозь дебри поэтов, вдвоем

Мы перед редактором стынем.

Ты сразу: «Стихотворенье мое

Годится к восьмой годовщине».

Но сзади тебя оборвали тотчас:

«Куда вы! Стихи наши лучше!

Они приготавливаются у нас

На всякий торжественный случай.

Красная Армия за восемь лет

Нагнала на нас вдохновенье…

Да здравствует Либкнехт, и Губпрофсовет,

И прочие учрежденья!

Да здравствует это, да здравствует то!..»

И, поражен беспорядком,

Ты начал укутываться в пальто,

Меня задевая подкладкой.

Я всполз на рукав пиджака твоего

И слышал, как сердце стучало…

Поверь: никогда ни одно существо

Так близко к тебе не стояло.

Когда я опять перешел на кровать,

Мне стало отчаянно скверно,

И начал я тонко и часто чихать,

Но ты не расслышал, наверно.

Мои сотоварищи — те же клопы —

На нас со слезами смотрели:

Пускай они меньше тебя и слабы —

Им лучше живется в постели.

Пусть ночь наша будет темна и слепа,

Но всё же — клянусь головою —

История наша не знает клопа,

Покончившего с собою.

1926

*

Я в жизни ни разу не был в таверне,

Я не пил с матросами крепкого виски,

Я в жизни ни разу не буду, наверно,

Скакать на коне по степям аравийским,

Мне робкой рукой не натягивать парус,

Веслом не взмахнуть, не кружить в урагане, —

Атлантика любит соленого парня

С обветренной грудью, с кривыми ногами…

Стеной за бортами льдины сожмутся,

Мы будем блуждать по огромном у полю, —

Так будет, когда мне позволит Амундсен

Увидеть хоть издали Северный полюс.

Я, может, не скоро свой берег покину,

А так хорошо бы под натиском бури,

До косточек зная свою Украину,

Тропической ночью на вахте дежурить.

В черниговском поле, над сонною рощей

Подобные ночи еще не спускались, —

Чтоб по небу звезды бродили на ощупь

И в темноте на луну натыкались…

В двенадцать у нас запирают ворота,

Я мчал по Фонтанке, смешавшись с толпою,

И все мне казалось: за поворотом

Усатые тигры прошли к водопою.

1926

В КАЗИНО

Мне грустную повесть крупье рассказал:

— В понте — девятка, банк проиграл!

— Крупье! Обождите, я ставлю в ответ

Когда-то написанный скверный сонет.

Грустная повесть несется опять:

— Банк проиграл, в понте — пять!

Здесь мелочью выиграть много нельзя.

Ну что же, я песней рискую, друзья!

Заплавали люстры в веселом огне,

И песня дрожит на зеленом сукне…