Страница 48 из 90
…Пишу эти строки и думаю: на кой черт нынешним туристам, открывающим для себя прекрасную Испанию или приезжающим сюда с очередным визитом, вспоминать прошлое и рассуждать о том, был или не был фашизм рабством? Может быть, то, что я скажу, покажется крамолой, но можно ведь немного пофилософствовать. Я много лет проработал в Италии, крепко подружился с Испанией, да и с Германией у меня было не только шапочное знакомство. Муссолини, Франко и Гитлер. Три главных фашиста, трое военных преступников, которых осудило Человечество и сама История. Муссолини был расстрелян полковником Сопротивления Вальтером Аудизио, известным под кличкой Валерио, у которого я когда-то брал интервью; Франко умер своей смертью, хотя был приговорен к «высшей мере» другом своей юности; Гитлер покончил с собой, приняв яд. Но… За время правления дуче Италия стала экономически развитой страной и ликвидировала безработицу, каудильо превратил Испанию в жемчужину туризма и вытащил народ из средневекового оцепенения, Гитлер сделал из Германии передовое индустриальное государство с новейшими технологиями, которым могли позавидовать и Европа, и Америка. Парадоксально, но разваленная Россия стала тем стальным кулаком, который разбил нос фашизму, а Советский Союз стали называть позднее сверхдержавой, которую боялись и уважали. Я тоже ненавижу фашизм, как идеологию зла и насилия. Он был гнусным в Германии, непонятным в Италии, слишком затянувшимся и в какой-то степени «одемокраченным» в Испании. Тем не менее народы всех трех стран, переболевших фашизмом, живут все же лучше, чем многострадальный русский.
Самый любопытный, между прочим, памятник в Испании, из современных, — это огромный темносерый крест, который воздвигнут в полусотне километров от Мадрида, когда едешь из столицы в знаменитый город Ла-Карунья. Его можно усмотреть и из некоторых точек Мадрида, но только в ясную погоду. Высотой он 150 метров. Длина перекладины достигает примерно 50 метров. Ну и вес креста соответственно — около двухсот тонн. Испанцы считают этот каменный шедевр символом примирения и объединения испанского народа, который потерял в годы Гражданской войны миллион человеческих жизней с той и с другой стороны. Появился крест в 1959 году вместе с базиликой и другими богоугодными заведениями в Валье-де-Лос-Каидос по воле Франсиско Франко, который и себя завещал похоронить в базилике рядом с гигантской братской могилой, ибо на этом месте шли жесточайшие бои между республиканцами и франкистами. Каудильо, как известно, не сел на скамью подсудимых в Нюрнберге, Международный военный трибунал посчитал, что он не очень активно помогал Гитлеру в развязанной фюрером кровавой вакханалии.
Я посетил этот уникальный погост, вырубленный в горе, походил, остановился и подумал: может быть, смерть действительно примиряет врагов? И может быть, незачем убивать друг друга из-за всяческих бредовых идей, вне зависимости от того, как их называют: фашизм, социализм или демократия.
В Испании я побывал трижды. Один раз теоретически, другой раз как разведчик со специальным заданием Международного отдела ЦК КПСС и третий раз как обычный турист-пенсионер. Первые две поездки были весьма необычными и сопряжены с немалым риском и неожиданностями…
В Риме осень. Правда, в октябре ртутный столбик термометра не падает так резко, как иногда в Москве. Но тем не менее осень. Она в первых желтых листьях на тротуарах, в особых поблекших красках римского неба и запахе жареных каштанов, которые готовят на маленьких печурках бойкие уличные торговцы и торговки.
У меня на полдень назначена встреча с агентом — одним из итальянских политических деятелей старшего поколения, социалистом, активным участником Сопротивления. В нашей агентурной сети он значится под псевдонимом Вест. Работает на советскую внешнюю разведку давно. Мне его передали, если память не изменяет, уже из третьих рук. Приносит довольно любопытную информацию о внутриполитическом положении и межпартийных дрязгах в многочисленных группах и течениях Италии. Вхож в окружение президента. В 1966 году, а именно об этом периоде пойдет речь, им был социал-демократ Джузеппе Сарагат.
