Страница 35 из 121
Он пришел к выводу, что основной формой маневра обеих сторон были пресловутые «Канны» и что ни одной из армий так и не удалось осуществить их. Да, пожалуй, и не удастся.
В чем тут загадка? Возможно, к ведению войн такого масштаба просто не подготовлена теоретическая мысль, делающая по старинке ставку на одно-единственное сражение, на кратковременность кампании в целом? Он еще не мог дать однозначный ответ на подобный вопрос, хотя и догадывался, что в какой-то мере близок к истине. Он видел, что действия внутри обеих коалиций часто несогласованны и это приводит к большим потерям, к неудачам.
Он размышлял. И в такие минуты ему хотелось остаться одному. Он жаловался в письмах:
«В доме у нас вечная толчея, люди приходят и уходят; никогда не остаешься с собой наедине, а в этом порой чувствуется сильная потребность».
С наступлением теплых дней он все чаще и чаще уходил в лес и пропадал там сутками.
Он не знал, что жандармский подполковник Карпов подослал в Манзурку своих шпионов, которым удалось установить многое: например, то, что существует организациях ссыльных, а также нелегальная касса взаимопомощи. Начальник жандармского управления послал в Манзурку ротмистра Белавина с заданием ликвидировать организацию, которая будто бы носит военный характер и готовит вооруженное восстание. Начальник не сомневался, что при обыске у Фрунзе будут обнаружены изобличающие документы.
Но ротмистр оказался недалеким человеком. Он нагрянул в Манзурку, арестовал троих, а Фрунзе отпустил. Карпов побежал к начальнику управления.
— Нужно немедленно арестовать Фрунзе! Растяпе Белавину, видите ли, потребовались улики. Голова всему — Фрунзе. Я точно знаю. Их всех, большевиков, должно запрятать в тюрьму.
— Пошлем ротмистра Константинова. Пусть возьмет побольше солдат. Всех арестовать, колонию уничтожить! Пишите: «Дело манзурских политических ссыльных поселенцев, ведущих большевистскую пропаганду под видом так называемой кассы взаимной помощи». Фрунзе доставить ко мне.
Ротмистр Константинов прибыл в Манзурку под вечер. Ссыльные возвращались из столовой, оживленно переговаривались. Они и не заметили, что находятся в кольце жандармов.
Фрунзе схватили, когда он поднимался на крыльцо своей квартиры. Арестовали еще тринадцать человек. А через два дня их погнали по тракту в Иркутскую тюрьму.
— Ну вот, господин Фрунзе, поздравляю с возвращением в наши пенаты, — сказал ротмистр. — Погуляли — хватит. Десять лет каторги вам обеспечено. Сомневаетесь?..
ДВОРЯНИН ВАСИЛЕНКО ИЗУЧАЕТ РАБОЧИЙ КЛАСС
Заместитель заведующего статистическим отделом Забайкальского переселенческого управления Соколов вел неторопливую беседу с недавно приехавшим в Читу экономистом Владимиром Василенко. Сидели они в пустынном кабинете. В окна виднелись сопки, поросшие тайгой, кусок синего неба над ними.
Соколов ощупывал умными острыми глазами собеседника: холеные усы, бородка, бакенбарды, густые светлые волосы высоким гребнем, рубашка белоснежная, а галстук повязан криво…
— Как ни удивительно, а я вас помню по Петербургу, — сказал Соколов. — Максим Максимович всегда вами восхищался. Так и не удалось окончить?
— Не удалось.
— Да, да. Мне говорили. Как давно не был я в Политехническом! После Петербурга здесь не сладко. Кто бы мог подумать! Тайга, глушь. А я ведь с Байковым переписываюсь… Решим так: для начала устрою вас в статистический отдел, вернее, в «Справочное бюро по рабочему вопросу». Разъездным агентом. А дальше видно будет.
Он представил экономиста своему начальнику, заведующему статистическим отделом Монтвиду.
— Знакомьтесь, Виктор Эдуардович: дворянин Василенко Владимир Григорьевич из Петербурга. Нам ведь нужен сотрудник?
— Да, требуется агент. В «Справочном бюро» остались одни бабы — на место некому выехать. Жалованье семь-десять пять рублей плюс десять рублей командировочных.
— Господин Василенко — человек холостой, к дому не привязанный.
Для Монтвида рекомендации своего заместителя было достаточно. Про себя, правда, подумал: «Бегут сюда от мобилизации! Да и кому охота на войну… Сбежал, дворянчик. Вот и Чита, оказывается, на что-нибудь да нужна. Рабочим вопросом решил заняться! Нужда заставит калачи есть. Погоняю тебя, братец, по всей Читинской области, лоск быстро слетит…»
Монтвид понимал, с кем имеет дело. Дворянчиков недолюбливал. В «Справочном бюро» нужен дока, человек с большим знанием экономических вопросов, не белоручка. «Справочное бюро» поставляет точные сведения о числе и состоянии промышленных предприятий в Забайкалье, об условиях труда, о размерах заработной платы, о причинах конфликтов между рабочими и хозяевами. Да мало ли какие сведения могут потребоваться начальству! Он спросил насмешливо:
— И как вы себе представляете этот самый рабочий вопрос?
Василенко выпалил, будто на экзаменах:
— Еще Адам Смит говорил, что заработная плата рабочих не превышает, как правило, минимума средств существования. Прибыль и рента есть вычеты из продукта труда рабочих. Я полагаю…
— Чушь еловая! Чему только вас там учат, в институтах? Вы-то хоть живого рабочего видели в глаза?
— Я имел некоторую практику…
— Ладно. Все равно. Начнете все сначала. Выберем маршрут, предварительно изучите материалы по каждому предприятию. Софья Алексеевна вам поможет.
Софья Алексеевна, подперев круглый подбородок рукой, тряслась от смеха и смотрела на Василенко лукавым взглядом своих черных глаз.
Когда Монтвид ушел, она сказала:
— Ну что, попало? Вот к чему приводит плохое знание рабочего вопроса.
Они переглянулись и расхохотались.
Новичок делал поразительные успехи. Он являлся на службу раньше всех, уходил позже всех. Рылся в бумагах, что-то записывал. Потом поражал заведующего доскональным знанием обстановки на рудниках и на заводах. У него была исключительная память на цифры, на имена и названия. Монтвид испытывал даже нечто похожее на ревность. Вот прикатил из столицы дворянчик и за неделю усвоил то, на что Монтвиду потребовалось несколько лет. Посмотрим, посмотрим, что из этого получится…
Дворянин не терял даром времени. Наряду с изучением рабочего вопроса он проявлял повышенный интерес к Софье Поповой. Их стали часто видеть вдвоем на берегу реки. Иногда они уходили берегом чуть ли не до Песчанки. О чем они говорили? Читали стихи. У него был хорошо поставленный голос, и иногда по ее просьбе он пел.
Однажды он ей сказал:
— У Любимовой мне оставаться больше нельзя.
— Ты прав. Как это мы упустили из виду, что она под надзором полиции? Есть на примете квартира на Уссурийской. Дом Михновича.
— А кто поведет?
— Моя подруга Сосина, наш регистратор.
— Она знает?
— Догадывается. Тебе лучше бы выехать в командировку. Будешь в Верхнеудинске, зайди к моему отцу. Его фамилия Колтановский. Найдешь в железнодорожной конторе. Я напишу ему.
— С отъездом пока ничего не выходит: здесь дел много. Придется обождать.
— Береги себя. Я страшно боюсь, как бы с тобой чего не случилось. Как я буду теперь без тебя?
В тот же день он встретился с Василием Николаевичем Соколовым. Соколов сказал:
— Удивляюсь вашей энергии, товарищ Фрунзе! Но будьте все-таки осторожнее. Жандармы начинают к вам приглядываться. Спасибо за то, что поставили на ноги «Забайкальское обозрение». Газету раскупают нарасхват. Ваши статьи по военным вопросам — откровение для многих из нас. Ваши стихи-призывы распевают на улицах, словно песни.
— Мне хотелось бы выступать с публичными лекциями о войне. В кооперативной газете ведь всего не скажешь.
— Мы обсудим этот вопрос. Думаю, можно рискнуть. Ведь лучшего лектора, чем вы, у нас нет.
Они обменялись крепким рукопожатием и разошлись. А Фрунзе-Василенко отправился на общее собрание кооператива «Эконом».
Если бы Монтвид мог видеть и слышать его здесь, то, наверное, пришел бы в ужас. «Дворянчик» сидел в президиуме общего собрания, его окружали рабочие. Он говорил о преступной политике самодержавия, втянувшего Россию в войну, о бессмысленных жертвах, о росте цен на продукты, о мерах борьбы с царизмом. И сейчас от его щеголеватого вида не осталось ничего: выступал руководитель, представитель партии большевиков, рабочий вожак, агитатор. Каждое его слово было окрашено классовым гневом.