Страница 7 из 30
— Мне до сих пор кажется, будто тяну санки с углем, — сказал он смеясь. — Парусиновая лямка врезается в грудь, пот заливает глаза, задыхаюсь, а все-таки тяну вперед, согнувшись в три погибели. Оттого и ссутулился навсегда — даже матросская служба не распрямила.
— Ты тоскуешь, Алеша, — догадалась она.
— Не то слово. У меня в Крыму товарищи остались. Верные друзья. Ушли в подполье. Может, в катакомбах или в горах прячутся. Живы ли? Жива ли Крымская Советская Социалистическая Республика, которую мы устанавливали? Матрос Назукин был у нас народным комиссаром просвещения Крымской Советской Республики! Просмушкин, Бунаков, Федорова, Муляренок. Просмушкина еще по Питеру помню. Рабочий-печатник. Где Ваня Папанин?
Ольга понимала: затосковал по крымским товарищам, по Севастополю.
— Хотя бы раз одним глазком взглянуть… — И добавил с горечью: — Депутат я Крымской, считай — Советской Республики! Понимаешь? Депутат. Там головами рискуют, а я укрылся в глубоком тылу, занимаюсь делом, к которому не лежит душа. Мои помощники и заместители — толковые ребята, и без меня справятся.
— Ну и как быть, Алеша?
— Едем в Харьков, в штаб нашего фронта! Врангель прет, а мы тут отсиживаемся. Пусть отправят на фронт.
Ольга согласилась.
2
В Харькове Алексей вначале заглянул в Совнарком Украины и тут увидел целую группу крымчан. Они его шумно приветствовали.
— Слышали, слышали о твоих победах, Алексей Васильевич! — сказал флотский фельдшер Сергей Муляренок. — Большим генералом стал.
— А вы, ребята, какими судьбами в Харькове?
Василий Погребной сощурил глаз, приложил палец к губам:
— По строжайшему секрету: за тобой приехали! Разыскиваем тебя. А на ловца и зверь бежит.
— За мной?
— Ты нам нужен, депутат. У нас в Крыму сейчас партизан тысяч пятнадцать, и вот задумали мы свести их в одну армию.
— Доброе дело. Давно пора.
— А кто их сведет? Нужен человек, которого знают и которому доверяют. С большим военным опытом человек. Понял?
— Не совсем.
— Этот человек — ты, Алексей Васильевич! Мы уже договорились с Косиором, который тебя помнит. Составь план переброски десанта — и на доклад к нему!
Мокроусов даже потер взмокший лоб.
— Ну и ну! А мы с дружиной собрались на фронт проситься. Мужичок не кочеток, а подраться любит.
— Не горюй. Создадим армию — и все сразу очутимся на фронте!
Это было, пожалуй, ему в самый раз. Не важно кем: командующим или рядовым, только быть там… Он привык к игре случая и не совсем верил, будто Погребной и другие ребята искали именно его. С опасностью для жизни выбрались они из Крыма, чтоб связаться с ЦК партии Украины, со штабом фронта, заявить о положении дел в тылу у Врангеля. Пятнадцать тысяч партизан… Возможно, цифра завышена. Но сколько бы их там ни было, они разрозненны, а потому легко уязвимы. Конечно же требуется человек с боевым опытом, достаточно известный в Крыму, чтоб как-то объединить отряды, поставить перед ними ясную боевую задачу. Дело, прямо скажем, нелегкое, и Алексей не был уверен, что справится.
— Я подумаю… — сказал он уклончиво.
Широкое, неулыбчивое лицо Погребного словно потемнело от гнева.
— Да ты что, Алексей Васильевич? Считай, что дело решенное. Не отпустим мы тебя, хоть к Ленину пойдем. Это прямо-таки счастье, что тебя повстречали: был бы на польском фронте — все равно пришлось бы отзывать. Твое место в Крыму, и только в Крыму. Без тебя вернуться не можем, не имеем права. Решенное дело, решенное. И раздумывать некогда.
— Мы прибыли сюда не сами по себе, — сказал Сергей Муляренок, — от Крымского подпольного обкома. В мае в Коктебеле, на даче писателя Вересаева, состоялась областная партийная конференция. Так вот, конференция пришла к убеждению: произвести переворот в Крыму своими силами мы не в состоянии. Потому решили: не переворот, а содействие Красной Армии.
— Но есть же у вас там кто-нибудь, кто командует партизанами? Ну, штаб?
