Страница 54 из 90
— Франсиско, — спросил я, когда мы мчались по какому-то шоссе, — а что будет, если, не дай Бог, умрет ваш каудильо? Ведь он уже в преклонном возрасте и, говорят, очень болен.
— А что будет, Леонид, если, не дай Бог, умрет ваш Брежнев? Я слыхал, что он тоже тяжело болен.
— У нас? Ничего не произойдет. Просто придет новый Генеральный секретарь ЦК, «верный ленинец», и мы будем идти намеченным путем дальнейшего строительства развитого социализма. Как у нас говорится: «Наши цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи».
— У нас тоже цели ясны, хотя «товарищи» мешают работе. Но второго каудильо не будет. Скорее всего, придет король, как гарант власти, а править будет парламент. Видимо, парламент.
— А Церковь? Вот, например, в Италии, где я проработал много лет, большую роль играет Ватикан. А у вас? Вы ведь тоже вроде католики. Мне кто-то говорил, что большим влиянием в стране пользуется некая «Опус деи».
Франсиско внимательно посмотрел на меня и даже притормозил, ибо именно он сидел за баранкой «ситроена», а я — рядом.
— Почему «некая», Леонид? Это очень уважаемая организация. Она тебя интересует?
— Да нет, я просто так. Ведь мы, русские, как первоклассники — ни черта не знаем о вашей стране. Ведь столько лет изоляции. Надо же знакомиться заново. Я для этого и приехал сюда, чтобы поговорить, а потом честно написать в «Известиях».
— Да, надо, конечно, честно. У меня есть кое-какие связи с руководством «Опус деи». Вернемся в Мадрид, я постараюсь тебе помочь. Взамен ты мне устроишь поездку в Россию. — Франсиско весело засмеялся. — А сейчас отвлекись от политики и посмотри на природу. Ведь какая красота вокруг!
В деревне Паломарес, расположенной на берегу Средиземного моря и ставшей знаменитой потому, что неподалеку от нее находится американская военно-воздушная база, один из самолетов которой уронил в воду атомную бомбу, к счастью, без взрывателя, мы остановились. Во-первых, Франсиско, выполняя наверняка чьи-то указания, хотел показать советскому журналисту, что он может кататься по стране безо всяких ограничений и даже лицезреть засекреченную военную базу «мирового жандарма». Во-вторых, я понял, почему меня привезли на пустынный пляж, только позднее, вернувшись в Мадрид. Ну какой русский удержится, чтобы не искупаться в прозрачных волнах Средиземного моря, несмотря на октябрь, когда купальный сезон уже кончился.
Франсиско не очень сопротивлялся, когда я высказал горячее желание искупаться.
— Смотри, Леонид, не превратись в белого медведя, — пошутил он. — Температура воды не выше четырнадцати. Но желание гостя — закон для нас, испанцев. Ты купайся, а я пока открою бутылку коньяка и сфотографирую тебя на память.
Море было ласковым и очень холодным. Вылез на берег, стуча зубами, и сразу же опрокинул наполненный до краев бумажный стаканчик знаменитого испанского коньяка «Фундадор». Стало теплее. Франсиско растер меня мохнатым полотенцем.
— Загадочный народ вы, русские, — только и сказал он.
Я увидел свою «купающуюся» фотографию в одной из испанских газет уже перед самым отлетом в Москву. Оказалось, что в испанской печати прошла целая кампания по поводу возможного радиоактивного загрязнения моря возле Паломареса атомной бомбой, потерянной американским стратегическим бомбардировщиком. Прокатились даже по испанским городам демонстрации протеста и против бомбы, и против американских военных баз на испанской земле вообще. А тут — заголовок в газете: «Советский журналист не боится радиации» — и я, вылезающий из моря на пляже близ Паломареса. Ну конечно же пришлось сделать вид, что ничего не читал и не слышал. Хорошо, что никто не настучал на меня в Москву. А то бы не сносить головы «пособнику американского империализма». И все-таки я подстраховался. В одной из трех обширных статей «Встреча с Испанией», опубликованных в «Известиях» после возвращения из длительного и авантюрного вояжа, я писал: «Вряд ли стоит много говорить о том, что испанский народ неоднократно выражал свое негативное отношение к американским военным базам. И демонстрациями протеста, и листовками, и надписями на стенах домов.
