Все ураганы в лицо

Затевается грандиозный процесс. Только теперь в полную меру прояснились контуры замысла Столыпина. Министр «железная перчатка» хорошо разработанным маневром нанес тяжелый урон партийным организациям всех крупных городов России: были обескровлены Московская, Петербургская, Екатеринбургская и другие большевистские организации.

Фрунзе с самого начала решил использовать суд как трибуну. Следователь был удивлен, что он не стал запираться, а сразу же признал свою причастность к противоправительственной партии. Да, он призывал к свержению самодержавия, руководил Иваново-Вознесенской стачкой, дрался на баррикадах. Но что из того? Это дело убеждений. С таким же успехом можно обвинить Столыпина в приверженности к самодержавию. Сообщники? В революционном деле нет сообщников, а есть единомышленники. Их сотни тысяч. Человек, предающий руководителей рабочего класса, предает дело рабочего класса. А как он, Фрунзе, может предать дело всей своей жизни? Стоит ли после этого жить?

— Но вы совершили вооруженное нападение на Лимоновскую типографию? Вот листовки, найденные у вас при обыске.

— Господин следователь! У меня при обыске нашли «Капитал» Маркса. Но это еще не значит, что я печатал его в Лимоновской типографии.

Следователь развел руками. Он вынужден был прибегнуть к избитым приемам: говорил о несчастной матери, у которой сын так безрассудно ступил на ложный путь.

— Слыхал, слыхал. Откуда вы знаете: может быть, моя мать гордится мною? Короче говоря, ради спокойствия матери я должен пойти на предательство? Стыдитесь, господин следователь! У тысяч других, осужденных вами на смерть и на каторгу, тоже есть матери. Вы хотите обвинить меня в том, что мой образ мыслей не совпадает с образом мыслей господина Столыпина?

— Вот вы все твердите: борьба, борьба! Я всегда считал, что борьба нужна неудачникам. Преуспевающему человеку — зачем она? Вы с вашими многосторонними талантами могли бы преуспевать, занять значительное место в жизни.

— По вашей логике, Столыпин — неудачник. В противном случае, зачем бы ему вести борьбу с рабочими и с нами, социал-демократами?

— Из него ничего больше не выжмешь, — доложил следователь губернатору. — Фанатик, который, по всей видимости, задумал использовать суд для пропаганды революционных идей. Каторги и ссылки не боится.

— Выжмем! — уверенно произнес Сазонов. — Молодчик так легко не отделается, смею заверить. По нему давно плачет самая высокая осина.

Получив телеграмму от губернатора, исправник Лавров вызвал урядника Перлова.

— Любезный, ты как-то говорил о покушении на тебя Гусева и Арсения.

— Да, меня приглашают на суд над Гусевым. Я предъявил ему обвинение. Как вам известно, у него нашли письмо брата, который советует убить меня. Не отвертится.

— На суде ты должен заявить, что вторым лицом, которое стреляло в тебя, был Арсений.

— А юридические основания?

— Найди свидетеля. Пять тысяч проворонил!..

Упоминание о пяти тысячах всякий раз приводило урядника в бешенство. Закусив удила, он кинулся искать свидетеля.

Возле трактира Перлов остановился. Суд над Гусевым должен состояться послезавтра, Перлов, как лицо пострадавшее, уже получил вызов во Владимир. Времени на поиски свидетеля не оставалось. «Сойдет любой, если припугнуть как следует! — размышлял урядник. — Взять хотя бы того же Быкова. Рыло в пуху. Вор, пьяница. Свинью у соседа украл и зарезал. В коленях валялся, чтобы я не губил его».

Как и ожидал урядник, Быков сидел в трактире. Обхватив лохматую голову веснушчатыми руками, он неуверенным голосом выводил:

Урядник смерил его презрительным взглядом.

— Господин Быков, не хотите ли пройти со мной?

— Не хочу!

— Вам все же придется пройти со мной.

— Ну если вы настаиваете…

Он поднялся. Когда вышли да улицу, Перлов спросил:

— Вы Арсения знаете?

— Какого еще Арсения?

— Бунтовщика.