Вест аккуратен, неплохо соблюдает правила конспирации, донесения приносит на маленьких листочках, исписанных бисерным почерком, и отдает их по всем классическим канонам разведки в конце встречи, чтобы не завалить в случае чего своего советского друга. Но мой почтенный агент уже стар и серьезно болен. Посему встречаемся мы с ним два-три раза в месяц и в не очень отдаленных уголках вечного города, хотя он пока еще довольно уверенно сидит за рулем своей старенькой «альфа-ромео». Предусмотрен, правда, закодированный телефонный звонок на случай экстренной встречи, но мы к нему пока еще не прибегали. Увидеться на сей раз мы должны на ближней римской окраине в конце улицы Номентана, если ехать от центра города.
Эта улица, может быть, не очень красивая, но наверняка одна из самых зеленых и широких улиц итальянской столицы. Знаменита она тем, что здесь расположен шикарный особняк, который Бенито Муссолини когда-то подарил своей любовнице Кла-ретте Петаччи, а после окончания войны в нем разместилось советское консульство. Имеется напротив виллы небольшой скверик, названный Парком Паганини, хотя неизвестно, почему ему присвоили имя великого итальянского скрипача. Так он и называется — Парк Паганини, с большой буквы. Но встреча с Вестом не здесь, потому что на противоположной стороне, немного наискосок, — ворота нашего консульства…
На свидание я выезжаю в десять часов. Надо провериться, хотя мой зеленый «ситроен» — не редкость на улицах и, благодаря стараниям моих итальянских друзей, ходит под обычным римским номером. Но «наружка» время от времени сопровождает меня на предмет «профилактики». Я катаюсь по городу, заезжаю в супермаркет, где покупаю какую-нибудь мелочь по заданию жены, потом еду в старую часть Рима — там много узких переулков с поворотами, и автомобиль итальянской «наружки», если он крутится за тобой, легко обнаружить. Вроде все чисто. Есть еще один, мною изобретенный и любимый, способ проверки. Выбираю широкую улицу и стараюсь ехать до ближайшего светофора так, чтобы попасть под желтый свет. Когда он переключается на красный, я рву из переднего ряда на полной скорости. Если никто не устремляется за мной — это еще одно подтверждение, что я чист. Итальянцы не любят платить штрафы, ну а мне в случае чего все компенсирует любимая редакция «Известий» или резидентура. Так, без хвоста, я подъезжаю к месту встречи, оставляю «ситроен» в укромном уголке, а сам иду не спеша пешочком еще метров восемьсот, с удовольствием вдыхая не очень загаженный здесь бензиновой гарью осенний воздух.
Вест сидел на скамейке с газетой «Аванти» в руках. По его горестно опущенным плечам я почувствовал, что случилось неладное. Мы поздоровались, он обнял меня как-то по-отечески.
— Как дела, онореволе? (Так называют здесь членов парламента. — Л. К.)
— Неважно, мой юный друг. Ты же знаешь, что меня одолевают всякие хвори. Я практически не выходил из дома все это время, разве что в клинику. Посему ничего не принес тебе.
— Так чего же страшного, дорогой онореволе? Подождем, когда вы будете чувствовать себя получше, тем более что никаких экстраординарных событий на арене римской политики вроде бы не происходит.
— Страшного вообще ничего нет в жизни, кроме смерти. А она, к сожалению, уже ходит за мной по пятам. Буду краток, мой юный друг. У меня обнаружили рак печени, и жить мне осталось от силы полгода. Это со всей откровенностью объявил старый друг профессор-онколог. Мы всегда говорили друг другу только правду.
Я, наверное, сразу побледнел от неожиданной вести. Мне так безумно стало жалко старика, что подступил комок к горлу. Еще в разведшколе нам внушали одну и ту же заповедь: «Сам сгорай, а агента спасай». Я порывисто взял холодные тонкие руки Веста в свои.
— Онореволе, дорогой друг, может, это ошибка? Может, все обойдется?
— Нет, не ошибка. Подозрения существовали давно, но я все откладывал клиническое обследование. Не огорчайся, Леонида. — Он грустно улыбнулся. — Надо быть философом. Еще великий Данте сказал, что «жизнь — это всего лишь быстрый бег к смерти». Да и потом, нужно ли ее бояться, старуху с косой? Кстати, еще один наш классик, но уже более современный, Джакомо Леопарди, успокоил человечество весьма кратким афоризмом: «Только два прекрасных момента существуют в жизни — любовь и смерть». Любовь прошла, а вот перед смертью хотелось бы что-нибудь сделать для вас значительное.