В беседе со мной политический обозреватель барселонской газеты «Вангуардия эспаньола» Дель Арко пытался приуменьшить опасность, вытекающую из факта нахождения на испанской территории американских бомбардировщиков с атомными бомбами. «Да, на нашей территории имеется кое-какой иностранный военный потенциал и материальная часть», — говорил он меланхолично. «Но эта материальная часть теряет атомные бомбы, — заметил я. — Об этом всегда напоминает Паломарес! Бомбы, упавшие около Паломареса, могли взорваться. А кто может гарантировать, что еще один из американских бомбардировщиков не потеряет их вновь? Такая возможность отнюдь не исключается, так же как не исключается возможность для Испании быть втянутой США в авантюры на Средиземноморье…»
А тогда, не подозревая, что Франсиско уже провел одно «активное мероприятие», я рванул в рыбный ресторан обедать, потому что, как сказал мой гид, в Паломаресе готовят удивительный «сопе де песка», то есть рыбный суп. В Италии его называют «дзуппа ди пеше». Но, так же как и спагетти, итальянская уха имеет множество вариаций. Можно откушать «дзуппу» только из мидий с разными приправами, можно только из осьминога, а можно из целой гаммы даров моря, включая и разнообразные сорта рыб. Бульон чаще всего разбавляют концентрированным томатным соком, и тогда он приобретает цвет революционного знамени, а иногда он бывает совсем прозрачным.
Прежде чем приступить к дегустации «сопе де песка» в Паломаресе, мы с Франсиско приняли аперитив в виде анисовой водки — «Анис дель Моно». Затем мы набросились на свежие, только что привезенные устрицы. В ресторанчике они стоили, прямо скажем, недорого. Раскрываешь раковину, берешь разрезанный лимон, капаешь на это еще вроде бы живое существо, а потом глотаешь его со створки, не жуя. Обалденное ощущение! Правда, в Италии я однажды был наказан за свое чревоугодие. Наглотавшись устриц прямо на рыбном базаре города Бари, я схватил вирусный гепатит. Но меня вылечил удивительный итальянский доктор Дарио Спаллоне. Он был, кстати, личным врачом двух генеральных секретарей Компартии — Пальмиро Тольятти и Луиджи Лонго, которые умерли, как известно, своей смертью. Лечил Спаллоне и сотрудников совпосольства, а со мной просто дружил. «Не увлекайся больше устрицами», — напутствовал он меня, когда курс лечения был успешно завершен.
Откушав устриц, которые запивали хересом, мы приступили к дегустации «шашлыка» из королевских креветок. Замаринованные в белом вине и присыпанные экзотическими травками, они насаживаются на тонкие шампуры и жарятся на углях, обрызгиваемые белым вином. Такого нежного и потрясающего «шашлыка» я больше нигде не вкушал. Ну а потом — мороженое с кусочками ананаса и чашечка крепчайшего кофе с заключительной рюмкой уже французского «Мартеля». Кто-то опустил монету в музыкальный автомат, и понеслись, именно понеслись бешеным ритмом переборы гитар под звуки кастаньет.
— Это — фламенко, — спокойно отреагировал Франсиско. — А его нужно слушать и смотреть, вернее, смотреть и слушать в Гранаде, хотя можно и в Севилье, где оно вроде бы и родилось.
Помните романс «От Севильи до Гренады в тихом сумраке ночей раздаются серенады, раздается звон мечей…»? В общем, все правильно, ибо серенады повсюду, а вот уникальная сталь в мечах, кинжалах и ножах — это только в Толедо. Она уникальна, и один бандитский ножичек «оттуда» хранится до сих пор в моей коллекции.
В Севилью мы с Франсиско попали, путешествуя по земле Андалусии, воспетой великим Лоркой. А земля эта началась неожиданно. В городе Сьерра-Морена большой придорожный щит оповещал путника о прибытии в андалусский край. С перевала открылись красивейшие земли, аккуратно прореженные уходящими за горизонт колоннами изумрудных оливковых деревьев. На берегах Гвадалквивира их сменили осенние сады и щедрые огородные плантации. На территории Андалусии могут свободно уместиться Бельгия с Данией, и живет здесь значительная часть испанского населения. В общем, это сельскохозяйственный, неиндустриальный край, довольно отсталый, ну вроде как Сицилия у Италии, этакая экономическая и политическая «золушка».