— Господин урядник, я политикой не занимаюсь.

— А чем же вы занимаетесь?

— Я вольный землепашец.

— По-моему, род ваших занятий не вызывает у полиции сомнений.

Быков насторожился, сразу протрезвел.

— На что вы намекаете? На ту несчастную свинью, которая по недомыслию забрела в мой огород? Она сожрала пять пудов картошки, и я убил ее на месте преступления. Должен же кто-то отвечать за потраву?

— Господин Быков, не будем возвращаться к давнему происшествию. Мне-то известно, что свинью вы похитили из свинарника владельца. На сей раз речь идет об угоне коровы Лукерьи Зыкиной.

— Не угонял я корову. Докажите!

— Не беспокойтесь, я добьюсь от вас добровольного признания.

Быков поежился.

— Чего вы от меня хотите?

— А вот это другой разговор. Слушайте да не перепутайте. По-видимому, вам известно, что двадцать первого февраля прошлого года двое злоумышленников намеревались меня убить. Один из них Павел Гусев, а другой Арсений.

— А я тут при чем?

— А при том, что произошло все в Дмитровке, у переезда, и вы как житель поселка могли быть свидетелем покушения.

— Да не был я никаким свидетелем. Я даже не помню, где я был в тот день. Прошло-то, почитай, больше года.

— Вы хотите сказать, что в тот вечер находились в свинарнике вашего соседа Трофимова? Так вот, господин Быков, вы можете оказать большую услугу полиции и лично мне, если признаете на суде, что видели Арсения в момент совершения террористического акта.

— Да я его и в глаза-то никогда не видел.

— На суде увидите. Решайте!.. Лукерья Зыкина и ее соседи показывают на вас.

— Прижали вы меня. Ладно, покажу. Только не угонял я корову, на святом Евангелии могу поклясться.

— Не клянитесь. За вами водятся и другие грешки.

Павел Гусев знал, как вести себя на суде: прямых улик в покушении на убийство урядника Перлова у следователя нет, значит, остается все отрицать. Алиби? А что делал господин следователь двадцать первого февраля в прошлом году? Если покушение имело место и уряднику Перлову было известно, кто покушался, то почему арест последовал несколько месяцев спустя? Ведь он, Гусев, за это время не выезжал из Шуи. Письмо брата? Откуда видно, что брат советует убить Перлова? Брат возмущается тем, что в Шуе не осталось людей, которые могли бы «пожать руки» Перлову, творящему бесчинства, то есть дать ему отпор. Разве господину следователю не известно, что брат сослан в Нарымский край по ложному доносу Перлова? Даже если бы в письме содержался прямой совет убить Перлова, то это еще не предлог для обвинения Павла Гусева. Да было ли вообще покушение? Не придумал ли все урядник Перлов для того, чтобы разделаться и со вторым, подросшим братом, опасаясь мести?

Следователь ничего не смог возразить. Он сам понимал, что Павла Гусева привлекают к суду без достаточных на то оснований. А построить судебную версию на голом месте нельзя.

И все-таки Павла Гусева вызвали на заседание выездной сессии Московской судебной палаты. Вернулся в камеру он расстроенный.

— Что случилось?

— Суд отложен. Перлов подыскал лжесвидетеля, который якобы видел, что в тот вечер мы были с тобой вдвоем. Теперь и тебя привлекут к дознанию.

— Такого оборота дела следовало ожидать. Они хотят во что бы то ни стало приговорить нас к смертной казни.

Внешне Фрунзе оставался все таким же спокойным, как всегда, но известие Гусева его сильно встревожило. Потребуют алиби… Алиби должно сбить их всех с ног. Он лихорадочно думал. Не сегодня-завтра его привлекут к дознанию уже по новому делу.

Вошел надзиратель.

— Фрунзе, в контору!

Вызов в контору никогда не сулил ничего хорошего. Может быть, Гудима решил немедленно отделить его от Павла Гусева?

— Приехал ваш брат.

Константину потребовалось несколько месяцев, чтобы добиться свидания. Пришлось обращаться в высокие инстанции. И наконец Гудима сдался.