Страница 88 из 121
— А где Ахунжан?
Человек в круглой шапочке обнажил белые зубы.
— Я и есть Ахунжан, высокий генерал. Вчера схитрил. Но кому можно доверить такое важное дело? Сам пошел. Все мои аскеры готовы присягнуть тебе.
Командующего под руки ввели в шатер, усадили на ковер. Ели плов, пили кок-чай. Ахунжан пил водку из изюма, прикрывая пиалу ладонью: «чтобы не видел аллах». Курбаши без всяких дополнительных условий подписал соглашение, его отряд стал называться Узбекским кавалерийским полком Красной Армии.
Легкость, с какой Ахунжан перешел на сторону Советской власти, настораживала.
— Если уж он своего аллаха надувает, то нас и подавно надует. За Ахунжаном нужен надзор и надзор, — сказал Михаил Васильевич командиру бригады. — У него вид продувной бестии. Щурит глазки, улыбается, а сам себе на уме. Очень уж подобострастен. Не доверяю таким.
Командующий уехал в Ашхабад. Ахунжан отправился в Наманган в гости к своему старому приятелю Мадамину.
— Вот видишь, Мадамин, — говорил Ахунжан, — ты меня переманил на свою сторону. Ты грамотный человек, Мадамин, самый умный из курбаши. Теперь мы с тобой оба командуем полками и получаем жалованье. Никаких забот, убегать ни от кого не нужно. Мне жаль Кривого Ширмата и Хал-Хаджи. Они все-таки наши друзья. А теперь получается, будто мы кровные враги. Неправильно получается. Я уговаривал обоих, боятся. Особенно упирается Кривой Ширмат. Может, он тебя послушает?
— Уговаривать его не поеду. Пусть сам приходит в Наманган.
Ахунжан покачал головой.
— Кривой Ширмат — упрямый, как осел. Глупый, темный человек. Его нужно убеждать. А хорошо было бы, если бы мы собрались все вместе: ты, я, Хал-Хаджи, Ширмат. Пурунзо-ага был бы очень доволен.
— Он не верит Ширмату.
— Откуда командующему знать, что Ширмат, как большой ребенок. Он только на вид свирепый, а в голове у него не все в порядке. Англичане пообещали его чуть ли не эмиром сделать. А где они, англичане? Где они были, когда народ поднялся против хивинского хана и Джунаида? Ширмату все объяснить надо, как это умеешь делать только один ты.
Мадамин был польщен. «А может быть, в самом деле стоит съездить к Ширмату? — размышлял он. — Ширмат не посмеет нарушить закон гостеприимства…»
На второй день Ахунжан встретился с Кривым Ширматом, сказал ему:
— Пригласи Мадамина письмом, скажи, что надумал перейти, и убей эту неверную собаку!
…Эту страну он не успел целиком открыть в юности. Он тогда обследовал лишь те земли, что лежат вокруг Иссык-Куля, увидел снеговую голову Хан-Тенгри. А далеко на западе были тугаи Аму-Дарьи, пески Кызыл-Кумов и Кара-Кумов, столовидные горы Копет-Дага, старинные развалины.
Теперь он увидел все это. В тугаях, в камышах, на воде розовели изящные фламинго, плавали лебеди и колпицы с лопатообразными клювами, неслышно подкрадывалась к фазану камышовая рысь кара-кулак. Здесь было кабанье царство. По ночам кабаны делали набеги на бахчи и огороды, истребляли посевы джугары. Кремневые мултуки и лохматые киргизские овчарки мало помогают местным жителям в борьбе с кабанами. Нужно создать из красноармейцев охотничьи команды, устроить настоящий кабаний гон с собаками и самому неплохо бы вспомнить молодость… Забраться на коне в зеленовато-желтые заросли, ждать с винтовкой, пока послышатся крики и свист загонщиков… Хорошо бы иметь при каждой охотничьей команде хотя бы небольшую свору! Мечты…
На зеленых холмах возле Ашхабада алели тюльпаны, ползали черепахи и маленькие вараны. Михаилу Васильевичу понравился город на равнине. Но и здесь тянуло в горы, манили мягкие очертания Копет-Дага, поднимающегося на юге. После съезда он совершил экскурсию в Фирюзу. Поразили плоские, красные, выветрившиеся горы, совершенно голые и все-таки прекрасные; поразили вековые чинары; и небо здесь было особенное: бирюзовое. Еще нигде и никогда не видел он такого неба. Казалось бы, небо повсюду должно быть одинаковое, но это неправда.