Муляренок пожал плечами.
— Есть, разумеется. Приедешь в Крым — все поймешь.
Его слова настораживали. Но не зря же все эти люди, рискуя головой, выбрались в Харьков. И как выбирались: на рыбачьей лодке дошли до Одессы, а оттуда — на Харьков! Могли и не уцелеть.
«Затянувшийся крымский фронт»… Он в самом деле затянулся. До этого Алексею казалось, что события развиваются так, как и должны развиваться. Все почему-то считали, будто после разгрома Деникина главным сделался советско-польский фронт. Ведь еще в феврале этого, 1919 года Советская власть была восстановлена в Херсоне, Николаеве, Одессе, Тирасполе; при освобождении Новороссийска в марте взяли в плен двадцать две тысячи беляков. А про Врангеля, засевшего в Крыму, как-то забыли, не придали ему нужного значения. Да, Западный и Юго-Западный фронты забрали большую часть сил республики. Ну а Врангель тем часом не дремал: ребята, прибывшие из Крыма, рассказали, что в Феодосии Врангель открыл специальные курсы, на которых англичане обучают стрельбе из пулеметов своей конструкции: «черный барон» захватил всю Северную Таврию, наносит сокрушительные удары по нашим войскам и конечно же пойдет дальше… если не наносить ему ощутимые удары изнутри, по тылам его армии: взрывать, крушить, пускать эшелоны под откос, вести работу среди казаков и солдат… Мокроусов невольно зажегся этой мечтой.
…Он умел оперативно принимать решения. В Крым можно попасть не через перешейки, а высадив боевой десант, отправив его с Кавказского побережья на берег. Прежде всего, следует подобрать экипаж. И нужно-то всего человек десять…
На другой день его вызвал секретарь ЦК КП(б) Украины Косиор, одобрил план высадки десанта. Но последнее слово в этом деле все же принадлежало военным, штабу Юго-Западного фронта. Здесь многим план показался нереальным: высадить красный десант на крымский берег, который патрулируют корабли Антанты и Врангеля? Немыслимое дело. Разве товарищ Мокроусов не знает, что даже в Азовской флотилии нет ни одного быстроходного катера? Операция с самого начала обречена на провал…
Но приказ о назначении Мокроусова командующим Повстанческой армией в Крыму все же составили.
В гостиницу вернулся поздно. Был мрачен. Предстоял трудный разговор с Ольгой. Нет, взять ее в десант он не мог: очень уж рисковое дело затеял. Но теперь получалось, будто обманул ее. Ведь заранее знал, что не возьмет, не станет рисковать жизнью любимого человека.
— Тебе на какое-то время придется остаться в Харькове, — сказал он как можно более спокойным голосом. — Я договорился в штабе фронта. Будешь телеграфисткой. Ну а я с ребятами должен прорваться туда. Задание. По-другому нельзя. Пойми правильно… Не на век же расстаемся! Ребята сами меня выбрали… Там наши гибнут… Я должен…
Он боялся взглянуть в ее глаза. Наутро они расстались. И никто не смог бы сказать наверное, свидятся ли еще когда-нибудь.
Разыскивая верных людей, которых знал лично, бывших красногвардейцев-севастопольцев, Мокроусов подался в Ростов. В Ростове в частях Кавказского фронта нашел старых друзей — и Кулиша, и Соколова, и Ефимова. Достать катер оказалось сложнее.
У Мокроусова был мандат и письмо к члену Реввоенсовета Кавказского фронта товарищу Трифонову. К нему и пошел.
Трифонов в свои тридцать три года выглядел солидно: плотный, с квадратными плечами, с крупным лицом, бородка клинышком, пенсне на черном шнурке. Он расхаживал по кабинету, заложив руки за спину, и трудно было понять, слушает ли он Мокроусова. Но он слушал. А выслушав, покачал черной гривастой головой, протер очки безукоризненно чистым платком, снова нацепил их на увесистый нос и сказал:
— Абсурд! Я не хочу вашей гибели, товарищ. Катер не дам. И не просите…
— А я и не прошу, — вспылил Мокроусов. — Вас просит помочь нам член Реввоенсовета товарищ Рейнгольд Берзин. Я назначен командующим Повстанческой армией, которой пока нет, и любой ценой должен выбраться в Крым. А хотите ли вы моей гибели или не хотите — это меня беспокоит меньше всего. Гудбай!