Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 121

Время… Его всегда не хватало. И вот теперь его оказалось в избытке. Раньше заниматься приходилось урывками. Теперь он подготовил не спеша все, что полагалось знать студенту выпускного курса. Собирался защищать свою работу, посвященную важной экономической проблеме. Материал для такой работы он собирал исподволь почти три года. Он хорошо знал экономику Владимирской, а также Костромской губерний, аграрные и иные отношения, сложившиеся здесь. Постепенно у него появилось твердое убеждение, что с точки зрения интересов населения необходимо создать новую губернию: Иваново-Вознесенскую. Да, пока такой губернии нет на карте, но взглядом экономиста легко прощупывается хозяйственно-экономическая однородность некоего района, захватывающего уезды Костромской и Владимирской губерний. Этот район издавна составляет один экономический организм, имея базой мощную текстильную промышленность. Здесь около двухсот фабрично-заводских предприятий. В район могли бы войти Шуйский, Кинешемский, Юрьевецкий уезды и части уездов Нерехтского, Суздальского и Ковровского. Тут, через голову земских властей, возникают потребительские общества, представители которых не раз ставили перед Фрунзе вопрос об объединении всех обществ в большой кооператив Кинешемского района. Фрунзе приходилось выступать не только в роли экономиста-консультанта, но и в роли ходатая перед властями. Он дал наметки устава кооператива. Но начальство утвердить устав отказалось. Без всяких мотивировок. Кооператив? Зачем? Созрели также предпосылки для организации единого Иваново-Кинешемского союза текстилей…

Он был захвачен идеей, готов был драться за нее с самыми сильными оппонентами-экономистами, всюду пропагандировать ее и не сомневался, что истинно государственное мышление, та мерка, с которой он подходил ко всем хозяйственно-экономическим вопросам, возьмет верх. Будет, будет Иваново-Вознесенская губерния!.. Новая губерния получит резко выраженный индустриальный характер, станет единственным в своем роде рабочим краем в России, базой, сердцевиной революционного движения…

В долгие ночные часы он думал о том, что административное деление Российской империи требует корректив и что здесь необъятное поле для приложения научной экономической мысли. Подобный факт отмечал еще известный исследователь Тянь-Шаня Семенов, со статистико-экономическими работами которого Фрунзе был хорошо знаком. Когда-нибудь, когда страна обновится и народ станет ее хозяином, Фрунзе целиком сможет отдаться увлекательнейшей задаче. И конечно же, первое, что он сделает, это создаст Иваново-Вознесенскую губернию такой, какой она рисуется ему сейчас.

Его обостренный ум всегда находил оригинальное решение любой проблемы. Он не сомневался, что экономисты, да и сам Максим Максимович Ковалевский, увлекутся новой проблемой. Все пересмотреть, процедить сквозь научное сито!

Но и кооператив, и предполагаемый Иваново-Кинешемский союз текстилей (короче говоря, огромное профсоюзное объединение всего промышленного района) подспудно нужны были для главного: для организации сил. Не цель, а средство. Если экономические начинания и реформы не подчиняются классовым интересам, то зачем они?

…Своим соседям по камере, молодым рабочим, он старался внушить одну-единственную мысль: история человеческого общества — история борьбы классов! И эту мысль он щедро иллюстрировал примерами и из древней истории, и из событий современных, участниками которых они все являлись.

И то, о чем раньше рабочие парни знали понаслышке — восстания Спартака, Степана Разина, Болотникова, Пугачева, походы Гарибальди, Парижская коммуна, — теперь вдруг повернулось к ним неожиданной стороной — классовой; все важные исторические события, оказывается, были звеньями единой цепи. Один конец цепи был там, в тысячелетнем прошлом, а другой держали они в своих руках. И не существовало больше рядовых, незначительных дел: историю творит каждый.

Может быть, именно тут, в камере номер три, они вдруг поняли своего Арсения не только как искусного оратора, но и как непревзойденного рассказчика.