«Я бы хотел всегда жить здесь… — думал он. — Охотиться на перепелов и архаров, сидеть на берегу Фирюзинки и читать книги».
Но он знал, что жить здесь не придется. Жить здесь — значит отдыхать. Одни словно бы рождаются для отдыха, другие — для работы. Сколько дней смог бы он просидеть на берегу Фирюзинки?.. Конь Чапаева был с ним. Конь, привыкший к выстрелам, к орудийным залпам, конь, знающий, когда ему нужно лечь на землю и когда мчаться, обгоняя ветер. Он мирно пасся на лугу, иногда прядая нервно-чуткими ушами.
Потом они двинулись к самой южной точке Советского государства — к Кушке. Был парад. Михаил Васильевич осмотрел развалины крепости, где некогда останавливался Александр Македонский. Прошло… как будто вовсе не бывало… Фрунзе написал Владимиру Ильичу:
«Личное ознакомление с состоянием воинских частей фронта, начиная от Ташкента, кончая районами Красноводска и Кушки, дало самую безотрадную картину. Численный состав ничтожен… Настроение частей неудовлетворительное, главным образом, на почве отсутствия обмундирования; все части представляют в этом отношении неописуемый сброд. Пограничная охрана отсутствует; вся приграничная полоса заполнена афганцами и персами. Вооружение войск разнокалиберное; до сих пор одна четверть вооружена берданками и одна четверть английскими винтовками. Таким образом, в военном отношении мы сейчас представляем ничтожество. В политическом отношении наше положение в Закаспии в данный момент вполне благоприятно. После произведенного нами объезда депутатов и всех туркменских племен можно считать исчезнувшими опасения за неблагоприятный исход голосования… Настроение приграничных персидских племен тоже в нашу пользу. Англичане в Хоросане отчаянно нервничают…»
С вооружением очень плохо. На днях пришлось отправить полторы тысячи винтовок и десять пулеметов в Баку — Сергею Мироновичу Кирову.
На чем все держится? Но пока держится, нужно спешить. В Ташкент командующий вернулся с обширными планами преобразования армии. В частности, он решил построить военно-коммунистический городок — стратегический опорный пункт к юго-западу от Ташкента, на плато, возвышающемся над долиной Сыр-Дарьи и Голодной степью, а также создать мощную боевую флотилию на Аму-Дарье, которая сдерживала бы напор англичан на Термез.
За военными делами не забывал он и хозяйственные: отправил в Иваново-Вознесенск два эшелона хлопка, а в Самару — два эшелона с нефтью и бензином.
КАК ХАЛАТ БУХАРСКОГО ЭМИРА ОКАЗАЛСЯ В ИВАНОВО-ВОЗНЕСЕНСКЕ
Одного из киргизов звали Халпибай, другого — Гедибай. Оба они были седобородые, морщинистые, пропахшие дымом кизяка, в синих засаленных халатах. Как они добрались от Ферганы до Ташкента, никто не знал.
Когда их провели в кабинет командующего, они распростерлись на полу.
— О, высокий генерал наш! Кто же виноват, что мы родились киргизами? Почему грабят наши юрты, разоряют наши кочевья?
Михаил Васильевич усадил их на диван. Ординарец принес чай.
— Кто посмел вас обидеть?
— Проклятый курбаши Ахунжан (будь вдовой его дочь!), который притворился красным командиром. Его солдаты разбойничают в кишлаках, угоняют коней.
— Ахунжан все вернет и будет наказан.
Когда киргизы ушли, Фрунзе дал волю гневу. Был только один способ положить конец всем безобразиям, творимым Ахунжаном: перебросить его полк в Ташкент и переформировать здесь. Командующий отдал приказ. Вскоре получил ответ: Ахунжан выполнять приказ отказался. А тут чрезвычайное происшествие: басмач Курширмат заманил в свою ставку командира полка Мадамина и зарезал его.
По-видимому, не обошлось без Ахунжана. Значит, Ахунжан поднял мятеж…
Командующий в сопровождении отряда выехал в Андижан. Взбунтовавшегося курбаши нужно немедленно арестовать, разоружить полк. Но все это казалось довольно проблематичным. К Ахунжану может присоединиться Кривой Ширмат, а в Андижане советский гарнизон слаб. Может произойти кровопролитие, а его не должно быть.