Он вел их по каменистым тропам на Везувий, где под пиниями укрылась кучка гладиаторов во главе со Спартаком. Сперва их было всего семьдесят, а вскоре армия Спартака выросла до семидесяти тысяч воинов! И эта армия потрясла Римскую империю. Спартак был ранен в бедро дротиком. Опустившись на колено и выставив вперед щит, он отбивался от нападавших, пока не пал вместе с большим числом окружавших его…

— А если бы его не убили? Ведь могли рабы победить?





— Могли. Восстания рабов не всегда заканчивались поражениями. Первое сицилийское восстание рабов, например, закончилось победой, и рабы организовали свое свободное государство, почти шесть лет сдерживали натиск римских легионов… Нужно также помнить, что именно восстания рабов привели к гибели великую Римскую империю.

— А почему погибло то первое свободное государство? Что оно из себя представляло, какая там была армия? Чем они дрались?.. Шесть лет свободы! Ни царя, ни жандармов, ни хозяев…

И рассказчику приходилось отвечать на десятки самых неожиданных вопросов: была ли у рабов своя кавалерия? что представляла собой пехота? что такое легион и что такое когорта? как выглядели метательные машины? И так без конца. Слушателей интересовали детали. Они смотрели на Фрунзе с жадным любопытством, будто он сам видел все своими глазами. И вот, дескать, если бы Спартаку парочку пулеметов да пушчонку…

Он не смеялся над подобной наивностью. Тут была жажда победить вместе со Спартаком, помочь ему. И как-то забывалось, что сами-то они всего лишь узники, задавленные тюремным режимом. Рассказы о былых победах рабов вселяли в них уверенность в собственных силах. Было, многое было… И еще будет… История не может остановиться.

Он и сам увлекался. А ночью, ворочаясь на жестких нарах, осмысливал то, о чем даже трудно было бы рассказать товарищам. Перед ним словно бы разверзались бездны истории человечества, воскресало то, что давно стерто временем.

Подобное ощущение возникало у него и раньше, еще там, в родных краях.

Сперва был интерес к военным походам давних времен, к личностям полководцев. Гимназист Фрунзе стоял с киргизом Дикамбаем на берегу горного озера возле груды камней. Груда называлась Санташ, что значит «Тысяча камней». Дикамбай объяснил, как умел, что некогда через эти места проходило миллионное войско грозного завоевателя Тамерлана. Каждый воин, по приказу полководца, нес в своем мешке камень. А когда войско вернулось из дальних походов, завоевав все восточные страны, то Тамерлан устроил здесь привал и приказал выбросить камни. Вот и вышло, что от его несметного войска осталась всего тысяча человек.

Эту легенду каждый рассказывал по-своему. Но в передаче хитроватого старого Дикамбая она имела определенный смысл. Конечно же, это была всего лишь легенда: Тамерлан никогда не вторгался со своим войском в долину Иссык-Куля. Но «Железный хромец», какими бы мотивами он ни руководствовался, завоевывая и подавляя народы восточных стран, был фигурой примечательной, последним из великих монгольских полководцев. Его личность почему-то не переставала интересовать Фрунзе.

И если Александр Македонский, обосновавший свою резиденцию в Самарканде, пришел в здешние края неведомо откуда, то Тамерлан, или Тимур, родился тут же, неподалеку от Бухары, в городке Кеш. Его отец, владелец маленького улуса, брал Тимура с собой в военные походы. У Тамерлана было всего шестьдесят воинов, когда он уничтожил тысячный отряд хана Тоглука. С двумя тысячами воинов Тимур разбил стотысячное войско сына Тоглука. Объявив себя ханом и сделав своей столицей Самарканд, Тамерлан создал огромную армию, хорошо обученную и организованную. Он подчинил себе Хорезм, Афганистан, Персию, Кавказ, разбил хана Золотой орды Тохтамыша, вторгся в Индию, захватил Сирию, Месопотамию, разгромил большое войско турок в бою при Анкаре, взял Смирну. Когда Тамерлану было уже под семьдесят, он стал готовиться к войне с Китаем. «Монголы были солдатами антихриста, вышедшими снять последнюю страшную жатву», — говорит Роджер Бэкон. Но разве это объяснение, почему армия монголов смогла пройти с победами огромные расстояния от берегов Великого океана до берегов Адриатики? Другой историк, свидетель монгольского нашествия, писал: